Преснецов пригласил всех, кого считал близкими друзьями Киреева. Недаром же их всех вызывали к следователю, полковнику Быкову! Поминать, согласились все, так поминать — дело святое. Но при этом Федор оговаривал, что идти к вдове всем скопом неудобно. Лучше к нему. Разве непонятно? И следствие еще не закопчено, и на Виктора Николаевича покойного переложили всю вину Пастухова. Кроме того, из генеральской-то квартиры вдову выгнали, на имущество покойника наложили арест.
Исподволь, вроде бы в естественном течении поминальной беседы, Преснецов выспрашивал, о чем вел речь следователь с каждым из теперешних его гостей. И убеждался, что ничего настораживающего Быков вроде не выяснял, и никто вроде бы ни о чем лишнем не проговорился. А ведь этот Быков — мужик скользкий. Федор никогда не забудет допроса, который учинил ему полковник за несколько дней до смерти Киреева. Полковника даже не интересовало, на что купил скромный главный инженер третьеразрядного холодильника «Волгу» последней модели, его интересовало, как, через какие потаенные ходы он купил ее! Нечто новое в следственной практике!..
А потом Быков доказал вину Киреева — что было вообще немыслимо с точки зрения обычной логики. Вот чем Быков страшен. Своей нестандартной логикой. Любыми средствами нельзя позволить ему выйти на Артема.
...Чесноков не пил. Ну конечно, ему завтра на службу, нельзя. Во взлетел парень! Да, есть у него в пере разоблачительный пафос. Как ни раскроешь печатное издание — вот он, Валентин Чесноков, с очередным всплеском негодования от того или иного негативного, как теперь принято говорить, явления. Говорят, многие большие двери ногой открывает. Правда, Преснецов особенно этому не верил. Знал, любит Валентин себе цену набить. Но кое-какие связи покойник Виктор ему, конечно, передал — несомненно.
— Старик, хочу кофе, — сказал Чесноков.
Кофе — это всегда повод для разговора наедине. Особенно если учесть, что остальные для кофе еще не созрели.
— Иди ко мне в кабинет, — предложил Федор.
Там, в кабинете, опять предложил гостю водки.
— Нет-нет, только кофе... — Валентин жадно схватил хрупкую чашечку.
— Ну, упокой его, господи, — опрокинул Преснецов рюмку. — Действительно, какая глупость — нет Вити...
Макин в себя не может прийти, — проговорил Валентин. — Первый день все подсчитывал, на сколько он старше Киреева. Еще не знал, что имел место факт насильственной... Теперь Макин считает, что это провокация. Во-первых, против кооператорского движения... Со стороны тех, кто орет про «новый нэп»... Во-вторых... — Это «во-вторых», видимо, ни Макин, ни сам Валентин еще не изобрели, поэтому ему нечего было сказать, и он предпочел налить себе еще одну чашечку кофе
А Преснецов подумал, что подобная интерпретации происшествия с Киреевым совсем недурна — она вполне способна отвлечь следствие от Артема и вообще от поиска истинной причины убийства, увести дело в сторону так сильно, что Быкову придется с этим делом расстаться. Да, Киреева могли убрать противники перестройки, следовательно, это дело уже не полковника милиции Быкова. Точно так же Киреева, планировал Федор, могли убрать те, кто хотел вытащить из тюрьмы Пастухова. А больше всех этого хотел Виноградов. Тоже неглупая мысль... У Кирилла Виноградова кулак такой, что «пришить» среднего мужика ему — раз плюнуть. Но делиться этой ценной мыслью с Валентином он не стал. Если следователь вызовет еще раз — надо ему подкинуть эту мысль, предварительно выискав для нее хорошее оформление. И пусть Быков теряет время, отрабатывая, как говорит Штирлиц, пустую версию... А Артема необходимо спрятать еще дальше. Но потом ведь... Эх, надо бы придумать что-то радикальное.
— Этот следователь, Быков, как он тебе показался Ничего? Можно на него положиться? Сможет он отомстить за нашего Витька? — Голос Федора неподдельно дрогнул. — Ты вращаешься в журналистских кулурах — что там слышно?
— В общем, ничего особенного. Но представь себе - я не очень, правда, в это верю, однако, как мне сказал помощник замминистра — именно в связи с делом Киреева в Москву решено этапировать Треухова. Ничего новость, да?
— А зачем? Зачем его тащить из лагеря? — потеряв уверенность, возмутился Преснецов.
Собеседник только руками развел.
— Честно говоря, — сказал он, помолчав, — не нравится мне вся эта история. Есть в ней, я бы сказал, полицейский душок. Смотри, Федор, что выходит: Киреев, человек известный не только нам с тобой, творчеством своим отразивший время, можно сказать, яркий шестидесятник, наш товарищ, первым понявший нужды перестройки и вышедший на ее зов, сменив профессию журналиста на дело кооператора, представлен вором, его имущество описано, семья буквально выставлена на улицу, и сам он убит накануне ареста. Мне говорили, прокуратура уже выдала ордер на его арест. Что-то за этим стоит.
