— Дрянь! — закричал Филипп. — Конечно, ты предпочитаешь лизаться с Натали и выманивать у нее деньги!
Натали расхохоталась. Смех у нее был визгливый.
— Филипп, Филипп, — воскликнула она. — Я тебя обожаю… Как ты здорово ее отбрил.
Она с наслаждением повторила слова Филиппа и снова захохотала.
— Почему ты не хочешь меня любить? Ведь ты единственное существо в мире, с которым мне весело.
— Оба вы дегенераты, — сказала Бернарда.
Филипп вдруг вспомнил, что Миньо сидит в комнате, и повернулся к нему.
— Бернарда — фашистка, — пояснил он.
Натали тоже повернулась к Миньо.
— Знаете, почему Бернарда бесится каждую ночь?
— Меня это мало интересует, — ответил Миньо.
— А я знаю, я знаю, — повторяла Натали. — Когда у нее бессонница, она мне все рассказывает. Она вспоминает, как умер…
— Замолчи! — крикнула Бернарда.
— Она знает, — упрямо закончила Натали, — что она умрет так же, как ее брат…
— Не смей! — закричала Бернарда.
Она бросилась в соседнюю комнату и громко хлопнула дверью. Натали побежала за ней, и тотчас до слуха мужчин донеслись гневные выкрики, рыдания, что-то с грохотом упало на пол.
— Каждую ночь одно и то же, — вздохнул Филипп.
Он налил две рюмки виски и протянул рюмку Миньо. Миньо выпил.
— А как умер ее брат? — спросил он.
— Он служил в петэновской милиции, — ответил Филипп. — Ардешские крестьяне закололи его вилами на глазах у Бернарды. Он так и умер на навозной куче. Он, видите ли, был осведомителем гестапо и выдал гестаповцам несколько ардешских партизанских отрядов. Вся деревня прошла мимо трупа, и каждый плюнул ему в лицо… А Бернарда сейчас состоит в организации, которая объединяет бывшую петэновскую милицию, нацистов, осужденных как военные преступники и выпущенных на свободу, агентов ОВРА, которых итальянские партизаны не удосужились вздернуть. В прошлом году она таскала Натали в Испанию именно в связи с этим грязным делом.
А из-за дверей неслись злобные возгласы: «Поганая жидовка!» — «Вот увидишь, сдохнешь, как твой братец». — «Сначала ты сдохнешь… Не посмеешь больше сунуться в Америку».
— Так вот и будет до трех часов утра, — пояснил Филипп. — Просто ума не приложу, что лучше: прятать ли от них виски или, наоборот, так их накачать, чтобы они поскорее свалились с ног.
— Но почему, — спросил Миньо, — почему мадемуазель Натали проводит все ночи с этой фашисткой?
— Так ей, знаете ли, удобнее, — ответил Филипп. — Когда она с Бернардой, она обходится без мужчин. А отказывать мужчинам Натали не способна.
— Вот как! — произнес Миньо.
— Когда Натали живет с мужчинами, она всякий раз попадается. Она уже счет потеряла абортам.
— Вот как! — произнес Миньо.
Филипп снова налил виски.
— Вы понимаете, — продолжал он, — Бернарда для нее и секретарша, и шофер, и горничная, и к тому же проводит с ней ночи. Согласитесь, такой порядок упрощает жизнь.
— Вот как! — произнес Миньо.
— Кроме того, Бернарда еще и сиделка при Натали. Просто удивительно, как Натали еще дышит, у нее почти не осталось легких.
* * *
Вдруг в окно, выходящее в парк, постучали. Бернарда тут же выскочила в переднюю комнату. Грудь ее бурно подымалась, она с трудом переводила дух. В ставню постучали снова.
— Иду! — крикнула Бернарда.
Она вышла в сад. Громко заскрипел на дорожке гравий. Филипп потушил свет и приотворил ставни.
— Что там такое? — с недоумением спросил Миньо.
— Тише, молчите, — прошептал Филипп.
В просвет между ставнями Миньо разглядел старика Летурно — облитый ярким лунным светом, он стоял возле капота «альфа-ромео», держа в руках какой-то объемистый тюк.
— Там кто-нибудь есть? — спросил старик, ткнув больший пальцем в сторону флигеля.
