Едва я собрался с мыслями и огляделся, как был оглушён криками на разных языках десятка людей, валявшихся на соломе вокруг костра. Тут были французы, немцы, итальянцы, и я сразу понял, что это была банда воров и мародёров – в походе они либо шли впереди армии и первые входили в дома, попадающиеся на пути, либо устраивались бивуаками в деревнях. Когда армия, страшно утомлённая, приходила на место стоянки, они выходили из своих укромных тайников, бродили вокруг бивуаков, уводили лошадей, похищали вещи офицеров и выступали в путь спозаранку, на несколько часов раньше колонны – и так повторялось изо дня в день. Словом, это была одна из тех шаек, которые образовались сразу же после резкого похолодания. Со временем таких шаек становилось все больше и больше.
Ошеломлённый своим падением, я и встать ещё не успел, как из глубины подвала вышел какой-то человек и зажёг пучок соломы, чтобы получше меня рассмотреть. В потёмках, благодаря медвежьей шкуре, нельзя было разобрать, к какому полку я принадлежу. Но, заметив Императорского орла на моем кивере, он насмешливо воскликнул:
– Ага! Императорская Гвардия! Вон отсюда!
И другие подхватили:
– Вон, убирайся! Вон!
Оглушённый, но не испуганный их криками, я встал на ноги и попросил их, если уж так получилось, что я попал к ним, позволить мне остаться до утра. Но человек, закричавший первым, по-видимому, главарь, ответил, что я должен уйти, остальные завопили хором:
– Вон! Прочь отсюда!
Какой-то немец подошёл ко мне и попытался схватить меня, но я так толкнул его в грудь, что тот упал на людей, лежавших вокруг костра, а я взялся за рукоятку сабли – ружье моё осталось у входа. Главарь зааплодировал моей расправе с немцем, собиравшимся вытолкать меня, и сказал ему, что не подобает ему, немчуре, кочану капусты, тянуть руки к французу. Увидав, что главарь на моей стороне, я объявил, что решил остаться здесь до утра и скорее готов дать себя убить, чем замёрзнуть на дороге. Какая-то женщина (их было там две) попыталась вступиться за меня, но ей приказали молчать, и это приказание сопровождалось криками и грязной руганью. Тогда вожак опять приказал мне убраться, добавив, что я должен его избавить от неприятной необходимости, выводить меня силой. Конечно, если он вмешается, эта задача будет решена быстро, и я как пуля полечу ночевать в свой полк.
Я спросил его, почему же он сам со своими товарищами не в полку сейчас? Главарь отвечал, что это не моё дело, он не обязан отдавать мне отчёта, он у себя дома, а я не могу ночевать у них, потому что своим присутствием стесняю их, ведь они намерены отправиться в город, чтобы воспользовавшись беспорядком, поживиться добычей. Я просил позволения остаться ещё немного, согреться, а потом я обещал, что точно уйду. Не получив ответа, я переспросил. Главарь согласился, с условием, что я уйду через полчаса. Он поручил барабанщику, по-видимому, своему помощнику, проследить за исполнением приказа.
Желая воспользоваться немногим остававшимся у меня временем, я осведомился, не продаст ли мне кто немного еды или водки.
– Если бы у нас это было, – отвечали мне, – сами бы выпили.
Между тем бочонок, который нёс баденский солдат, наверняка был с водкой, я слышал, как солдат говорил на своём языке, что он отнял его у полковой маркитантки, спрятавшей бочонок, когда армия прибыла в город. Из его слов я понял, что этот солдат здесь новенький, он служил в гарнизоне, и только со вчерашнего дня пристал к этим людям, решив, подобно им, бросить свой полк ради весёлой жизни грабителя и мародёра.
Барабанщик, который наблюдал за мной, о чём-то таинственно совещался с другими, наконец, он спросил, нет ли у меня золота, чтобы обменять его на водку.
– Нет, – отвечал я, но у меня есть пятифранковые монеты.
Женщина, стоявшая возле меня, та самая, что вступилась за меня, вдруг наклонилась, делая вид, будто что-то ищет на полу возле двери. Приблизившись ко мне, она прошептала:
– Уходите отсюда поскорее, поверьте, они вас убьют! Я с ними от самой Вязьмы и против своей воли. Приходите сюда завтра утром с товарищами и спасите меня!
Я спросил, кто та другая женщина, она ответила, что это еврейка. Я хотел задать ей ещё несколько вопросов, но из дальнего угла подвала заорали, чтобы она замолчала, и спросили, что такое она мне рассказывает? Она отвечала, что объясняет мне, где достать водки – у еврея на Новом рынке.
– Молчи, болтунья! – опять закричали на неё.
Женщина умолкла и забилась в угол подвала.
После того, что сказала мне эта женщина, я убедился, что, несомненно, я попал в настоящее разбойничье логово. Поэтому, я не стал ждать второго приказа удалиться, встал и, делая вид, будто ищу местечка, где бы улечься, подошёл к двери, открыл её и вышел. Меня звали назад, уверяли, что я могу остаться до утра и выспаться. Но я молча поднял своё ружье, валявшееся у дверей, и приступил к поискам выхода из этого тупика, но безуспешно. Я уже был готов постучать в дверь подвала, чтобы мне указали дорогу. Вдруг оттуда вышел баденский солдат, вероятно, посмотреть, не пора ли отправляться в мародёрскую экспедицию. Он снова спросил меня, хотел бы я вернуться. Я сказал, что нет, но попросил его показать мне дорогу в предместье. Он знаком велел мне идти за ним следом и, пройдя мимо нескольких развалившихся домов, стал подниматься по какой-то лестнице. Я шёл за ним. Когда мы вышли на вал и на дорогу, он начал кружить и петлять, якобы для того, чтобы направить меня куда надо, но я понял, что он хочет, чтобы я потерял дорогу к подвалу. А между тем я, напротив, хотел его запомнить, вернуться на другое утро с несколькими солдатами и освободить женщину, просившую у меня помощи, а также разузнать, откуда у этих молодцов взялись чемоданы, которые я заметил в глубине этого проклятого подвала.
ГЛАВА VI
ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ. – Я НАХОЖУ ДРУЗЕЙ. – МЫ ОСТАВЛЯЕМ СМОЛЕНСК. – НЕОБХОДИМАЯ ПОПРАВКА. – СРАЖЕНИЕ ПОД КРАСНЫМ. – ДРАГУН МИЛЕ.
Мой проводник незаметно скрылся, а я совершенно растерялся, не зная куда идти. Вот тогда-то я пожалел, что покинул свой полк. Между тем, надо было на что-нибудь решаться и, поскольку снегопад прекратился, я начал искать свои следы. А затем я вспомнил, что вал должен был всё время оставаться у меня по правую руку. Пройдя некоторое расстояние, я узнал то место, где встретился с баденцем, но чтобы быть полностью уверенным, я начертил ружейным прикладом два глубоких креста в снегу, а потом пошёл дальше.
Было часов двенадцать ночи. Я провёл в подвале около часа, и за это время мороз значительно усилился. Правда, по левой стороне я видел костры, но не осмеливался направиться туда, боясь погибнуть, провалившись в один из присыпанных снегом подвалов. Я продолжал пробираться ощупью и, опустив голову, внимательно глядел себе под ноги. Потом я заметил, что дорога идёт под гору, а пройдя ещё немного, увидел груды пушечных лафетов, вероятно, предназначавшихся для укрепления крепостного вала. Спустившись вниз, я никак не мог разобрать направления, и вынужден был присесть на лафет отдохнуть и подумать, куда мне держать путь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
