Что-то тяжелое мягко стукнуло по подоконнику. Дима подскочил, уверенный, что к нему лезут фанатки. Шторы колыхались, как будто невидимый гость часто дышал на них, раздувая тяжелый старомодный бархат, выцветший от времени.
– Кто здесь? – негромко спросил Дима, холодея от страха.
А что, если это не фанатки?
Он подобрался, готовый прыгнуть в сторону двери, припертой тумбочкой.
Успеет или нет?!
Шторы снова колыхнулись, и вдруг откуда-то сбоку с подоконника спрыгнула кошка, обычная кошка – угольно-черная, с прозрачными светло-зелеными глазами, взиравшая на Диму без особого страха.
– Тьфу, дура, напугала, – выдохнул он, а потом поскреб пальцами по одеялу: – Кис-кис-кис!
Кошка без лишних церемоний забралась на постель и спокойно дала себя погладить. Спустя минуту она уже с интересом изучала остатки недоеденной колбасы, оставленной на тумбочке. Скормив колбасу кошке, Дима улегся, а кошка залезла ему на грудь и начала умываться. Дима погладил ее по голове и совершенно неожиданно для себя вдруг провалился в глубокий сон, внимая ее глухому урчанию.
Утром временный директор коллектива, мрачно прихлебывая пахнущий веником чай, сообщил, что за выступление им так и не заплатили. Еще накануне он вел неравный бой с представителями местной администрации, которые, по-барски хлопая его по плечу, заверили – деньги будут. Ни на что не надеясь, директор оставил им реквизиты, велев перечислить гонорар по безналичному расчету.
– Игорь, это уже третья дыра, где нам не платят, – сказал Дима. – Прежде такого не было.
– Ты мне это рассказываешь? – огрызнулся директор. – Так я в курсе, мать писала! Что ты от меня хочешь? Раньше мы без предоплаты даже пальцем не пошевелили бы, а сейчас Оксана хватается за каждую копейку. Оттого мы и выступаем в глубокой заднице за гроши.
– И что нам делать? – уныло спросил Дима.
– Не знаю, как ты, а я лично ухожу.
– Куда?
– А пофиг. Куда угодно, лишь бы от Оксаны подальше! Ты видел наш график? Три недели будем по колдобинам скакать. Впереди всего два больших города, и то не факт, что там все проплатили. Бухгалтерия молчит, как Зоя Космодемьянская, им Оксана не велит перед нами отчитываться. Как-то не прельщает меня перспектива впроголодь жить, не мальчик уже…
Дима помрачнел.
После скудного завтрака он без лишних слов сел в автобус и думал до самого вокзала. Впрочем, молчал не он один. Коллектив, пришибленный новостью об отсутствии денег, на разговоры не тянуло. На вокзале Игорь, оглядев вытянутые лица музыкантов, тяжело вздохнул и спросил:
– Ну, что? Едем дальше или все-таки в Москву?
– В Москву, – сказал Димка. – Хватит с меня такой жизни.
Спустя час они уже ехали в поезде. Дима смотрел в окно и вертел в голове разные мысли. Внезапно он подумал, что совершенно не запомнил названия города, где осталась черная кошка, которая спасла его от накатившей было истерики. Ему показалось, что кошка, исчезнувшая утром, будет ждать его каждую ночь и переживать, что он не ночует в обветшалом номере и не оставляет ей на тумбочке кусок колбасы…
Поезд летел вперед, оставляя позади неприветливый городок и безымянную кошку, вагон равномерно раскачивался. Димка лежал на верхней полке и ковырял пальцем стену, думая, что его счастливая жизнь кончилась слишком быстро.
– Красота, – восхитился Егор, разглядывая квартиру. – Гламур, так сказать, и пафос.
Дима не ответил.
Его мучило похмелье. Если бы не вчерашняя текила, он и дверь бы вряд ли открыл…
Егор прошелся по комнате, брезгливо скинул на пол какие-то бебехи и уселся в кресло, залитое чем-то бурым: не то чаем, не то коньяком. На белой обивке пятно выглядело отвратительно.
