Искренне Ваш,
Член Национального Фронта из Рочдэйла.
Но этот «член НФ из Рочдэйла» напрасно беспокоился: в трех присланных мне журналах содержались сообщения о расистских оскорблениях в Бирмингеме, Вулвергемптоне, Кардиффе, Портсмуте и даже Фолкстоун Тауне, чей клуб даже не был профессиональным («Во время матча Кубка Южной Любительской Лиги „Фолкстоун“ – „Уэллинг“ фаны „Фолкстоуна“ забросали бананами чернокожих футболистов соперников).
Какое впечатление произвели все эти публикации на меня? Я удивился тому, как сильно они мне не понравились. Мне казалось, что от них пахнет – они лежали на столе на кухне, пришедшие Обычным путем, вместе с письмами и счетами – и я не мог заставить себя взять их в руки: второй раз мне удалось сделать это только через несколько дней. Я не верил, что эти журналы читают: содержание их напоминало истерику человека, которого никто не слушает. Но даже так, было ясно, что подобные взгляды разделяют многие, хотя я не могу сказать, что знал бы кого-нибудь из них. Я был уверен, что мои английские друзья точно их не разделяют, но мои английские друзья – из Кэмбриджа, Лондона, Оксфорда – относились к другому миру. Мне еще предстояло удивиться тому, как «много» они знают о своей Англии.
Когда я в первый раз услышал «крик обезьяны» – рыкающий звук, издаваемый супппортерами, когда мяч попадает к черному игроку – я даже не смог сперва определить, что это такое, настолько он казался странным. Это было низкий, мощный рокот, и я не смог даже определить, откуда он идет: из-под трибун, вероятно? Должно быть, похожие звуки бывают при землетрясении. Помню, как ко мне в гости приехал друг из Соединенных Штатов. Он жил у меня неделю, и я пригласил его на футбол. Я повел его на «Миллуолл» – одна лишь магия имен побудила меня сделать это: «Миллуолл» на Ден в Колд Блоу Лейн. Но пошел дождь и поле пришло в негодность, матч перенесли. Тогда мы отправились на другой конец Лондона и успели к началу игры «Куинз Парк Рейнджерс». Черный футболист получил мяч, и послышался этот звук: у, у, у, у!
Мой друг повернулся ко мне и спросил: «Что это за звуки?«
Я не ответил, но они продолжались: у, у, у, у, у, у!
«Что это?», – спросил он снова.
«Это из-за того, что мяч у черного игрока», – ответил я. «Они изображают крики обезьяны, потому что мячом владеет черный футболист».
Выражение, появившееся на лице моего друга, было столь искренним, что не требовалось слов: легко читалось отвращение, возмущение, негодование, но больше всего – непонимание: он просто не мог в это поверить. Мы посмотрели вокруг. Звук шел не просто от нескольких парней, нет; казалось, весь стадион издавал его – старые, молодые, отцы, дети. Куда бы мы не поворачивали головы, везде мы видели одни и те же свирепые мужские лица, изображающие обезьян. С горькой иронией я вспомнил, что к стадиону мы шли по Сауф Африка Роуд; наконец черный футболист отпасовал мяч, и звук прекратился.
Потом мяч попал к другому черному, и все началось по новой.
Лицо моего друга все еще отражало полное непонимание происходящего. Я ему ничем помочь не мог. Мне было стыдно, что я живу в этой стране.
«Это Англия», – сказал я.
Было еще кое-что в моем коричневом конверте. Там была газета «Нэйшнл Фронт Ньюс», более серьезное издание, полное рассуждений о Министерстве Здравоохранения, британском железнодорожном ведомстве, безработице, преступности и даже статья об охоте на оленей под названием «Остановим это варварское развлечение»: то есть газета показывала читателям (молодежи), что о чем думать. А помимо газеты, там приветствие от «Нэйшнлист Букс» с пожеланиями мне успеха в работе над книгой о футбольных суппортерах и надеждой, что журналы и газета в этом мне помогут. Подписано приветствие было «Иэн».
«Иэн» – это был Иэн Андерсон. Я узнал об этом из последней страницы «Нэйшнл Фронт Ньюс»; также там перечислялись занимаемые им партийные должности. Иэн Андерсон оказался довольно-таки загруженным человеком. Он был секретарем исполнительного комитета – вторым по старшинству. Кроме того, он возглавлял «Комитет по связям с общественностью». А также «Административный комитет». Также он принимал участие в работе «Комитета по проведению массовых мероприятий», но там он делил лидерство с человеком по имени Джо Пирс (Джо Пирс также возглавлял «Молодежный Национальный Фронт»; также он руководил «Комитетом по образованию»; также он направлял деятельность «Группы быстрого реагирования» и принимал активное участие в работе «Подразделения безработных активистов»). Все члены правления Национального Фронта – об этом я тоже узнал на последней странице – «занимали по нескольку должностей в целях достижения большей эффективности управления партией». У меня сложилось впечатление, что все это было призвано не просто информировать людей о происходящих в партии процессах; это должно было показывать, что у партии есть четкая структура. Национальный Фронт – существует, говорила газета; это не просто группа чокнутых, пытающихся привлечь к себе внимание. Нет, это настоящая партия, с реальными чиновниками, с подразделениями, нуждающимися в управлении.
