С канадскими охранниками нам не повезло. Они казались нам довольно ограниченными людьми. Единственное, что их волновало, – это их хорошие отношения с начальством. Будучи военнопленными, мы были весьма чувствительны, когда дело касалось нашего человеческого достоинства, и это, вкупе с бесчувственностью наших канадских охранников, вело к постоянным конфликтам. У нас ушли годы на то, чтобы научить наших охранников правильному обращению с нами.
Полковник Стетхем, начальник управления по интернированию, уж точно не знал, как с нами обращаться. Так как я мог кое-как изъясняться на английском языке, я служил в нашем вагоне переводчиком и поэтому имел возможность довольно часто беседовать с полковником. Это был хорошо сложенный мужчина лет сорока. Я сказал «был», потому что в 1942 году он погиб. Полковник носил очки, был добродушен и общителен. Однажды он обратился к нам «эй, мальчики», на что мы тут же возмущенно ответили: «мы вам не мальчики», и я вынужден был объяснить полковнику, что германские офицеры привыкли, чтобы к ним обращались, называя имя и звание. Наше поведение рассердило полковника. У него уже возникал с нами конфликт, когда он пытался одеть нас в нечто, напоминающее тюремные робы.
Полковник считал нас заключенными и не понимал, что существует разница между заключенными, преступившими закон, и военнопленными. Полковник даже как-то заявил нам, что после назначения на должность начальника управления по интернированию он специально посетил крупную тюрьму, чтобы узнать, как обращаться с заключенными.
Я рассказал, что мы думали о полковнике, и, наверное, будет справедливо, если я позволю читателю узнать, что он и остальные канадцы думали о нас. К счастью, я могу сделать это, воспользовавшись вырезкой из канадской газеты от 19 июня 1941 года:
«Немецкие офицеры-военнопленные не выказывают ни малейшего признака признательности за все, что для них делается. Любое проявление дружелюбия они тут же истолковывают как слабость… Создается впечатление, что курс подготовки немецких солдат включает в себя также и осуществление побега в случае, если они попадут в плен. Немецкие военнопленные прибегают ко всяческим уловкам, чтобы превратить выданные им вещи в напильники, лопатки и другие инструменты… Они постоянно заявляют протесты по тому или иному, часто пустяковому поводу и отправляют их в швейцарское консульство. Необходимо заметить, что мы неукоснительно соблюдаем Женевскую конвенцию и можем только надеяться, что она столь же неукоснительно соблюдается в немецких лагерях для военнопленных… Немецкие военнопленные с неохотой соблюдают столь необходимую в лагере дисциплину, и это наглядно демонстрирует все трудности, с которыми мы столкнемся, когда Германия будет повержена».
Кстати, мы часто спорили с полковником Стетхемом на тему грядущего краха Германии. Он все твердил о распрекрасном лагере, который подготовил для нас, где нас будут хорошо кормить и даже давать пиво, он также заметил, что в этом лагере мы с комфортом проведем ближайшие несколько лет. Я рассмеялся и ответил, что как минимум через три месяца мы уже будем на пути домой. Полковник насмешливо посмотрел на меня.
– Желаете заключить пари? – спросил он.
Я предложил в качестве ставки один доллар за каждый лишний день, что мы проведем в Канаде сверх трех месяцев, а он предложил мне десять долларов за каждый день, если мы отправимся домой раньше. Но потом он вспомнил о занимаемой им должности и о моем положении и отказался заключать пари, что для меня было, пожалуй, к лучшему. Это пари могло бы обойтись мне в 1600 долларов, так как наш обратный путь в Галифакс начался в мае 1945 года.
Тем временем наш поезд стремительно мчался к месту назначения. У нас не было карт, поэтому нам трудно было проследить наш маршрут, однако мы знали, что уже миновали Нью-Брансуик и теперь держали путь к реке Святого Лаврентия! Я знал, что дальше на юг, после озера Онтарио, река Святого Лаврентия превращается в границу между Канадой и США. Я обсудил создавшееся положение со своим товарищем Асмусом, и мы пришли к выводу, что вскоре нам представится прекрасный шанс для побега.
А пока что мы поудобнее устроились на жестких кожаных сиденьях и попытались уснуть. Ночью было очень холодно, и одеяло, которое выдали каждому из нас, почти не согревало. Через несколько лет, во время нашего обратного путешествия, у нас были хорошие матрасы, чистые белые простыни, несколько одеял, и мы прекрасно выспались, но в мою первую ночь в Канаде я не смог сомкнуть глаз.
Утром нас накормили великолепным завтраком. Канадская тихоокеанская железнодорожная компания не только предоставила нам поезда, но и кормила нас в пути, словно самых обычных пассажиров. Еда была отменная. Мы начали свой завтрак с овсяной каши, затем последовали жареные сосиски, бекон, омлет, белый хлеб, масло и мармелад, – и все это мы могли есть в любом количестве. Вежливые официанты, которым помогали наши охранники, следили, чтобы всего было достаточно. Наконец, сам повар прошелся по вагонам, чтобы лично убедиться в том, что нам нравится приготовленный им завтрак. Позже наши охранники сказали нам, что повар был канадцем немецкого происхождения, и, может быть, поэтому он так стремился накормить своих «дальних родственников».
За все время нашего путешествия от Галифакса до озера Верхнее, которое заняло три дня и четыре ночи, нас кормили точно так же. Поскольку делать в поезде особенно было нечего, мы в основном занимались тем, что ели. Как только заканчивался один прием пищи, тут же на подходе был следующий. К несчастью, в бочке меда всегда бывает ложка дегтя: на этот раз ею оказался тот факт, что для пущей безопасности канадцы сняли двери у каждой уборной и поставили перед ней часового, и каждый раз, заходя в уборную, я испытывал чувство неловкости.
Раз уж мне случилось затронуть такую деликатную тему, стоит, наверное, рассказать о том, что представляет собой извечную загадку для всех далеких от моря людей: «Как вы обходитесь, когда субмарина погрузилась, а вам вдруг захотелось?..» Наших летчиков, к примеру, это всегда интересовало куда больше, чем все остальные технические проблемы, возникавшие на субмарине. На самом деле разгадка тут весьма проста. После использования туалета над сиденьем унитаза опускается крышка, закрепляющаяся винтами, нажимается рычаг, а затем с помощью ручного насоса или компрессора отходы жизнедеятельности устремляются в море. Если лодка погрузилась на большую глубину, а у вас под рукой только ручной тормоз, вам придется работать, как рабам на галерах, так как внешнее давление возрастает примерно на одну атмосферу через каждые 30 футов. Главное, покрепче закрутить крышку унитаза, иначе все нечистоты хлынут в лодку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
