Эдик.
Мой дед.
Он предупреждал меня — пятнадцатилетнюю дурёху с гнилой кучей протестов и амбиций вместо мозгов, что моя жизнь однажды рухнет, если не одумаюсь и не перестану нестись на полной скорости в зияющую пропасть. Но разве кто-то в пятнадцать будет слушать советы тех, кто их любит? Нет, не слушала и я, а жаль.
Но только сейчас, когда прошло столько лет я, сидя возле могилы деда, понимаю, как он был прав. Только один он и знал ответы на все мои теперешние вопросы, но мне уже их некому задать.
И уезжаю я, приехав лишь на несколько часов, чтобы когда-нибудь снова вернуться. Обернувшись на прощание, всегда смотрю на покосившийся памятник, кучки собранных мною листьев, вырванную траву и надеюсь только на одно — что дед всё-таки смог меня простить. Ну, хотя бы перед смертью он же смог?
Мысли о деде острой иглой впиваются в мозг, снова ранят сердце. Он так глупо, так жестоко и рано ушёл из жизни, что думать об этом нет ни сил, ни смелости.
Смерть Эдика, как бы я этому не сопротивлялась, целиком и полностью моя вина. Потому что оставила деда на растерзание Никиты, который однажды разорвал на клочки карту моей жизни, где ещё возможен был маршрут к счастью.
Женечка сопит рядом, иногда о чём-то болтая во сне. Его голосок, словно трель маленькой разноцветной птички, ласкает слух и дарит надежду. Потому что только ради него я однажды нашла в себе силы жить. Только ради него согласна вытерпеть абсолютно всё. Пусть и много ошибалась в прошлом, но однажды, почти шесть лет назад, почувствовав его у сердца, смогла собрать себя в кучку и попытаться выжить.
Рассвет окрашивает небо в цвета? лотоса и розовой призмы — нежные переливы оттенков, из которых рождается новый день. Больно ли облакам, когда их касается своими лучами обжигающее солнце?
Наливаю себе стакан воды и залезаю на подоконник, чтобы лучше рассмотреть небесные метаморфозы. Я люблю рассветы — они похожи друг на друга, но каждый неповторим по-своему. И снова, раз за разом, глядя на алеющее в утренней дымке небо, надеюсь, что именно сегодня всё снова будет хорошо.
Визитка манит, мозолит глаза — сегодня даже румяное утро не так привлекает моё внимание. До сих пор так и не определилась, сто?ит звонить или нет. Особенно после того, что рассказала Соня, но, с другой стороны, что я теряю? Как говорил мой дед: "За спрос не бьют в нос", тем более что ещё неясно, согласятся ли в «Арчибальде» даже на собеседование со мной, не то, что взять на работу. Вряд ли в такие бутики нужны настолько обыкновенные девушки — наверняка необходимым условием для приёма является модельная внешность, и ноги от ушей. Вот чем-чем, а идеальными параметрами не отличаюсь хотя бы в силу того, что во мне сто шестьдесят сантиметров роста. Явно показатели не для подиума или модного бутика.
Так часто и много рассматривала белый прямоугольник, что запомнила номер телефона в малейших деталях. Стоит только глаза закрыть, и всплывают семь цифр пылающими письменами. Я накрутила себя уже до последнего предела, поэтому позвонить просто обязана — хотя бы для того, чтобы убедиться, что нафиг никому там не сдалась. Чёткое «нет» тоже неплохой вариант — разрушает никому не нужные иллюзии, которые со временем обрастают лишним флёром из самоедства и сожалений. Да и ко всему прочему эту визитку дал мне Филин — человек, который абсолютно ничего мне не должен. Он мог пройти в тот день мимо, сделав вид, что знать меня не знает. И ведь я бы даже не заметила этого — так была поглощена поиском свободных вакансий. Но он мало того, что остановился со мной поговорить так ещё и озаботился моим будущим, вручив заветный клочок картона. Значит, что у меня есть, как минимум, шанс.
Моя мнительность когда-нибудь меня точно погубит. Но однажды я уже была смелой, несясь навстречу погибели с широко распахнутыми от восторга глазами. Но, свалившись кубарем вниз, стала осторожной. Даже иногда слишком.
