А если не получится? А если… если?.. Только-только все пришло в какое-то подобие порядка. Как не сделать хуже? Марат еще помнил – и никогда не забудет, наверное – то состояние внутреннего тупика, когда, что бы ты ни сделал – не станет лучше Никому.
Он молчал долго. Потом вдруг понял, что его молчание, наверное, обидно для Танзили.
– Я не знаю, Зиля, – произнес Марат не без усилия. – Я, в самом деле, не знаю. Как будет лучше.
Они еще помолчали. И снова первой заговорила Танзиля.
– Знаешь, моя бабушка говорила, что в склеенной посуде молоко быстрее скисает.
– Моя мама говорила то же самое.
– Они очень мудрые, наши старшие, верно? – Марат ничего не ответил, а Зиля продолжила: – Может быть, все дело в том, что мы с тобой из тех людей, которые не умеют склеивать?
– Может быть, – после паузы эхом отозвался Марат.
Зиля встала.
– Я поеду домой, Марат.
– Я отвезу тебя.
– Не надо. Я вызову такси.
Он покачал головой.
– Допивай чай, Зиля. А потом я отвезу мать своих детей домой.
***
Второй раз Зиля расплакалась на выпускном у Рустама. Но это были светлые слезы гордости за сына. Марат и сам чувствовал непривычное стеснение в груди, глядя на Рустама. Кажется, еще вчера он забирал Танзилю с их первенцем из роддома – и вот, пожалуйста, этот голубой кулек, который почти сравнялся ростом с отцом, такой взрослый и важный, стоит на сцене вместе с другими выпускниками.
А после выпускного, когда Марат отвозил Танзию с Гульнарой домой, и дочка задремала на заднем сиденье, Зиля вдруг коснулась его руки.
– Знаешь, Марат, я ведь простила тебя. По-настоящему. Правда.
Марат промолчал. Он не знал, что сказать. А Зиля добавила:
– Но я не уверена, что смогла бы тебя простить, если бы мы остались вместе.
***
У Марата получилось сделать рестарт. И к сорока годам он снова поднялся туда, откуда когда-то сорвался. И благополучие вернулось, и дети выросли и не отдалились от него, даже наоборот – вот, Рустам и вовсе с ним живет. Правда, Зиля переживает, но она всегда и за все переживает. И с ней, кстати, все наладилось.
Один из коллег Марата как-то высказал недоумение:
– Марат, я вот прямо не понимаю. Ты постоянно решаешь все вопросы, связанные с детьми, с бывшей женой. Ничего не делается без тебя. Так зачем тогда было разводиться?
Один взгляд – и коллега понял, что семейной жизни Марата лучше не касаться. А сам Марат давно перестал задавать себе этот вопрос. Так случилось. И уже ничего не исправишь.
Были еще вопросы, которые Марат запретил себе задавать. Например, о том, как там Милана. Как живет, что делает? Закончила обучение? Вышла замуж? У нее есть дети?
Нет. Его это не должно интересовать.
Марат продолжал общение с Самсоновым, и кое-какие новости до Марата доходили. Юрий не прекратил работать на агрохолдинг «Балашовский», и Марат не стал спрашивать, почему Самсонов не ограничился парой лет, обещанной Борису Петровичу.
От Самсонова же Марат узнал о несчастье с Артуром. Это известие буквально оглушило Марата. Авария. Слепота. И то, что Артур был наркоманом.
Марат раз за разом прокручивал тот, последний разговор с Балашовом-старшим. Ведь Борис Петрович уже тогда, наверняка, подозревал о наркотиках. Он же говорил, что с Артуром происходит что-то неладное. Чувствовал дед внука. А Марат их подвел. Он много думал о том, смог бы он уберечь Артура от беды, смог бы как-то повилять на ситуацию. И не была ли эта страшная авария Артура на совести Марата. Обычно в этот момент его мысли переходил на то, что сказал Антон Балашов отцу по поводу произошедшего между ним, Маратом, и Миланой. Он не знал ответа на этот вопрос, но многое отдал бы, чтобы узнать. Но спрашивать было некого. Бориса Балашова уже нет в живых, а Антон Балашов ему не ответит. Да и общаться с ним у Марата нет никакого желания.
