– А Ватаев – есть?
– Есть! – уверенно ответила Светлана. – И он не может не есть! – она распахнула дверцы холодильника. – Арбуз будешь?
– Не смей поднимать арбуз!
– Не ссы, Ватаева, он уже порезанный, – Света достала из холодильника блюдо с алыми ломтями и поставила на стол. – Будем есть как приличные или как свинки?
– Как свинки, – Милана подтянула к себе блюдо и впилась зубами в сахарную мякоть. – Не пойму, с чего ты прилепила мне чужую фамилию. Моя фамилия Балашова – так же, как и твоя.
– Можно подумать, Марат Хасанович позволит, чтобы мать его ребёнка, да и сам ребёнок носили какую-то другую фамилию, кроме Ватаева, – Света последовала примеру Миланы и тоже откусила арбуза.
– А кто его спрашивать будет?
Света отложила ломоть арбуза, слизнула с уголка губ сок.
– Так, я не поняла. Ты что, не собираешься говорить Марату о ребенке?
– Нет.
– Ох… – Света снова положила ладонь на живот.
– Так, все, я иду паковать тебе сумку!
– Сядь, не кипешуй, все нормально! – Света схватила Милану за руку. – Не обо мне речь, а о тебе.
– Из нас двоих рожать собираешься ты!
– А ты – нет?
Милана слегка опешила. Ну, так-то… да… и она тоже. В перспективе. Правда, сама Милана еще вообще не привыкла к своему новому состоянию. Ему, этому состоянию, всего-то пара недель. А сама Милана узнала об этом только вчера.
– Ну, так это когда будет… – отозвалась она неопределённо.
– Так, давай рассуждать здраво, – Света, похоже, пришла в себя. – Как ты все объяснишь Марату?
– Что – все?
– Свой живот, блин, через полгода!
– А зачем ему это объяснять? – раздраженно фыркнула Милана. – У меня что, на лбу, что ли, написано будет, что я беременна от Марата Ватаева? Мало ли…
– Вот именно – мало ли! – передразнила Света. – Знаешь, Марат может предположить – ну так, чисто гипотетически – что между тем, что вы были близки, и тем, что ты беременна, есть какая-то связь.
– Да ну?
– Возможно, открою тебе Америку, но Марат очень хорошо умеет видеть причинно-следственные связи. Даже там, где простому человеку они неочевидны.
Милана снова раздраженно фыркнула. Света была права. Ватаев может об этом подумать. Что это его ребенок. Да что там – он непременно так подумает. Но ей плевать, что он там подумает.
– Что ты ему скажешь, если он тебя спросит, не его ли это ребенок?
Милана сердито засопела носом. Самый правильный ответ: «А это не твое дело, Ватаев!». Но Марата такой ответ не устроит. И не остановит. От дальнейших расспросов. И действий.
– Скажу, что отец ребенка – Захар.
– Милана!
– Что – Милана? Разве не ты говорила, что я – любимая тыковка Захара.
– А что на это скажет Захар?
– Я его уговорю. Он любитель всевозможных идиотских авантюр.
– Захар производит впечатление чудака, но более здравомыслящего человека я не видела, – отрезала Света.
– Ты недооцениваешь степень нашей с Захарчиком дружбы.
– Если он тебе друг, то у тебя очень неправильные понятия о дружбе.
– Почему это?
– Потому что дело кончится тем, что Ватаев прибьет Захара.
– За что это, интересно?
– За то, что Захар посягнул на чужое.
– Ну, знаешь ли… – начала встать Милана.
– Так, будущая мать, не нервничай, сядь и кушай арбуз.
– Эй, это мои слова!
– Ну, послушай, – принялась уговаривать ее Света. – Объясни мне, почему ты не хочешь говорить Марату?
– Это очевидно.
– Мне – нет.
– У Марата есть жена. И двое детей.
– Если ты не в курсе – он разведен.
– С детьми тоже разведен?
– Слушай, ну какая связь?! Что, если у него уже есть двое детей, то отцом третьего ребенка он быть не может?!
– У него уже есть двое детей. Ему хватит. А этот ребенок – мой.
Светлана какое-то время молча смотрела на нее. Вздохнула шумно и глубоко.
– А что ты скажешь своему ребенку, когда он вырастет? Кто его отец? Какое у него будет отчество?
– Захарович. Ну, или Захаровна.
