Абдулла горько улыбнулся: теперь великое торжество останется без его персоны.
Через незаметную дверь они попали на асфальтированную площадку, огороженную черными жестяными листами. Здесь стоял джип. Солдаты впихнули в него Абдуллу, сами сели с двух сторон. Шофер даже головы не повернул. Машина не трогалась с места. Шофер и солдаты молчали. Абдулла ощутил, как холодеют ладони, и начал злиться на себя. Говорят, от страха вянут цветы, но он же не цветок. Он просто трус. Причем с детства. Мама рассказывала, что совсем маленьким, испугавшись чего-нибудь, он замирал, словно бездыханный синий камень, пугая отца и мать до смерти. До трех лет продолжалось, а потом прекратилось.
На площадке появился офицер в зеленом берете, сел на переднее сиденье, положил коричневую папку на колени и задвинул штору на боковом окне. То же самое сделали шофер и солдаты по бокам от Абдуллы. Машина тронулась.
Абдулле казалось, что молчаливые солдаты, молчаливый шофер и молчаливый офицер разыгрывают сцену из жизни Латинской Америки давних лет. Из фильмов про Латинскую Америку. Эскадроны смерти, солдаты в джипах с открытым верхом носятся по улицам, хватают, расстреливают на месте, увозят, пытают и снова расстреливают. В советские времена часто показывали. Кино можно придумать, но в репортажах по телевизору то же самое было.
Никто не снимает репортаж, как везут Абдуллу. Куда? В народе шепчутся, что в туркменских тюрьмах, в подвалах комитета нацбезопасности пытают так, что эскадронам смерти и не снилось. Сейчас он узнает на себе, правда это или слухи. Но вот что странно — страх куда-то исчез. Наверно, от мыслей о спектакле. Происходящее казалось нереальным.
Боковые окна занавешены, но сквозь лобовое стекло Абдулла видел, что машина промчалась через центр города, миновала туннель под железной дорогой, сделала несколько поворотов на коротеньких улицах и остановилась перед железными воротами. Вышел сержант с автоматом, отдал честь сидевшему в машине офицеру. Тот показал ему бумаги, опять же ни слова не произнеся. Ворота отъехали в сторону, как вагон по рельсам. Джип остановился у приземистого бетонного здания. На этот раз офицер вышел. Послышался грохот железных дверей, потом наступила тишина. Абдуллу охватило чувство безразличия. И даже возникло любопытство. Интересно, что же будет?
В лобовом стекле показался сопровождающий его офицер. Один из солдат тотчас выскочил из машины и направил автомат на Абдуллу:
— Выхо-ди!
Пока Абдулла вылезал, успел подойти второй солдат, и они вдвоем, крепко схватив за плечи, втолкнули его в черную железную дверь в бетонной стене без окон. Абдуллу тотчас обступили другие солдаты. Не только с автоматами, но и с дубинками, висящими на поясе. Его подвели к деревянному барьеру, за которым, уткнувшись в бумаги, сидел мощный человек с четырьмя маленькими звездочками на погонах. Капитан, комендант, или дежурный офицер по тюрьме. Капитан поднял голову, и Абдулла его узнал. По абсолютному безразличию в его взгляде понял, что он тоже узнан. Абдулла сразу понял, что капитан делает вид, будто впервые видит его, но не из чувства враждебности, а из чувства невысказанного тайного сочувствия. «Я понял тебя, капитан», — мысленно сказал ему Абдулла и невольно улыбнулся.
— Смотрите-ка, он улыбается! — изумился капитан. — Он не понимает, куда попал? Сделайте так, чтобы быстро понял!
Две дубинки с двух сторон обрушились на плечи Абдуллы. Он даже вскрикнуть не смог — задохнулся от неожиданности и боли, согнувшись пополам.
— В третью камеру, — приказал капитан.
Абдуллу подвели к железной двери в дальней стене дежурной части. Она была словно крепостные ворота — поперечный железный засов, два ключа, торчащие в скважинах. Откинули засов, провернули ключи — и в нос ударило зловоние. Взгляду открылся коридор с железными дверями по обе стороны. Двери были не покрашены, со свежими следами электросварки.
Абдуллу втолкнули в крайнюю камеру, захлопнув за ним дверь. Когда глаза привыкли, он увидел, что под потолком тускло желтеет лампочка, и еще свет с улицы проникает в камеру сквозь маленькое квадратное окно у самого потолка. Вонь такая, что можно в обморок упасть.
— Сынок, проходи сюда, и тебе найдется место.
Абдулла повернулся на голос: у стены шевельнулась белая шляпа. Абдулла прошел по узкому проходу между лежащими телами.
— Салам алейкум.
— Салам. Садись сюда, — указал человек в соломенной шляпе на свободное место рядом. На вид ему было лет шестьдесят-семьдесят. Абдулла сел на шероховатый бетон. — Первым делом, сынок, тебе надо отдышаться, прийти в себя.
