Репортаж закончился. В студии диктор сообщил, что Хелена Маккардл и остальная часть съемочной группы уже покинули США и вылетели обратно в Глазго.
Красно-синяя эмблема авиакомпании. Это мог быть логотип «Американских авиалиний» на стабилизаторе хвостового оперения. Или верхняя часть фюзеляжа, окрашенная в эти цвета. С другой стороны, красный и синий использовались в логотипах многих авиакомпаний. Мне на ум тотчас пришли три, если не четыре помимо этой.
Но… «Американские авиалинии»! Воспоминания и чувство утраты, все эти долгие месяцы бесконечного горя, гнева и загадок все еще напоминали о себе, стоило мне подумать о том, что произошло в тот кошмарный день. Мучительное ощущение пустоты, необъяснимости тех событий, внезапной смерти былой возлюбленной, упорного молчания властей, которые, вероятно, знали или же могли установить правду.
Мне вспомнился представитель «Американских авиалиний», которого я видел накануне вечером в новостях.
– Ни один из наших самолетов не пропал. Этот самолет не может быть нашим.
Он назвал обломки самолетом, а не кораблем, потопленным немецкой подводной лодкой почти восемьдесят лет назад.
Не в своем уме
После того как Жанна позвонила мне, чтобы сообщить, на какой паром сели она, Люсинда и двое мальчиков, я проехал на машине до гавани и припарковался как можно ближе к пассажирскому терминалу. Через пятнадцать минут в заливе появился паром, замедляя ход и разворачиваясь, затем он приблизился к причалу. Я наблюдал это умелое маневрирование каждый день из наших окон – это был отработанный, профессиональный маневр, неизменно точный и аккуратный даже при шквалистом ветре или ненастной погоде.
Как только паром пришвартовался и машины съехали на берег с автомобильной палубы, я еще некоторое время ждал в пассажирском терминале, когда появится моя семья. Пассажирам всегда требовалось время, чтобы выйти наружу, ведь им приходилось спускаться по наклонному трапу с палубы салона. Вскоре из закрытого пандуса показалась пара десятков человек. Они прошли через зал, вышли из терминала и разбрелись по своим делам. После короткой паузы я услышал шаги, глухое топанье по металлическому настилу, и в следующий миг передо мной появился мой сын Сет. Увидев меня, он бросился через весь зал, и мы обнялись.
– Мама сейчас придет, – сказал он.
– Как бабушка? Она нормально ходит?
– Да. Только очень медленно. Мама ее поддерживает. Посмотри, я купил это в магазине. – Он поднял небольшое цифровое устройство, помещенное в яркий пластик. – Ты поиграешь со мной?
– Позже. Может, сегодня вечером? Сначала мы должны привезти бабушку домой и присмотреть за ней.
– С ней все в порядке. Мама может о ней позаботиться. В нем пять игр, и я уже закончил одну из них.
Затем появилась Жанна. Она медленно брела, управляя двумя большими чемоданами на колесиках, отягощенная рюкзаком и своей собственной сумкой, перекинутой через руку. При этом она также пыталась поддержать Люсинду, которая опиралась на ее плечо. Волосы Жанны были растрепаны ветром или же не причесаны и падали ей на глаза. Она выглядела измученной. Юный Луи держал бабушку за свободную руку, но она, похоже, почти не замечала его. Увидев их, я поспешил навстречу, взял у Жанны два чемодана, поцеловал ее, поцеловал Люсинду, крепко обнял Луи.
Когда мы проехали небольшое расстояние до дома, Жанна отвела Люсинду в ее комнату, а я выгрузил из машины багаж и начал готовить напитки и перекус для мальчиков и чай для нас, взрослых.
Люсинда почти ничего мне не говорила, но постоянно улыбалась. Один раз она назвала меня «Бен», еще раз «Бенджамин», но в целом ей было нечего мне сказать. Большую часть своих слов она невнятно бормотала. Я заметил, что ее рот слегка перекошен, чего я раньше не замечал, – вероятно, следствие микроинсульта.
