…Раввин Иосеф: «Боль и страдания придумал для нас Создатель, а потому следует воспринимать их как дар, ибо только боль и страдания сдерживают нас от необдуманных и бессмысленных поступков».
Полковник: «Но разве присутствие боли и страданий позволяет нам воспринять полноту жизни?»
Раввин Иосеф: «Ощущение полноты человеческой жизни достигается воздержанием от необузданных прихотей…»
– У меня боли! – повторил поселенец из Аргентины.
– Попытайтесь отвлечь себя! – сказал полковник.
– Легко сказать…
– Попытайтесь! Выйдите на террасу и полейте цветы…
– На моей террасе цветов нет.
– Тогда выпейте стаканчик бренди.
– Не держу… Больная печень…
– Плохо!
– Что?
– У вас нет цветов и нет бренди – это плохо! – проговорил полковник, а потом, немного помолчав, добавил: «Сильно не расстраивайтесь. Это даже хорошо, что у вас боли; обнаружить в себе человека, можно лишь ощутив боль…»
– Кто вам сказал такое?
– Не помню. Может, никто не сказал.
Аргентинец немного помолчал, потом тихо сказал:
– В вашем окне горит свет, и я подумал: «Полковник мне обязательно объяснит…Он – воин, и он, конечно, знает то, чего не знают не воины».
Полковник нахмурился.
– Вы – тоже воин! – сказал он. – Жизнь – битва, и все живые, так или иначе – воины!..
– Вы так считаете?
– Конечно!
– Знаете, полковник, я человек ужасно робкий. Я всегда был, что называется, нерешительным евреем… Но однажды… Только, пожалуйста, не смейтесь надо мной…Однажды, сидя в кафе за чашкой мате, я прочитал статью об еврейском поселении Кфар-Даром, и вдруг впервые в своей жизни почувствовал, что хочу стать решительным… Не подумайте, что это было, так сказать, неким завихрением в мозгу. Не в мозгу…Как вы думаете, в душе завихрение бывает?
– Конечно, в душе оно бывает чаще всего…
– Так вот, я сказал себе: «Почему бы тебе, в конце концов, не пристать к твоим сородичам и вместе с ними править?.. Вы не поверите, но от этих слов у меня перехватило дыхание. А потом я вспомнил о словах на гербе одной из провинций Аргентины: «Править – значит заселять!». Умно, правда? Конечно, не мне рассказывать вам, что умно, а что нет…Словом, я купил билет на самолёт, чтобы прилететь сюда и вместе с вами править…А теперь оказалось, что нас самих хотят отсюда… Зачем хотят? Вы мне объясните?
Полковник промолчал.
Аргентинец подышал в трубку.
– А в прошлую ночь, – сказал он, – мне показалось, что по моей комнате прошлась тень.
– Прошлась?
– Вот именно!
– Тень?
– Прошлась из угла в угол.
– Никого не сопровождая?
– Совершенно самостоятельно…
– Возможно, это была тень отца Гамлета? – прошептал полковник.
– Нет-нет, её я бы узнал! – сказал аргентинец. – Простите за столь поздний звонок.
– Чего уж там!.. Звоните, когда больно!
– Мне всегда больно! У вас, полковник, есть губная гармошка?
– Нет. У меня лишь появившаяся куча сомнений…
– Сомнений?
– Целая куча!
– Куча сомнений – это, наверно, больно?
– В зависимости от величины кучи…
– Ну, да, ну, да…Иногда я думаю, что людей лишать страданий и боли не следует, если так устроил Он…
– Я тоже подумаю! – пообещал полковник.
– Спокойной ночи! – сказал аргентинец.
«Беднягу угораздило именно к нам…», – подумал полковник об аргентинце.
Употребив проверенный солдатский приём, который призван отвлекать от страха, досадных мыслей, от жажды и боли, полковник принялся старательно вглядываться в тусклые очертания предметов; это чуть освободило память от воспоминаний об утреннем часе, когда он, окружённый поселенцами, никак не находил нужные слова. И для Идо не нашёл…
Стрелки стенных часов показывали далеко за полночь. Полковник повернул голову, посмотрел на синие окна.
«Мир спит, – подумал он. – Спят стены, двери, письменный стол, лампочка под потолком, не разобранная постель, книги, терраса, цветочная клумба, птицы, верблюды, пальмы, рыбы, уложенные в футляры скрипки, кисти художников, влюблённые, тюремные камеры, муфтии и раввины…Лишь тревога в душе не спит…И где-то рядом граница…»
«А Создатель?» – лоб полковника покрылся капельками холодного пота.
«Может, обойдётся?.. В конце концов, в мире ничто не исчезает: всегда была красота и всегда будет; была радость и всегда будет… То, что было, то и будет…»
Полковник коротко, словно всхлипнув, вздохнул. «И боль будет… И ложь…»
Слова…
Тёплые слова…
Сильные слова…
Грубые слова…
Утешительные слова…
Глупые слова…
Море слов…
Но где же те – самые нужные?»
