его жизнь и все его похождения ее вообще не касались.
А что ее касалось? Звуки, льющиеся из колонок автомобильного салона, накатывали электрическими волнами, бросали в дрожь, виолончель и фортепиано переговаривались, поддерживали, вторили друг другу. Когда дорога пошла под уклон, Ирис вдруг увидела, как крылатые юноша и девушка движутся навстречу друг другу по лестнице, уходящей в небеса, встречаются на краткое мгновение и снова расходятся, обреченные идти в противоположные стороны[8]. Он – жизнь, она – смерть, он – смерть, а она – жизнь. Кто обрек их на вечную разлуку? Но жизнь и смерть так переплетены, подумала она, вспоминая те недели юности, как она лежала в постели, в своей маленькой темной комнатенке, с сухими глазами, не шевелясь и не чувствуя ни голода, ни жажды. Лучи, пробиваясь сквозь шторы, меняли направление и яркость, но ей было все равно: она ничего не хотела видеть, если снова не увидит Эйтана, не хотела говорить, если не сможет говорить с ним, не хотела слышать, если больше не услышит его голоса. Иногда ей начинало казаться, что он зовет ее по имени, что он возвращается к ней. Но это все равно был уже не он: Эйтан, оказавшийся способным покинуть ее, – это уже не тот человек, а тот потерян навсегда. Поэтому она и лежала на спине, постепенно сходя на нет, уходя в матрас, в пол, в землю. Ничего делать не нужно, рано или поздно она попадет туда, исчезнет совсем, единственное, что требуется, – это терпение.
Время от времени в ее комнату проникали странные существа и пытались ей помешать, сорвать ее план: семейный врач, школьный психолог, учительница. Они сидели у ее кровати и разговаривали с ней «по душам», но она не слышала ничего, потому что это был не голос Эйтана, а потом в соседней комнате начались перешептывания, разговоры о госпитализации, но мать решительно возражала. Ирис смутно помнила, как были перепуганы ее братья-близнецы, и Йоав, более впечатлительный, иногда заползал к ней в постель и умолял ее очнуться, прийти в себя, но что ей за дело до его мольбы, что ей за дело до всех! Отпустите меня, хотелось ей сказать им, отпустите меня, как я отпустила вас! Вам кажется, что это трудно, но это так легко. Это иллюзия, будто отпустить труднее, чем держать и держаться. Едва это поймешь, ты словно вкусил от плода с Древа познания и ощутил отвратительный вкус бессмысленности: пути назад уже нет. Потому что нет смысла пить и есть, нет смысла мыться и нет смысла одеваться, нет смысла выходить и входить, нет смысла работать и учиться, нет смысла жениться и рожать детей.
Ирис до сих пор не знала, как выжила. Видимо, в капельнице, которую ей поставили, когда она была уже слишком слабой, чтобы сопротивляться, было немного эликсира жизни, потому что в конечном итоге врачи сумели вытащить ее из пропасти горя, влив в вены необходимый для выздоровления минимум. Словно младенец, который учится ходить, она вновь приобретала почти полностью утраченные жизненные навыки и медленно и осторожно возвращалась в мир. Но в нем отсутствовал Эйтан Розенфельд, и потому это было скорее не возвращение, а знакомство с другим, довольно пустым миром, не вызывавшим никаких эмоций. Лишь элементарный импульс делать то, что ей велели, вытягивал ее из одного дня в другой. Потом к нему добавился импульс делать все это как можно лучше, а к нему стали добавляться новые побуждения и оттенки, мир все больше наполнялся. Но сейчас, когда Ирис снова втискивалась в то же самое крошечное пространство на парковке, словно поджидавшее ее с прошлого раза, ей показалось, что все это было лишь иллюзией.
Стиснув зубы, она форсировала коридоры, будто бурные реки, с отчаянно бьющимся сердцем быстро, несмотря на боль, карабкалась по горным уступам лестниц, чтобы не упустить время, то и дело поглядывая на часы, словно ей назначена встреча. Был уже почти полдень. Он тоже сейчас смотрит на часы, думает, когда она придет? Как она попала в этот странный раскаленный коридор с окнами, выходящими на покрытые лесом горы, который, именно сейчас, когда она так спешит, никуда не ведет, и ей пришлось вернуться и спросить дорогу у других посетителей? В прошлый раз ее вел Микки, и путь был намного короче, и в своей наивности она даже не задавалась вопросом, как ему удается так хорошо ориентироваться. Но вот стрелка, указывающая прямо, и она пошла прямо, вот стрелка, велящая свернуть, и она свернула. Ну вот, это здесь, она дошла до него, взвинченная, потная, задыхающаяся – видимо, такими и являются на свидание с прошлым.
Но его дверь была закрыта, а перед ней собралась длинная очередь: множество людей рассчитывало на его помощь. Как ей прорвать эту блокаду боли, как проникнуть внутрь? Ведь ни один из ожидающих не уступит ей своего вожделенного талончика, а ее очередь подойдет нескоро – почти через две недели. Ирис колебалась у закрытой двери под суровым взглядом регистраторши: на деле все оказалось сложнее, чем представлялось. Может, попробовать заскочить на секунду, как только дверь откроется, – только дать ему знать, что она здесь, что это она? Но на нее сразу же все накинутся – люди, страдающие от боли, не слишком-то терпимы. Ирис вглядывалась в начало очереди. Ближе всех к двери сидела, уткнувшись в планшет, красивая полная девушка с пышными вьющимися волосами. К ней-то и обратилась Ирис – доверительным шепотом, точно к сообщнице по заговору против остальных ожидающих.
– Сейчас ваша очередь? – спросила она. – Вы позволите мне войти с вами на секунду? Буквально на одно слово, это для меня вопрос жизни, ладно?
Пораженная ее наглостью, девушка нахмурила брови, но ответила коротким сердитым кивком, явно злясь на Ирис и на себя – за то, что не смогла сказать «нет».
– Ладно, если только на секунду, – сказала девушка и снова уткнулась в планшет. Ирис, горячо поблагодарив ее, прислонилась к стене и уставилась на дверь и на имя, красующееся рядом.
Какое чудесное стечение обстоятельств! Кто бы мог подумать, что такое вообще возможно, что она когда-нибудь окажется перед дверью с именем Эйтана! Но вдруг Ирис испугалась: ведь врачи иногда заменяют друг друга, не трудясь уведомить ожидающих в коридоре. Такое случалось с ней не раз, и поэтому она снова обратилась к девушке:
– Скажите, там ведь сейчас доктор Розен, правда?
Та уставилась на лампочку над дверью, а потом снова на планшет, словно ища в нем ответ.
– Вроде бы, – равнодушно