На следующий день я провел несколько часов в дороге: переправился на автомобильном пароме на материк, после чего покатил к дому Люсинды в Морнингсайде. Согласно подготовленному Жанной списку, я набил машину всеми вещами, какие только могли понадобиться ее матери. Проехав обратно через центральную часть Шотландии, я на пароме переправился на наш остров.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В тот вечер, пока мы ужинали, я сидел напротив Люсинды. Она по-прежнему говорила мало, и Жанна часто озвучивала ее слова вместо нее: отвечала на собственные вопросы, поддерживая своего рода нормальный уровень разговора. Я старался не смотреть через стол на Люсинду, желая помнить ее такой, какой она была до недавнего времени, а не пассивно обращать внимание на произошедшие с ней перемены. Увы, я не мог не замечать, как дрожала ее рука, когда она подносила еду ко рту, не замечать того, как криво двигалась ее челюсть, когда она жевала. И ее долгое молчание – в прошлом Люсинда всегда весело болтала за едой.
Я был рад, что Жанна, Сет и Луи снова дома, наслаждаясь играми и глупой болтовней мальчишек – полусоперников друг с другом, полусоюзников против нас, взрослых, – невинными кознями детства.
Позже, когда мальчики легли спать, а Люсинда рано ушла в свою комнату, по ее словам, все еще «не отошла после вчерашнего путешествия», Жанна направилась к своей чертежной доске, чтобы доделать какой-то заказ, полученный еще на прошлой неделе. Я спустился в свой кабинет в подвале.
Я хотел снова взглянуть на папки с материалами расследования, которые собрал за последние два десятилетия, начатые, когда я все еще был одержим смертью Лил.
Несколько лет назад я загрузил из Интернета картинки реального самолета, который в тот день был обозначен как рейс № 77 «Американских авиалиний». Это был «Боинг-757–223», зарегистрированный под номером N644AA. Как и у всех самолетов этой авиакомпании в 2001 году, нижняя часть его фюзеляжа оставалась неокрашенной, будучи отполирована до блеска, а вдоль борта на уровне окон тянулась длинная горизонтальная полоса красного, белого и синего цветов. Верх фюзеляжа был выкрашен яркой серебристо-голубой краской. Название авиакомпании было выполнено светящимся красным цветом с белой окантовкой. На стабилизаторе хвостового оперения огромными буквами был нанесен логотип «AA». Одна буква была красной, другая синей на белом фоне. Все цвета были яркими, напористыми, горделивыми и откровенно патриотичными.
Глядя на старые фотографии, я испытывал знакомую печаль, зная, что должно было случиться с этим самолетом, зная, что случилось. Даже теперь, спустя более двух десятилетий, тайны 11 сентября все еще оставались неразгаданными. Похоже, это мало кого волновало. Я пролистал несколько других распечаток из моей папки. Практически сразу мной овладело гнетущее чувство, сродни странной усталости: мне снова не терпелось взяться за решение проблемы, но вместе с тем мною овладело подспудное нежелание это делать. Без ответа оставалось так много вопросов, что простая мысль об одном из них тотчас вызывала в памяти еще несколько.
Дилемма была реальной: Лил погибла во время крушения этого самолета или из-за того, что кто-то это крушение устроил. Так что рейс № 77 «Американских авиалиний» представлял для меня личный интерес, но, если быть более объективным, в любом случае он представлял интерес для всех заинтересованных в правде лиц. Из четырех самолетов, угнанных 11 сентября, в отношении судьбы рейса АА 77 все еще оставался ряд загадок. После его вылета из международного аэропорта имени Даллеса в 8.20 утра он отслеживался как обычный рейс примерно до 8.50 утра, когда авиадиспетчеры потеряли с ним радио- и радиолокационную связь. Транспондер либо вышел из строя, либо был выключен. В то время диспетчеры на земле еще не знали о других угонах. Следуя стандартной практике, они предположили, что АА 77 разбился, и объявили чрезвычайную ситуацию. Тотчас начались поиски обломков на земле, но они почти сразу были прекращены после сообщений о других угонах. Тогда диспетчеры вполне разумно предположили, что самолет АА 77 также был угнан.
Примерно через полчаса в воздушном пространстве Вашингтона внезапно появился неопознанный самолет. Воздушное пространство вокруг Белого дома и Капитолийского холма – это закрытая для полетов охраняемая зона, через которую гражданским самолетам летать запрещено. По этой причине наземные диспетчеры сначала предположили, что нарушителем должен быть военный борт, и это впечатление подкреплялось высокой скоростью и малой высотой, на которой он летел. Он пикировал и виражировал на огромной скорости, и некоторые диспетчеры посчитали, что радиолокационный след оставлен реактивным истребителем.