Полковник шептал горячо и торопливо: «Я помню, Идо…Я обещал рассказать, отчего люди седеют. Я расскажу… Потом…Потом…»
Заглянула в окно луна, и предметы в комнате покрылись тонким, едва заметным слоем серебряной влаги.
Полковник вжался в кресло и замер, пережидая, когда в суставах утихнет боль.
«Если было – будет…
Если будет – было…
Море не высохнет…
Небо не рассыплется!» – полковник тяжело поднялся из кресла, решив пойти на кухню, чтобы включить электрический кипятильник.
«Что было, то и будет! – вновь подумал он, прислушиваясь к закипающей воде. – Пустыня…Исход… Моисей… Предки… – разве возможно оттолкнуть себя от себя же? Древние считали, что даже Господь не в силах превратить прошлое в непрошлое… Разве наш поход окончен?..»
Боли в затылке.
Полковник выключил газ, вернулся в комнату и тяжело упал в кресло. У виска выступил бугорок разбухших вен, и задремавшее тело напряглось от внезапно нахлынувших видений из прошлого…
«Вот-вот…»
«Ну да, конечно…»
«Так уж вышло…»
«Удержали…»
«Вода… Вода и цветы в пустыне…»
«Вернулись…»
«Сначала…»
«Мой сын!..»
«Чего уж там…»
…Вернувшись из временной дрёмы, полковник раскрыл недоумённый глаз.
За окном пробежали светлые полосы – «начало того, что уже сегодня…»
«Утро…»
«Снова утро…»
«Сегодняшнее…»
Полковник подумал о людях, окруживших террасу его дома накануне утром, и в памяти высветились строки из Бродского:
«Их глаза полны закатом.
Их сердца полны рассветом».
Полковник опустил голову, прошептал: «Господи, об одном прошу: знак подай или как-то намекни, что всё было не зря…».
Прислушался.
Тишина.
Ни единого знака.
Ни единого намёка.
«Слава Богу!» – облегчённо вздохнул полковник, и ни злобной мысли, ни чувства раскаянья, ни боли, ни обиды – ничего такого он теперь не ощущал.
Вернулся на кухню.
«Разве может немыслимое стать неизбежным?.. Он рассудит нас непременно, ибо Он во всём и со всеми: и с победителями, и с побеждёнными, и с обиженными, и с обидчиками; с теми, кто клянётся, и с теми, кто клятву нарушает… Он здесь…И в это утро… А где мой генерал, мой кумир где? Спит? Сейчас? Перед Этим…А завтра, после Этого… Арик, конечно, выслал ночную телеграмму, и утром все узнают, что Это вовсе НЕ НАДО!..»
Полковник решил приготовить себе чай и ещё тарелку салата. Достав с полки деревянную дощечку, он нарезал помидоры, огурцы, свежие листья салата, залил всё ложкой сметаны и бросил щепотку соли. Потом решил, что можно смело добавить и немного лука («ко мне больше никто близко не приближается…»).
Вдруг, взглянув на свежие листья салата, полковник загрустил: «Что если…Увижу ли свой огород послезавтра?..»
Скрипнула дверь. Полковник оглянулся.
– Не спишь?
Офира молча прошла на кухню, перевела взгляд на окно. Вздрагивал свет уходящей ночи.
– Хочешь, поедим салатик? – предложил полковник.
– Ты тоже не спишь? – не отрывая взгляд от окна, спросила Офира.
– В мои годы сон ни к чему, – ответил полковник. – А тебе бы надо…
– Лучше поговорить… – сказала Офира и внимательно посмотрела на полковника.
– Сейчас? О чём?
– Может, о совести… Ничего, что я об этом?..
– Нет-нет, – проговорил полковник, – я и сам себя спрашиваю… А почему вдруг?..
– Не вдруг… – Офира оглянулась на дверь, за которой спал Идо. – Как ты считаешь, Лотан станет участвовать в Этом?
Полковник отодвинул тарелку с салатом в сторону. Сказал:
– Мой сын – солдат.
– Я думаю, что Лотан не станет…
– Мой сын – солдат, – повторил полковник. – Чай попьёшь?
– Лучше бы мы здесь не жили, – сказала Офира. – Мы все очень тяжело трудились… Для чего?..
– Здесь наш дом, – сказал полковник.
– Здесь?.. – на лице Офиры выступило странное выражение. – Лучше бы его не было…
– Что?
– Я сказала, что лучше бы…Кому-то понадобилось тогда, чтобы мы, наглотавшись идеями, словно наркотиками, пришли сюда; теперь кому-то понадобилось, чтобы нас здесь не стало? Ненавижу!.. Замыслы, идеи, стратегии, тактики – скрытая ложь, сладкий обман… Ненавижу!.. К чему вы, бесконечно храбрые и бесконечно глупые лидеры нации, и нас и себя привели? Нас даже не столько обманывали, сколько использовали, а вот теперь предают… Лозунги, призывы – к чему всё это? Чтобы придти к всеобщей потере совести? Чтобы, опустошив людские души, посеять в них тупую покорность? Чтобы погубить наши семьи? Уж лучше бы…
