Все, кто был ещё жив, опять выступили в путь. Справа и слева от дороги полуживые люди выползали из-под своих жалких убежищ, устроенных из сосновых веток и занесённых снегом. Другие появлялись из леса, где прятались во время метели. Мы останавливались ненадолго, чтобы подождать их и, беседуя друг с другом о наших несчастьях и о невероятном количестве погибших, безучастно окидывали взглядом эту картину невероятных бедствий. Местами виднелись ружья, установленные в козлы, а некоторые козлы лежали опрокинутыми, но поднять их было некому.
Когда все собрались, колонна двинулась, наш полк образовал арьергард. В этот день двигаться было особенно тяжело. Множество людей нуждалось в помощи, мы вынуждены были вести их под руки, чтобы спасти и помочь добраться до Смоленска.
Перед вступлением в город надо было пройти через небольшой лес – там мы догнали колонну объединённой артиллерии. На лошадей жалко было смотреть, пушечные лафеты и зарядные ящики были заполнены больными и умершими от холода. Я вспоминаю одного из моих старых друзей, моего земляка по имени Фик. Я спросил егеря Гвардии, служившего с ним в одном полку, что произошло с Фиком, и узнал, что несколько минут назад он упал мёртвым на дороге (в том месте дорога была узкая и углублённая, поэтому его тело нельзя было убрать). А потом по его телу проехала вся артиллерия, впрочем, как и по телам многих других, упавших на том же месте.
Я шёл по узкой лесной тропинке, слева от дороги, и со мной был мой приятель, сержант из моего полка. Вдруг мы увидали лежавшего поперёк тропинки артиллериста Гвардии. Другой артиллерист снимал с него одежду. Мы заметили, однако, что лежащий солдат ещё жив – временами шевелил ногами и бил по земле сжатыми кулаками. Не сказав ни слова, мой товарищ изо всех сил ударил негодяя прикладом ружья по спине, и тот обернулся. Но мы не дали ему времени заговорить и резко упрекнули за такое варварское поведение. Тот возражал, что если солдат ещё не умер, то скоро умрёт, что когда его оттащили в сторону от дороги, чтобы он не был раздавлен артиллерией, он не подавал никаких признаков жизни. Наконец, это его земляк, а, значит, имеет больше прав на его одежду, чем кто-либо другой.
То же самое часто случалось с несчастными солдатами, которые, по слухам, имели много денег. Многие грабили упавших товарищей вместо того, чтобы помочь им подняться, подобно этому артиллеристу.
Мне не следовало бы из уважения к роду человеческому описывать такие ужасы, но я считаю долгом передать всё, что я видел. Да я и не могу поступить иначе – все эти воспоминания так крепко засели у меня в голове, что мне кажется, что если я изложу всё на бумаге, они перестанут меня мучить. Безусловно, во время этой фатальной кампании было совершено много позорного, но были и благородные поступки – мне не раз случалось видеть, как солдаты в продолжение нескольких дней тащили на плечах раненых офицеров.
Перед выходом из леса мы встретили около сотни улан на сытых конях и в полной экипировке. Они ехали из Смоленска, где находились с лета. Они ужаснулись, увидев нас такими жалкими, а мы со своей стороны, были поражены их блестящим видом. Многие солдаты бежали за ними, как нищие, вымаливая кусок хлеба или сухаря.
Выйдя из леса, мы сделали привал, поджидая тех, кто помогал больным. Нельзя себе представить более тяжёлого зрелища, – что бы ни говорили этим несчастным про ожидаемые блага – пищу и квартиру – они, как будто, ничего не слышали. Они – словно куклы – двигались, когда их вели, и останавливались, стоило от них отойти. Наиболее сильные несли по очереди оружие и ранцы, многие из этих несчастных, кроме того, что почти потеряли рассудок и силы, лишились также от мороза пальцев на руках и ногах.
И вот мы опять увидели Днепр, уже по левую руку, а на другом берегу – тысячи войск, переправившихся через реку по льду. Там были части всех корпусов, пехота и кавалерия, завидев вдали малейшее селение, они бросались туда со всех ног, надеясь найти пищу и кров. Промаршировав с большим трудом ещё с час, мы к вечеру прибыли, полумёртвые, изнемогающие от усталости, на берега рокового Днепра, переправились через него и очутились у стен города.
У ворот и под валами давно уже скопились тысячи солдат всех корпусов и всех национальностей, входящих в состав нашей армии, ожидая приказа входить. Им этого не разрешали, боясь, что все эти люди, прибывшие без офицеров, строя и порядка, умирающие с голода, бросятся грабить город. Многие сотни людей либо умерли, стоя тут, либо находились при смерти. Когда мы подошли к стенам вместе с другими гвардейскими корпусами, двигаясь в наилучшем, по возможности, порядке и приняв все предосторожности, чтобы забрать с собой всех наших больных и раненых, нам отворили ворота, и мы вступили в город. Большинство солдат тотчас разбежались в разные стороны, чтобы найти себе крышу над головой и обещанное продовольствие.
Чтобы восстановить порядок, было объявлено, что поодиночке солдаты ничего не получат. С этой минуты наиболее сильные соединялись по номерам полка и выбирали из своей среды командира, который мог бы служить их представителем, потому что некоторых полков вовсе не существовало. А мы, Императорская Гвардия, вошли в город, но с трудом, так как были страшно изнурены и ещё должны были преодолеть крутой подъем, тянувшийся от Днепра до других ворот. Склон сильно обледенел, наиболее слабые падали ежеминутно, приходилось помогать им встать, а кроме того, нести тех, кто уже не мог идти.
Таким вот образом мы вошли в предместье, сгоревшее ещё при обстреле города 15-го августа. Там мы остановились и расположились в домах, не совсем уничтоженных пожаром. Мы устроили по возможности удобнее своих больных и раненых – тех, у кого хватило мужества и сил добраться до места, а многих оставили в деревянном бараке у въезда в город. Эти последние были настолько больны, что не имели сил дойти туда, где мы остановились. В числе тяжелобольных был один мой приятель, почти умирающий, которого мы принесли в город, надеясь, что его удастся поместить в госпиталь. Мы надеялись остаться в городе до весны. Но наши надежды не оправдались. Большинство окрестных деревень лежали в руинах, а Смоленск существовал, так сказать, только по имени. Виднелись только стены домов, выстроенных из камня, все же деревянные постройки, из которых большей частью состоял город, исчезли. Словом, город представлял собой какой-то жалкий остов. Тот, кто осмеливался ходить по улицам в потёмках, рисковал попасть в ловушку – подвалы на местах, где прежде стояли деревянные дома. Они были присыпаны снегом, и солдат, имевший несчастье попасть туда, исчезал и уже не мог выбраться. Таким образом, погибли многие. На следующий день их вытаскивали, но не для того, чтобы предать их земле, а чтобы стащить с них одежду, или вообще поживиться тем, что можно было найти на них. То же самое случалось с солдатами, погибавшими в походе или на остановках. Живые делили между собой одежду мёртвых, потом в свою очередь погибали несколько часов спустя и подвергались той же участи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