– Идиотка! – прошипела Света. – Захар не согласится.
– Посмотрим.
– Миланка….
– Слушай, давай есть арбуз. И не смей никому говорить, поняла меня? Я тебе сказала, потому что ты – моя лучшая подруга.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Поняла, – вздохнула Света и принялась задумчиво есть арбуз.
***
Милана, оставив машину на подземной парковке, вдруг передумала идти домой. И решительно вышла обратно на улицу. Ей хотелось пройтись. Ей хотелось воздуха.
Жилой комплекс, где находилась ее квартира, обладал собственной парковой зоной, туда Милана и пошла. Сюда едва слышно долетал шум машин, было тихо и еще зелено. Она шла, пока на глаза не попалась свободная скамейка. На нее Милана и опустилась.
Привычно потянулась в сумочку за сигаретами, в последний момент спохватилась Ей теперь курить нельзя. Ой. Как же она так?..
Милане вдруг снова вспомнилось прошлое. То, десятилетней давности. И тот разговор, перед тем, когда все обрушилось совсем и бесповоротно. Когда Марат сказал ей о возможной беременности. Да, тогда она, дурочка восемнадцатилетняя, об этом не думала даже – до его вопроса. О том, что секс был не защищенный. Что она и в самом деле могла забеременеть. Или, как шептали ее однокурсницы, обсуждая кого-то – залететь. Она об этом не подумала. А вот Марат – подумал. Пусть и с запозданием, но вспомнил.
Когда он спросил ее об этом – спросил спокойно и прямо – Милану охватило дикое неконтролируемое чувство стыда. Теперь она понимала – почему. Те ее чувства к Марату были исключительно эфирного характера. А ей тут – про возможную беременность. Про – господи, какой кошмар! – менструацию. Она не была готова обсуждать такие вещи с предметом своего обожания. Поэтому первая реакция – прекратить это разговор. Она соврала, не задумываясь.
Ну а потом… Потом, сидя в своей спальне, под домашним арестом, она поменяла свое мнение на полностью противоположное. Отец, меряя широкими шагами ее спальню, что-то орал, багровея лицом и размахивая руками. Что-то очень плохое про Марата, очень-очень плохое. Впрочем, и ей тоже досталось – отец прошелся по поводу ее умственных способностей и безответственности. Милана не вслушивалась. Она сидела на постели, обняв себя за плечи, сжавшись, стараясь занять как можно меньше места, и думала… Нет, не думала. Другое слово.
Милана впервые в жизни просила. Просила то, что невозможно купить за деньги. Даже не понимая толком, у кого она просит. Но она точно знала, о чем именно она просит. Под крики отца, метавшегося по ее спальне, Милана просила, чтобы она и в самом деле оказалась беременной. Чтобы у нее остался на память о Марате ребенок. Она даже представляла его, и крики отца ей совершенно не мешали. Большие черные глазенки и темные кудряшки. Милана в своей жизни никогда не видела младенцев – ну вот чтобы так, рядом, близко. Но этого своего гипотетического ребенка от Марата представляла почему-то очень отчётливо.
Милана потом не раз с какой-то тихой злостью вспоминала эти свои фантазии. Господи, ну какой надо быть идиоткой, чтобы мечтать о ребенке в восемнадцать, да еще с формулировкой «на память»?! Что бы она делала, окажись беременной в восемнадцать?
А что она будет с беременностью делать сейчас, десять лет спустя?
Тогда, в восемнадцать, ее мечта о ребенке от Ватаева так и осталась мечтой. Беременности не случилось. А сейчас, спустя десять лет… Нет, не зря говорят, что мечты сбываются. Но не так и не тогда, сука, как вы это себе воображаете!
Милана растёрла озябшие, оказывается, руки. Прикрыла глаза. И ей вдруг совершенно отчетливо снова представился тот младенец, о котором она фантазировала – яркие тёмные глаза и чёрные кудряшки.
Спустя десть лет прошлое нагнало ее и уверенным броском повалило. И кто это сделал?
Человек, в которого она отчаянно, со всем пылом юности когда-то влюбилась. Человек, с которым они не могли быть вместе ни при каких обстоятельствах – потому что все эти обстоятельства были против них. Человек, который никогда не испытывал к ней никаких чувств, кроме простого физиологического влечения – теперь, с высоты своего возраста Милана это понимала.
