Каладин заметил с полдюжины порхающих впереди спренов ветра; полупрозрачные существа гонялись за последними порывами бури – или, возможно, соревновались с ними. Вокруг растений появились миниатюрные огоньки. Спрены жизни. Они выглядели точно частицы светящейся зеленой пыли или рой мельчайших полупрозрачных насекомых.
Ходунец, чьи похожие на волосы иглы вздыбились, улавливая перемены в силе ветра, забрался по боковине телеги, шевеля дюжиной пар лап вдоль длинного тела. Каладин уже видел ходунцов, но не с таким темно-пурпурным панцирем. Куда же Твлакв ведет караван? Эти невозделанные склоны холмов идеально подходили для фермерства. Если в сезон слабых бурь, следующий за Плачем, разлить тут сок культяпника, перемешанный с семенами лависа, то через четыре месяца холмы покроются полипами больше человеческой головы, готовыми лопнуть от переполняющего их зерна.
Чуллы неуклюже шевелили лапами, поедая камнепочки, слизней и маленьких панцирных, что появились после бури. Тэг и Блат потихоньку запрягли чудищ, а угрюмый Твлакв в это время выполз из своего водонепроницаемого убежища. Работорговец натянул шапку и черный плащ, защищаясь от дождя. Он редко выбирался до того, как буря полностью заканчивалась, – значит, ему не терпится добраться до места. Неужели они так близко к побережью? Только там, в Ничейных холмах, есть города.
Вскоре фургоны покатились по неровной земле. Каладин угомонился, когда небо прояснилось, а Великая буря превратилась в черное пятно в западной части горизонта. Солнце дарило долгожданное тепло, и рабы млели в его лучах; струи воды стекали с их лохмотьев, и позади фургона оставался влажный след.
Вскоре возле Каладина мелькнула светящаяся лента. Он начал привыкать к присутствию спрена ветра. Новая знакомая исчезла во время бури, но теперь вернулась.
– Я видел твоих собратьев, – безучастно заметил Каладин.
– Собратьев? – переспросила она, приняв облик молодой женщины, и зашагала вокруг него по воздуху, иногда кружась, словно танцуя под неслышную музыку.
– Спренов ветра, – пояснил Каладин. – Они гнались за бурей. Ты точно не хочешь отправиться с ними?
Девушка-спрен с интересом посмотрела на запад.
– Нет, – сказала она после паузы и продолжила танцевать. – Мне и здесь хорошо.
Каладин пожал плечами. Спрен перестала его дразнить, и ее присутствие уже не раздражало.
– Рядом есть твои собратья, – сказала она. – Такие же, как ты.
– Рабы?
– Не знаю. Люди. Не те, которые здесь. Другие.
– Где?
Она ткнула полупрозрачным пальчиком на восток:
– Там. Их много. Много-много.
Каладин встал. Он и не думал, что спрен может иметь представление о том, как измерять расстояние и количество. «Да… – Каладин прищурился, изучая горизонт. – Это дым. Печные трубы?» Пахло дымом; если бы не дождь, он почувствовал бы запах раньше.
Стоило ли беспокоиться? Какая разница, где быть рабом, если уж ты все равно им останешься. Каладин принял свою судьбу. Так и следовало себя вести. Ни забот, ни тревог.
И все же он с любопытством пригляделся, когда фургон выехал на вершину холма. Там был не город. Там было кое-что побольше, кое-что повнушительнее. Громадный военный лагерь.
– Великий Отец бурь… – прошептал Каладин.
Десять армий расположились согласно знакомому алетийскому узору – по кругу, сообразно рангу, с обозами с внешней стороны, за которыми следовали наемники, полноправные граждане-солдаты и, в самой середине, светлоглазые офицеры. Каждая армия обосновалась в отдельном громадном кратере со скалистыми краями. Кратеры напоминали сломанные яичные скорлупки.
Восемь месяцев назад Каладин покинул очень похожую армию, хотя войска Амарама были куда малочисленнее. Эти занимали мили и мили, тянулись далеко на север и юг. В воздухе горделиво трепетали тысячи знамен, на которых красовались тысячи разных семейных глифпар. Попадались палатки – в основном на окраинах лагерей, – но большей частью солдаты размещались в каменных казармах, созданных духозаклинателями.
Над лагерем, что располагался прямо перед ними, реяло знамя, которое Каладин видел в книгах. Темно-синее, с белыми глифами «хох» и «линил», стилизованными под меч и корону. Дом Холин. Королевский дом.
Обескураженный Каладин окинул взглядом другие войска. На востоке открывался вид, о котором он знал из десятка разных историй, детально описывавших кампанию короля против предателей-паршенди. Каменная равнина – такая громадная, что невозможно увидеть ее противоположную сторону, – расколотая трещинами и ущельями двадцати – тридцати футов шириной. Они были такими глубокими, что растворялись во тьме и создавали беспорядочную мозаику из неровных плато. Обширное пространство походило на разбитую тарелку, которую собрали из черепков, но между ними остались зазоры.
– Расколотые равнины, – прошептал парень.
– Что? – спросила спрен ветра. – Что не так?
Каладин покачал головой, сбитый с толку:
– Я потратил годы, пытаясь добраться сюда. Этого хотел Тьен – по крайней мере, в конце. Попасть сюда, сражаться в армии короля…
И вот Каладин здесь. Наконец-то. Случайно. Он едва не расхохотался от абсурдности происшедшего. «Я должен был догадаться. Я должен был понять. Мы с самого начала ехали не на побережье к тамошним городам. Мы ехали сюда. На войну».
В этом месте действовали алетийские законы и правила. Он ожидал, что Твлакв будет избегать подобных встреч. Но здесь и платили лучше, нежели где-то еще.
– Расколотые равнины? – спросил один из рабов. – В самом деле?
Остальные столпились рядом, разглядывая пейзаж. От возбуждения они забыли о своем страхе перед Каладином.
– Это и впрямь Расколотые равнины! – воскликнул один из рабов. – Вон там армия короля!
– Может, здесь мы найдем справедливость, – сказал другой.
– Я слышал, в королевском доме слуги живут не хуже богатых торговцев, – заметил третий. – С рабами там тоже должны обращаться получше. Мы будем на воринской земле – нам даже жалованье станут платить!
Это правда. Рабам полагалось небольшое жалованье – половина от того, что платили бы свободному, что уже меньше суммы, на которую за ту же работу мог рассчитывать полноправный гражданин. Но хотя бы так, и законы алети были на их стороне. Только ревнителям, которые все равно ничем не владели, можно и не платить. Ну и еще паршунам. Но паршуны же скорее животные, чем люди.
Раб мог отдавать жалованье в счет выкупа и через много лет труда заработать свободу. Теоретически. Пока фургон катился вниз по склону, остальные продолжали болтать, но Каладин перебрался в его заднюю часть. Он подозревал, что истории о жалованье рабам – всего лишь уловка, предназначенная для того, чтобы сделать их покорными. Выкуп громадный – много больше той суммы, что платили за раба, и его просто невозможно выплатить.
