слова, что в Тель-Авиве все стараются быть самыми красивыми, а ей как раз больше нравится запилить против течения, не стараться быть красивой, даже стараться быть некрасивой типа. Тут в ее голосе послышался крошечный вопросительный знак.
– Нормуль, сестренка! – Омер ухмыльнулся. – Главное, тебе самой нравится.
– Ясно, нравится. – Она заглянула в зеркало на стене и пригладила волосы, улыбаясь виновато и одновременно с вызовом – раздражающей улыбкой бабушки Ханны.
Ирис, с тревогой следившая за ее движениями, знала то, чего не знали ни Омер, ни его сестра: что бабушку Ханну, умершую, когда они были еще маленькими, в течение многих лет избивал муж.
Посмотрим, что скажет Микки, думала она, пока дети непринужденно болтали и пересмеивались, будет ли он и теперь посмеиваться, что она переживает понапрасну, – ведь боль матери незримо сопровождала его на протяжении детства и юности, хотя Ханна делала все, чтобы защитить его от отца, который был на много лет старше ее и терзал жену болезненной и жестокой ревностью. Только когда Микки стал взрослым и женился, они вместе помогли ей вырваться от мужа. Но вскоре после этого Ханна заболела и, не успев порадоваться свободе, оказалась полностью порабощена недугом, лечением и страданием, пока не умерла измученная, едва и не со вздохом облегчения. А отец еще долго жил с новой женой. Выпал ли ей удел получше, чем Ханне, Микки не знал, поскольку давно разорвал с ним все отношения.
– Он напоминает мне отца, – иногда признавался Микки после очередной яростной вспышки Омера. – Это, похоже, у нас передается через поколение.
Каково ему будет почувствовать то, что сейчас чувствовала она: что от дочери, приехавшей из большого города, повеяло давним ветром рабства.
– Привет, ласточка! – восторженно крикнул Микки, когда лифт выбросил ее прямо в его объятия. – Моя Альмусенька!
Ирис отметила, что Альма поспешила выскользнуть из его объятий, что уклонилась от его взгляда с такой же наигранной веселостью. Что бросилась к кухонному столу, схватила еще не замоченные печенья из пачки и принялась нервозно их грызть одно за другим.
– Не наедайся печеньем, у нас полно еды, – поспешно одернула она дочь, как полагается нормальной матери. – Я как раз делаю твой любимый торт, – добавила она с заискивающей улыбкой.
А что, она – нормальная мать в нормальной семье, состоящей из двух родителей и двух детей, ведь вот и Омер тоже схватил пару печений и вытянулся на большом синем диване, рядом села Альма, потом к ним присоединился Микки, налив себе стакан воды. Кажется, они только и ждут, чтобы она уселась на цветастый диван напротив них и ощутила спокойствие и гордость, за нормальную семью, которую им удалось создать, хотя оба вышли не из самых нормальных семей. Но радости Ирис не чувствовала. Ей было слишком больно смотреть на дочь, чтобы притворяться веселой.
– Я только приготовлю салат, – сказала она, отворачиваясь от них.
– Все в порядке, Ирис? – спросил Микки и объяснил дочери, что у мамы снова начались боли в тазовой области.
– В полном порядке, – ответила Ирис.
И взялась за салат, потому что не хотелось омрачать встречу тенью события, от которого дочь когда-то пострадала. Ирис резала овощи крупными ломтиками, стараясь расслабиться.
Что случилось с девочкой? А может, девочка была права, когда спросила ее: «Что с тобой?» Ведь никто ничего не замечает, все выглядят довольными, и только у нее учащенное сердцебиение и все усиливающаяся непонятная паника.
Ну, постриглась дочка, оставила свои длинные волосы, с которыми так возилась, в мусорном ведре какой-нибудь парикмахерской, а то и сама их отхватила, если судить по небрежности стрижки, потом закрасила красивый каштановый цвет радикально черным, что само по себе тоже еще не беда. Понятно, что это изменение нарушило какой-то баланс в ее лице, и вместе с выбором одежды – потертая черная футболка и серые джинсы – она выглядит непрезентабельно, так что никто не обернется ей вслед, как прежде, когда она ходила в коротких платьях и с распущенными длинными волосами. Откуда же эта паника? Долгие годы она осуждала дочь, что та только и занимается, что своей внешностью. Значит, радоваться надо! Но Ирис тревожилась, и дело было не в померкшей красоте дочери. Исчезло что-то, что всегда ощущалось в ее лице и всем облике. Может быть, свобода?
Выражение лица – вещь трудноопределимая. Возможно, это внезапное сходство с бабушкой Ханной заставило Ирис делать из мухи слона. Что может быть общего у бедной женщины, насильно выданной замуж за властного и жестокого человека, и свободной девушкой из большого города, у которой вся жизнь впереди? Глубоко вздохнув, Ирис посыпала салат крупной солью, выжала лимон. Киш в духовке уже шипел и пузырился.
– Идите есть! – позвала она. – Омер, где муджадара[7]? Только не говори, что ты ее слопал!
– У нас в баре классная муджадара, – заметила Альма, садясь на свое обычное место. – Мы подаем ее с растопленным козьим маслом.
Ирис постаралась улыбнуться:
– Похоже, тебе и правда хорошо на работе.
– Это прямо как дом родной, – закивала Альма. – Все официантки – мои подружки, а Боаз мной конкретно доволен, так что со следующей недели я буду администратором смены.
И тотчас накинулась на еду. Аппетит у нее явно в порядке, казалось бы, волноваться не о чем, но имя Боаза продолжало звенеть у Ирис в ушах, потому что дочь произнесла его по-особенному. Выделив интонацией, гордой и в то же время таинственной.
– Сколько, говоришь, этому Боазу? – спросила Ирис, словно пытаясь припомнить.
Дочь увильнула от прямого ответа:
– Точно не знаю… примерно вашего возраста.
– Симпатичный? – Ирис вложила в свой голос максимум дружелюбия, чтобы не спугнуть дочь. – Хорошо к вам относится?
И та повелась:
– Он потрясающий человек. Бар он держит только ради денег. По-настоящему его интересует духовная работа. Он нескольких девчонок конкретно спас.
– Спас… от чего? – Рука Ирис, державшая вилку, дрогнула.
Дочь, заметив это, попыталась увильнуть:
– Ну, просто, понимаешь, они потеряли себя, ищут. А он им помог проделать внутреннюю работу.
Ирис попыталась унять дрожь в руке и в голосе.
– Он и тебе помогает, Альма?
– А с какой стати мне помогать? – Тон ее голоса снова стал издевательским. – Я девочка из хорошей семьи, у меня есть родители, которые обо мне заботятся. Мне никакой помощи не надо.
– Только не говори мне, что ты принял все за чистую монету! – заявила Ирис, когда Микки вернулся с автовокзала.
Альма наотрез отказалась ночевать дома, хотя Ирис забрала из ее комнаты все свои вещи, сменила постельное белье и просто умоляла остаться. «Ты можешь спать сколько влезет, а