Эти мысли так съедали Марата, что он поехал на могилу к Борису Балашову. Долго сидел у черного гранитного памятника, всматривался в высеченное на камне лицо. Марат чувствовал свою вину перед этим человеком. За то, что не сдержал данное ему слово в отношении его внука. И за то, что сделал с его внучкой. Но после этого посещения обители скорби и памяти Марату почему-то стало легче. Необъяснимо, но так. Как будто он оставил там какую-то часть груза, что давила на плечи. Он потом понял, почему так произошло.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Марат продолжал общаться с Самсоновым и был в общих чертах в курсе того, что происходило в агрохолдинге «Балашовский». Но Марат категорически запретил себе задавать какие-либо вопросы о Милане. Он не был уверен, что сможет не выдать себя. Марат не считал, что это правильно – расспрашивать. В конце концов, если бы с Миланой случилось что-то неординарное – Самсонов бы обязательно рассказал. А так… Если Юрий ничего такого не рассказал – значит, ничего такого и не случилось. Живет как-то дочь Антона Балашова, живет своей жизнью, и все у нее хорошо. А сам Марат… Что сам Марат? Пару раз Юрий упоминал имя Миланы – например, что на оглашении завещания Бориса Балашова присутствовали все члены семьи – Антон, Артур, Милана. И Марату дико не понравилось, как у него только от одного этого упоминания заныло, так знакомо заныло слева. Ничего хорошего это не сулило. И не стоит узнавать и расспрашивать. Если бы случилось что-то важное – Самсонов бы сообщил. Про аварию Артура же рассказал. А раз молчит – значит, у Миланы Балашовой все в порядке, просто своя жизнь. Как он и хотел.
Но однажды важное случилось. Юрий позвонил и с какими-то странными нотками в голосе, которые подозрительно походили на гордость, рассказал ему о том, что Артур собирается забрать под свой контроль и управление свой же собственный агрохолдинг. То есть, отстранить отца от управления. У Марата в этот момент необъяснимо и сильно екнуло сердце. Он почувствовал, что из этого всего может выйти что-то… что-то… Марат не мог объяснить объективно, но когда он размышлял об этом, у него неизменно начинало сильнее биться сердце. Юноша, за которым Марат обещал присматривать его умирающему деду. Выросший из этого юноши молодой мужчина, бывший наркоман, потерявший зрение в результате страшной автомобильной аварии. Слепой человек, который решил бросить вызов собственному отцу – и, кажется, всему миру заодно.
А спустя еще несколько недель ему позвонил сам Артур. И спокойно и уверенно, будто они последний раз разговаривали вчера, сказал:
– Здравствуй, Марат. Это Артур Балашов.
***
Кровь людская не водица. Эта пословица потом не раз и не два всплывала у Марата в голове, когда он встречался с Артуром. Откуда в молодом парне столько стойкости, силы характера, мужества? Ослепнуть, но не сломаться. Бросить вызов всему – обстоятельствам, давлению, собственной немощи – и стоять насмерть. Марат знал – откуда. Вспоминалась еще одна фраза: «Природа на детях великих отдыхает». Марат не знал, можно ли назвать Бориса Балашова великим. Сильным и в своей области одаренным человеком – безусловно. И, возможно, на его сыне природа отдохнула. Зато на внуках – отыгралась. Отсыпали им всего по полной мере. И Артуру, и Милане.
Да. Спустя десять лет он снова увидел Милану. И оказался к этой встрече совершенно не готов.
А больше всего он оказался не готов к тому абсолютному равнодушию в ее взгляде. Она посмотрела на него, как на совершенно незнакомого человека, кивнула – а потом наклонилась к сидящему за столом брату и что-то зашептала на ухо. А Марат смотрел… И не мог не вспоминать и не сравнивать: ту восемнадцатилетнюю девочку и эту нынешнюю двадцативосьмилетнюю молодую женщину.
В ее внешности не произошло никаких радикальных перемен. Милана не подстриглась, не выкрасилась в блондинку, не потолстела. Все та же идеальная фигура, гладкие темные волосы, пронзительные черные глаза и пухлые губы. Но это была совершенно другая Милана Балашова. Марат внимательно наблюдал, складывая свои впечатления в общий паззл. Умеет держать лицо. Говорит коротко и по делу. Соображает быстро и четко. Практически идеальная бизнес-стерва. И при этом трогательная в заботливости, с которой обращается с Артуром.