На листке с приветствием имелся телефон. Я хотел знать о Национальном Фронте. Я хотел понять, насколько он связан с футбольными суппортерами.
Я позвонил в «Нэйшнлист Букс»; ответивший на мой звонок меня узнал. Странно – неужели я уже стал известной фигурой среди членов Национального Фронта? – но тут же я понял, что снял трубку сам Иэн Андерсон. Иэн Андерсон, похоже, также выполнял функции референта.
Мистер Андерсон был не слишком приветлив, несмотря на присланное мне приветствие. Журналисты его нервируют. Возможно, конечно, что его нервируют вообще все не члены Национального Фронта, но тогда я этого еще не знал. Одно время я писал для одной воскресной газеты, которая была особенно нелюбезна с мистером Андерсоном. На самом деле, не было такой воскресной газеты – как и газеты, выходившей в любые другие дни недели – которая была бы особенно любезна с мистером Андерсоном. И, наверное, именно поэтому сам мистер Андерсон не был особенно любезным человеком. И винить его за это сложно: обжегшись на молоке, будешь дуть и на воду.
Он поинтересовался, почему он должен относиться ко мне иначе, чем к остальным. Почему он должен со мной разговаривать?
Вопрос непростой: как убедить расиста, что не испытываешь к нему неприязни, не сказав при этом, что ты сам – расист? А я не расист и, кроме того, если бы я и назвал себя расистом, он бы мне не поверил. Поэтому я просто сказал, что отличаюсь от прочих журналистов.
«Да», – сказал мистер Андерсон, «но почему это вы должны от них отличаться?»
«Потому что», – повторил я.
Я действительно считал, что отличаюсь. Я не испытывал неприязни к Национальному Фронту. Я просто не принимал его всерьез: я в действительности рассматривал его как группу чокнутых, хотя вряд ли знал достаточно, чтобы это мнение аргументировать. Когда я студентом приехал в Англию, и мои соученики принимали Национальный Фронт очень серьезно: скорее всего, это было вызвано тем, что акции Национального Фронта неизбежно вызывали реакцию отторжения у интеллигентной, либерально мыслящей публики. Интеллигентная, либерально мыслящая публика, по идее, должна быть терпима к чужим взглядам, но Национальный Фронт был организацией фашистской и настолько нетерпимой к чужим взглядам, что принуждал либералов вести себя как нелибералы. И это следовало занести Национальному Фронту в актив. Абсолютным злом. Таким чудовищным злом, что многие мои друзья утверждали, что членов его нужно изолировать от общества – хотя бы посадить в тюрьму; некоторые призывали к более серьезным мерам. Настолько сильны были их эмоции. Это также, на мой взгляд, можно было занести Национальному Фронту в актив. Во всем этом был элемент страха, и небеспочвенного: местную леворадикальную книжную лавочку регулярно забрасывали взрывпакетами – это приписывали Национальному Фронту; марши, устраиваемые Нацональным Фронтом под нацистскими лозунгами, все время заканчивались тем, что кого-нибудь избивали до полу-смерти. Для моих друзей одна мысль о разговоре с кем-то из Национального Фронта, даже если не брать в расчет тему, казалась дикой. И именно поэтому я решил попытаться. Я же ненормальный. У меня появился шанс встретиться с дьяволом, и я хотел понять, действительно ли он так ужасен.
Правда, хотелось бы надеяться, что дьявол явится мне не в облике Иэна Андерсона. Он был не самой подходящей фигурой на роль Сатаны. С фотографий в газетах и журналах, которые прислал мне Андерсон, на меня смотрел маленький, худой человек в костюме с несуразно большим галстуком, а в первых рядах демонстраций рядом с ним неизменно шагали здоровые парни в высоких ботинках. Я прочитал написанную Андерсоном статью «Налицо ужасные, добрые внутри», пронизанный иронией рассказ об автобусной поездке («Кто сказал, что поездки на автобусах должны быть скучными и однообразными?») на митинг Шинн Фейн. На сопровождавшей статью фотографии были запечатлены люди, закидывающие камнями микроавтобус – а один из нападавших стоял на капоте и пытался разбить лобовое стекло своими «доктор мартинс». Подпись под снимком гласила: «Прохожие ведут оживленный диалог со сторонниками ИРА».