— Может, дали взятку?
— Кто и кому?
— Те, кто радел за Пастухова, — тому, кто собирался сажать Киреева. То есть Пастуховы — следователю.
Чесноков глянул с интересом, но отрицательно покачал головой:
— Едва ли. Да и доказать это нереально.
— Вот мне, — ехидно заметил Преснецов, — ты рассказываешь интересные версии. Понятно, что у следователя ты воздержался развивать их. Но почему бы тебе не выступить на эту тему? Вседозволенность действий милиции... Ты любишь обличать — так обличи!
Чесноков засопел. Обличить, конечно, можно, думал он, но на каком материале? Случай с Киреевым настолько темный, что... Да и как собрать материал? Собрать информацию о полковнике Быкове и пойти от его личностных качеств? А как на это посмотрит Макин? Он и так недавно получил взбучку за оголтелую статейку про проституток.
II
Преснецов два дня думал, что может рассказать Быкову Треухов, которому уже нечего терять. О себе бывший торговый столп ничего нового следствию не выложит — все известно, пусть благодарит бога, что не расстреляли. Быков начнет его спрашивать о Кирееве, покажет письма, где тот ходатайствовал насчет автомобилей, и спросит, почему Треухов ходатайства редакции удовлетворял? Ну и что? А почему не уважить просьбу редакции? У нас печать любят. Нажмет следователь на вопрос о взятках, за которые, по сути, удовлетворялись эти ходатайства? Треухов окажет, что лично он денег за подпись свою не брал, все взятки повиснут на покойнике. Спросит полковник, за что могли Киреева убить, что такое опасное знал Киреев, Треухов плечами пожмет. Но может и не пожать плечами. Потому что этот Быков такой мужик — у него немой может случайно проговориться на дурацком побочном вопросике — это Преснецов по себе почувствовал на допросе. А за ерундовым ответом потянется ещё вопросик... Эх, если бы дело вел не Быков...
«Одному мне такое не сладить, — думал Федор под утро. — Но к кому с этим придешь? Помощник нужен такой, чтобы интерес у него был не менее острый. И чтобы был парень с головой. А почему парень? — вдруг спросил себя Преснецов. — Не обязательно! Тем более лучшего союзника, чем Лидка, мне все равно не найти».
Ехать к Киреевой он решил не откладывая, «Неделю вез с собой, то и дело похлопывая себя по карману плаща, словно убеждаясь: не украли и не потерял.
От станции метро лесочком не пошел. Доехал остановку на автобусе. Смотрел сквозь пыльные автобусные окна на видневшиеся за домами верхушки елей и думал: «Где-то там...» — и жуть брала.
Лида не удивилась его раннему визиту. Хрипло сказала:
— Господи... Помянуть решил? А Витя тут... — Он судорожно всхлипнула. — Со мной... Вчера мне его отдали.
Преснецову стало не по себе. Но окончательно он понял, что сказала Лида, только зайдя в комнату. На столе стояла урна. А возле нее — пустая бутылка коньяка, две рюмки, в одной из которых был налит коньяк.
— Хочешь выпить? — спросила, доставая из серванта початую бутылку водки.
— Потом. Я пришел по делу, Лидочка, — сдержанно сказал Преснецов. — Вчера у меня был Валя Чесноков. И мы пришли с ним к выводу, что убийство Вити было организовано. И организовано этой шайкой, Пастуховыми.
Глаза Лидии расширились и почернели.
— Что ты несешь?.. — прошипела она.
— Сядь и слушай. И ты поймешь, насколько мы правы. Месяца полтора-два назад, когда Борис уже сидел, ко мне заходила его жена, Людмила. У ее сестры есть икона семнадцатого века, и Людмила, проведав о моем хобби коллекционера, предлагала ее мне. Я отказался. Из соображений этики. Но почему вдруг Людмила решилась продать икону, которая в их семье переходила из рук в руки по наследству как единственная реальная ценность? — Он фантазировал вдохновенно. Чувствовал, Лидия ему верит. — Ну почему она решила продать эту реликвию, а?..
— Потому что деньги нужны, — пожала плечами Лидия. — Дураку ясно.
— Хорошо. Усложним условия задачки. Деньги явно были нужны, но не на жизнь. Людмила и работает, и в кафе неплохо подрабатывает. Эти деньги были нужны, чтобы дать взятку, взятку следователю! И она эту взятку дала. Вот тебе причина, по которой Пастухова освободили, а твоего мужа обвинили во всех смертных грехах. Ну а чтобы его невиновность не вскрылась, его попросту убили.
