Наших охранников перспектива быть торпедированными пугала куда больше, чем нас, и мы приложили все усилия, чтобы «ободрить» их. Мы доверительно сообщили им, что в Атлантику как раз направлено несколько германских субмарин, для которых наш конвой, несомненно, представляет лакомое блюдо. Лица наших охранников позеленели, не знаю, правда, от страха или от морской болезни. Между прочим, в это время года шторма были частым явлением, и морская болезнь в равной степени косила как военнопленных, так и охранников. Нам даже пришла в голову мысль, что в случае плохой погоды группе решительно настроенных военнопленных не составит большого труда захватить корабль. Но в этом не было никакого смысла, поскольку поблизости постоянно крутились линкор «Репалс», крейсер и несколько эсминцев. Тогда мы принялись строить планы захвата корабля в общей неразберихе, которая поднимется в случае нападения на конвой немецких подлодок. В этом случае можно будет попытаться направить корабль в Португалию. Строя наши планы, мы почему-то ни разу не подумали о том, что наш корабль тоже может быть торпедирован. Все-таки мы были неисправимыми оптимистами.
Пока мы предавались фантазиям, один из наших товарищей, обладавший стальными нервами, совершенно свободно разгуливал по кораблю. Он заметил, что его парашютный ранец имеет определенное сходство со снаряжением механиков из машинного отделения. Он добыл где-то огромный гаечный ключ и с этим ключом на плече расхаживал по кораблю, не вызывая никаких подозрений у охранников. Ему даже удалось под какимто предлогом побывать на мостике. Команда корабля состояла в основном из новичков, и капитану даже не приходило в голову, что этот механик – фальшивый. «Механиком» был не кто иной, как Франц фон Верра.
В результате его наблюдений выяснилось, что кроме военнопленных на судне также находились летчики британских ВВС, направляющиеся в Канаду на летную подготовку, канадские солдаты, следующие домой в отпуск, и группа британских офицеров, которые должны были заняться боевой подготовкой канадских солдат. Через некоторое время нам удалось установить контакт с некоторыми из этих пассажиров, хотя такое общение было строго запрещено. Для совершения побега нам очень нужны были деньги, а эти пассажиры подсказали нам хороший способ заработать. Они с радостью покупали у нас знаки отличия, пуговицы и даже награды. Первый, кто осмелился продать свой Железный крест, подвергся резкой критике со стороны своих товарищей, посчитавших его поступок святотатством, но стоило ему заявить, что он выручил за свой крест два фунта, как остальные один за другим последовали его примеру. Вскоре предложение превысило спрос, и в конце концов рыночная цена на Железный крест на борту «Герцогини Йоркской» упала до пяти шиллингов с мелочью.
Но одна вещь всегда пользовалась стабильным спросом и стоила хороших денег (два фунта) – это была пара летных сапог на меху. Заплатив за сапоги, покупатель должен был снабдить продавца обувью, которую тот мог носить вместо сапог. Мы, подводники, оказались в невыгодном положении, так как нам почти нечего было выставить на продажу. У меня была пара запонок, и, поскольку я не силен в коммерции, я вручил их офицеру люфтваффе, уже наладившему великолепные торговые связи, с тем чтобы он продал для меня эти запонки. Из вырученной суммы он удержал комиссию, и я счел это справедливым, однако другой офицер, над которым проделали ту же операцию, так возмутился, что вызвал «коммерсанта» на офицерский суд чести. То, что было естественным для коммерсантов, считалось infra dig[3] для офицеров. Я упомянул здесь об этом инциденте, чтобы продемонстрировать взгляды и принципы, которых придерживались некоторые мои товарищи и которые впоследствии сильно осложнили им послевоенную адаптацию.
Прошло три дня. За все это время лишь один раз на борту нашего корабля была поднята тревога, да и та оказалась ложной – кому-то почудился перископ подводной лодки. Субмарины по каким-то причинам игнорировали наш конвой. Мы не упустили возможность задрать нос перед офицерами люфтваффе и важно заявили им, что германское командование подводным флотом было прекрасно осведомлено о конвое и отдало приказ беспрепятственно пропустить его по причине присутствия на борту большого количества немецких военнопленных.
На самом деле мы прекрасно знали, что несколько германских субмарин (а в конце 1940 года в Северной Атлантике одновременно находилось не более трех – пяти подлодок) просто не в состоянии были атаковать каждый обнаруженный конвой. Кстати сказать, я находился сейчас на борту «Герцогини Йоркской» как раз потому, что Германия испытывала острую нехватку субмарин. В начале октября я должен был получить субмарину «U-77», но ее строительство затянулось и по новому графику должно было завершиться не ранее Рождества, а к тому времени я уже был в британском плену.
Погода портилась, и наши друзья из люфтваффе, в значительной степени утратившие свое самодовольство, с печальными лицами один за другим исчезали в своих каютах. Я тоже давно не был в море и не вполне еще восстановил способность сопротивляться морской болезни, однако аппетита я не утратил. Благодаря тому, что наши страдальцы не могли ничего есть, я наконец-то получил возможность наесться досыта. Пища на борту нашего корабля была не слишком вкусной, а количество ее явно не дотягивало до тех норм, на которые мы имели право по Женевской конвенции.
В один прекрасный день благодаря чистой случайности я убедился, что на нашем корабле было легко сойти за члена команды. Однажды, когда я делал зарядку на верхней палубе, мимо меня прошел один из матросов и стал возиться у шлюпбалок. Поскольку один он явно не справлялся с работой, я протянул ему руку помощи. Приняв меня за члена команды, матрос попросил помочь ему сделать другую работу, и я отправился с ним. Однако часовой не позволил мне покинуть шлюпочную палубу, и только тогда матрос понял, что я не являюсь членом команды. Я совершенно уверен, что часовой остановил меня только потому, что заметил мою нерешительность. Фон Верра с легкостью бы преодолел это препятствие.
«Если бы я только сделал это», «если бы я только сделал то» и так далее – подобные сожаления стали неотъемлемой частью моих попыток побега. Для успешного побега нужно нечто большее, чем продуманный до деталей план, возможность и удача. Нужно то, чем фон Верра обладал в избытке: стальные нервы, неиссякаемая энергия, твердая решимость и железная воля. К тому времени у него уже сложился план побега. Фон Верра решил бежать после того, как мы сойдем с корабля, и пробираться в Соединенные Штаты. В июле двум пленным удалось прыгнуть за борт корабля и доплыть до берега, но там их тотчас схватили. Неплохой план, но сейчас на дворе стояла зима. Впрочем, это не обескуражило фон Верру. Во время своих прогулок по кораблю он обнаружил небольшой бассейн с ледяной водой и регулярно плавал там, чтобы закалить свой организм. Если бы «Герцогиня Йоркская» направилась в Монреаль, фон Верра, наверное, решился бы прыгнуть с корабля, но судно направилось в Галифакс, и план фон Верры остался нереализованным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