* * *
Вернувшись домой после того, как отвела Женечку в детский сад, завариваю большую чашку крепчайшего кофе и беру в руки телефон. Пока набирала номер, пока слушала длинные гудки сердце, кажется, пропустило несколько ударов. В ушах стоит гул, а ладони вспотели так, что пластиковая трубка несколько раз чуть не выскальзывает на пол. Крепче прижимаю её к уху, пока на том конце провода меня усиленно игнорируют. В глубине души испытываю радость — значит, не придётся ни с кем общаться и с чистой совестью и чувством выполненного долга можно забить на этого чёртового "Арчибальда" и жить дальше. Вот, в соседнем магазине требуется продавец, туда пойду. А то, гляди, размечталась — бутики мне подавай, словно я доросла до такого уровня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Бутик "Арчибальд", — раздаётся в трубке, и я чуть не подпрыгиваю на месте от неожиданности.
Голос приятный: низкий, обволакивающий. Женщина явно уверена в себе и в каждом своём слове. Интересно, это обычный продавец отвечает на звонки или сама хозяйка? Мать Арчи? О, Господи, во что я снова вляпываюсь?
— З...здравствуйте, — говорю, собрав всю свою жалкую волю в кулак, — вам требуются продавцы?
Милостивый боже, какая же я дура. Трусливая дура, которая двух слов связать не может!
— Да, — после недолгой паузы, показавшейся мне вечностью, говорит обладательница роскошного голоса. — А откуда вы узнали о нашей вакансии? Объявление мы нигде не подавали...
Вот же чёрт! Что теперь говорить? Что мне дал визитку байкер, которого я и не знаю практически? А если это всё злая шутка? Просто кто-то решил поиздеваться надо мной, а я, дурочка, и поверила. Кошмар какой-то.
— Мне дал вашу визитку один знакомый, — выдаю первое, что удаётся сформулировать. Не удивлюсь, если сейчас сидящая у телефона в "Арчибальде" незнакомая женщина нажмёт на "Отбой". — Мне работа очень нужна, и он сказал, что сто?ит вам позвонить. И дал визитку.
— Знакомый? — Женщина явно напряглась, но я не могу понять, с чем это связано? — Можно поинтересоваться его именем?
Мне кажется или я явно слышу пронизывающий до костей лёд в её голосе? Или снова паранойя разыгралась?
— Филин. Ой, Филипп, — поправляю себя, хотя более чем уверена: в глубине души меня уже окончательно и бесповоротно окрестили тупицей.
— О, Филипп? — удивляется женщина, но голос её теплеет. Может быть, не всё так плохо, как я себе нафантазировать успела? — Как же, как же... правда, я всё равно ничего не понимаю, но это и неважно. И как вас зовут?
— Кристина.
— Прекрасное имя, — говорит женщина. — А меня зовут Ирма.
Значит, точно хозяйка. Желание бросить трубку и, закрывшись в ванной, проплакаться вволю, всё крепнет, но держусь из последних сил, хотя, по правде говоря, близка к обмороку.
— Очень приятно, — выдавливаю из себя, зажмурившись. Сердце стучит как африканский барабан, того и гляди проломит дыру в рёбрах и на пол вывалится. Прижимаю руку к груди, ощутив под ладонью бешеный ритм. — Вы знаете адрес магазина?
Что?! Неожиданно.
— Д...да, знаю, конечно, — снова блею, как очумелая коза.
— Вот и замечательно. — Голос окончательно потеплел, от чего я постепенно успокаиваюсь. — Думаю, нам обязательно нужно познакомиться лично. Потому что, если вы знакомы с Филиппом, и он дал мою визитку, то велик шанс, что мы сработаемся. Этому мальчику я слишком доверяю, чтобы ожидать от него подлости. Вы сегодня свободны?
— Да, конечно, до шести вечера целиком и полностью. — Потому что в шесть мне нужно забрать Женечку из сада, но о сыне молчу, ибо вываливать на Ирму подробности своей личной жизни не имею никакого желания.
— Вот и замечательно. Тогда жду вас, Кристина, в двенадцать в нашем магазине. Всего доброго.
— Всего доброго, — произношу и нажимаю красную кнопку, заканчивая разговор.
Несколько секунд сижу, не в силах поверить, что всё-таки сделала это. Я позвонила! Да! Значит, я ещё не совсем размазня, значит, что-то ещё могу сделать!
Радость заполняет меня изнутри. И гордость за саму себя.