И умолк, даже слегка отвернулся, давая новичку возможность оглядеться.
В голой камере, без коек или нар, сидели, а в основном лежали человек тридцать, чуть меньше. Бетонные стены, бетонный пол — бетонная коробка. Абдулла снял джинсовую куртку, подстелил под себя.
— Вот, уже устроился, — со смешком сказал человек в соломенной шляпе.
Абдулла обратил внимание на двух мужчин в углу напротив. Голые плечи, мускулистые руки. Сидят, чуть не уткнувшись лоб в лоб, челюсти двигаются. Видимо, что-то едят. И не обращают никакого внимания на лежащего неподалеку седого мужчину. Тот пытается повернуться то на левый бок, то на правый, но не может, стонет и остается лежать на спине.
— Говорит, что шофер, дальнобойщик из Турции, — объяснил человек в шляпе. — Ночью его забрали, только что, перед тобой, привели и бросили сюда. Сердечник, оказывается. Я тоже сердечник, валидол в кармане ношу. Ему дал.
Как понял Абдулла, всех, кто в камере, взяли неожиданно, без вещей. Привезли, кто в чем был. То там, то здесь валялись комки не то ветоши, не то пакли. Как в гаражах.
— Возьми, это тебе пригодится, — сказал человек в шляпе и протянул ему пустую пластмассовую емкость. Абдулла взял, хотя и удивился. На этикетке изображение дворца Великого Яшули, крупными буквами написано название напитка — «Золотой век», а чуть ниже, более мелкими буквами: «XXI век — Золотой век туркмен». — По малой нужде здесь не выводят. Приспичит — мочись сюда. А пока можешь под голову подложить.
Мужчина в джинсах, с голым торсом и прической ежиком, приподнял голову:
— Удивляюсь я тебе! — сказал он человеку в шляпе и перевернулся на другой бок. Сосед и покровитель Абдуллы ничего ему не ответил, лишь снял соломенную шляпу и стал обмахиваться.
Заскрежетали ключи. Дверь открылась, ослепив ярким светом из коридора. Два солдата внесли два ведра воды, поставили у порога и, быстро повернувшись, ушли. Наверно, бежали поскорей от жуткой вони. Только и у них в коридоре немногим лучше. Но все же лучше.
Люди в камере зашевелились, двинулись к ведрам. В одном из них плавала алюминиевая кружка. Три-четыре руки одновременно протянулись к ней. Кто-то, не вытерпев, припал к краю ведра, наклонив и выплеснув.
— Не разливай, другим не достанется!
— Каждому по одной кружке, имейте совесть!
— Опомнитесь, среди нас яшули, вначале окажем ему уважение!
Головы повернулись к соседу Абдуллы.
— Спасибо, но мне много не надо, — сказал человек в шляпе. — Глоток на дне ведра — и хватит. А вот о турке надо позаботиться — человек в чужой стране. Если уедет — пусть вспомнит, что ему помогали, чтоб не осталась обида на нас…
Абдулла, взяв кружку, подошел к турку. Лицо бледное, еле дышит, глаза закрыты.
— Попейте немного, легче будет.
Приподнял, придержал ему голову, и турок припал к кружке. Пил медленно, но не отрываясь. Потом стал громко шептать:
— Дайте мне воздуха… воздуха…
Абдулла подложил ему под голову лежащую рядом тряпку и стал обмахивать его лицо. Турок посмотрел на Абдуллу, медленно подняв веки:
— Пусть Аллах сохранит тебя под сенью своей!
И закрыл глаза. Похоже было, боится тратить силы. Забормотал, не открывая глаз:
— Брат, пусть Аллах спасет каждого от зла, называемого клеветой… Меня избили… а с вашими, с туркменами, еще хуже… Их пытают… Я не понимаю, брат, почему туркмен так мучает туркмена?
— Лежите, придите в себя, — стал успокаивать его Абдулла.
Мускулистые мужчины, сидевшие напротив, были похожи друг на друга, наверно, братья. Один из них повернулся к турку и проворчал:
— У них самый лютый враг — русские. Вряд ли вам, туркам, удастся заменить русских.
— Хватит! — прервал его брат и приложил палец к губам: молчи, не болтай лишнего.
Турок не то впал в забытье, не то уснул. Абдулла хотел попросить братьев присмотреть за ним, но передумал. Вспомнил, как равнодушно сидели они и что-то, кажется, ели, в то время как турок перед ними ворочался и стонал. Скажут: «Раз ты такой заботливый, сам за ним и присматривай».
Абдулла вернулся к человеку в шляпе. Тот придвинул к нему кружку с водой, стоявшую между ними. Только тут Абдуллу одолела жажда, и он выпил ее залпом, даже капельки со дна подобрал.