– Кучеряво живете, друг мой Димитрий, – усмехнулся Егор. – Вечером текила с лучком, утром лучок с текилой. Аристократия!
– Почему это с лучком? – слабо улыбнулся Дима, отвыкший от ядовитых шуток Черского.
– А чтоб запашок отбить, – пояснил Егор, улыбаясь настолько лучезарно, что Дима сразу заподозрил неладное. – Ты чего, чудила, бухать-то вздумал?
Дима ковырял большим пальцем ноги ковер и отвечать не торопился.
Все-таки не просто с другом болтаешь, это еще и сын одного из директоров!
В голове неприятно шумело, а мозг словно проворачивался внутри черепа, отчего хотелось скосить глаза в сторону. Пальцы были такими горячими, что просто удивительно – как они не оставляли следов на одежде и обоях после прикосновения? В горле как будто скреблись сухие крылья проглоченных насекомых…
Ужасно хотелось пить, но от этого становилось только хуже. Он уже выпил литра два воды, прямо из-под крана, но минутное облегчение быстро испарялось, зато в голове шумело с новой силой, а мозг вращался еще быстрее.
Егор молчал, насмешливо смотрел на жалкого Диму и качал головой.
Выглядел он замечательно: свежий, подтянутый, да еще и вкусно пахнущий «Фаренгейтом» – словно только что выпорхнул с модного показа. Даже ногти были безукоризненны, хотя Дима доподлинно знал: Егор не любит маникюр. И тем не менее умудряется всегда выглядеть так, словно только что вернулся из салона. А ведь он столько раз был свидетелем того, как Егор, явившись в пять утра, до семи строчит статью на стареньком ноутбуке, а потом, зализав волосы гелем, мчится в редакцию, потому что на душ нет времени…
Диме стало стыдно.
Но потом он вспомнил, что вообще-то это его квартира и хозяин тут он, а друг пришел в гости!
Дима приободрился и плюхнулся на диван, угодив на забытую тарелку с огрызками яблок. Егор фыркнул, а Дима, покраснев как рак, зло швырнул тарелку на стол, отряхнул тощий зад и снова уселся на диван, закинув ноги на стол по-ковбойски.
– Ты сколько пьешь уже? – поинтересовался Егор.
– Тебе-то что? – огрызнулся Дима.
– Ничего, – пожал плечами Черский и выразительно оглядел разгромленную квартиру. – Горе заливаешь?
– Чего ты ко мне пристал?!
– А к кому мне тут приставать? Больше никого нет. Ты да я.
Дима вздохнул.
Егор посмотрел с сочувствием, отыскал на столике яблоко и, потерев о рукав, надкусил.
– Чего сдулся-то? – недовольно спросил он. – Совсем тяжко?
Больше всего Димке хотелось промолчать. А еще – избавиться от явившегося без приглашения друга, встать под контрастный душ, чтобы промыть мозги, потом забраться в постель, ткнуться в теплую грудь Рокси и почувствовать, как она гладит его по голове…
Хотя Рокси жалела его не слишком долго. Когда Дима впал в хандру, она оправила перышки и улетела беззаботной птичкой.
– Не кисни, – весело посоветовала она напоследок. – Жизнь полосатая. У тебя не все так плохо, как ты думаешь. Поверь, бывает хуже!
Куда еще хуже?!
Дима сдвинул брови, вспомнив бывшего подопечного всемогущего продюсера Люксенштейна – Владика Голицына, носившего в жизни куда менее громкую фамилию. Стоило Владику не угодить Люксенштейну, как тот легким движением руки сбросил певца с эстрадного олимпа. И все! Карьера кончилась в одночасье. Не стало песен, не стало клипов, ротации на радио, записей на телевидении. Владик записал еще пару альбомов, которые с треском провалились, и канул в Лету. Последнее, что Дима слышал о нем – что он поет в ночных клубах свои старые хиты…