— Там Натали, — послышался ответ Бернарды.
— Я слышал мужской голос.
— Это я, — крикнул Филипп.
Франсуа Летурно положил свою ношу прямо на землю, перед машиной. Зажглись фары. Непомерно огромная тень старика пробежала по аллее и уперлась в самом конце ее в ствол высокой липы.
— Потуши сейчас же фары, — закричал старик. — А то увидят.
— Все спят, — ответила невидимая в темноте Бернарда.
Щелкнула дверца машины, и в полосе света, бьющего из фар, появилась Бернарда. Она ловко содрала простыню, в которую был упакован тюк, и опустилась на колени перед маленькой шифоньеркой.
— Подделка, — заявила она.
— Вещь подлинная, удостоверено экспертами, — возразил Франсуа Летурно.
— Да посмотрите сами…
— Не желаю. Я не купчишка какой-нибудь. Я привык, что мне верят на слово.
— Подделка, правда прекрасная, — повторила Бернарда, — но все-таки подделка.
— Сколько? — осведомился старик.
— Десять.
— Иди ты к черту, — сказал старик.
Бернарда поднялась с колен, и темнота тотчас поглотила ее.
— Сколько? — крикнул старик.
— Пятнадцать, — ответила Бернарда.
— Убирайся ты, и чтоб ноги твоей у меня больше не было!
Дверца машины захлопнулась, и фары потухли. Филипп подошел к окну.
— Сколько ты хочешь за шифоньерку? — спросил он деда.
— Тридцать пять тысяч.
— Пятнадцать, — ответил из темноты голос Бернарды. — А хотите получить больше, добавьте еще севрский сервиз.
— Все Прива-Любасы воры, — закричал старик.
К окну подошла Натали.
— Бернарда, — окликнула она, — дай тридцать пять тысяч.
— Ни за что, — ответила Бернарда.
— Я покупаю за тридцать пять тысяч, — крикнула Натали. — Расплатись за меня.
Фары снова зажглись. При свете их было видно, как Бернарда подошла к старику и вручила ему три билета по десять тысяч франков и пять по тысяче франков. Летурно не спеша пересчитал деньги, молча отошел и исчез во мраке.
Филипп закрыл ставни и зажег электричество. Натали выпила еще рюмку виски.
— Он же ничего не понимает, — сказал Филипп, указывая на Миньо движением подбородка.
— А ты бы на его месте много понял? — возразила Натали.
— АПТО оставило моему деду только небольшую ренту, а розарий ему обходится недешево, — начал Филипп. — Надо поддерживать в оранжерее определенную температуру, освещать ее специальными лампами. Вот дед и продает фамильные вещи. Он вбил себе в голову, что обязан вывести перед смертью синюю розу. Все это делается тайком от его старой служанки, чтобы, не дай бог, не узнали люди… Летурно только покупают и никогда не продают. Так по крайней мере издавна считается в Клюзо.
— Они продавали пряжу и ткани, — возразила Натали.
— Они продавали труд своих рабочих, — подхватил Миньо.
— Совершенно справедливо, — ответил Филипп. Он стоял посреди комнаты, бессильно свесив руки, слегка раскачиваясь всем телом, и смотрел пристальным взглядом то на Миньо, то на Натали. Миньо подумал, что хозяин, должно быть, немножко пьян.
— И все-таки, — произнес вдруг Филипп, — сегодня вечером нам всем окончательно изменило чувство юмора.
Эта фраза прозвучала так неожиданно, что Натали и Миньо не могли удержаться от смеха.
— Сейчас ты увидишь, изменило ли мне чувство юмора, — вдруг сказала Натали.
Ее узкие глаза загорелись. Она направилась к двери. Шагала она не особенно твердо. Мужчины вышли вслед за ней в парк. Бернарда уже сидела за рулем машины, шифоньерка была аккуратно упакована и уложена на заднее сиденье.
— Едем домой, — скомандовала Натали.
— Я тебя жду, — ответила Бернарда.
— Пусти меня, — потребовала Натали. — Я поведу машину.
— Нет, не поведешь, — возразила Бернарда.
— Катись отсюда! — завопила Натали.
Она всей тяжестью тела налегла на ручку дверцы, которую изнутри придерживала Бернарда.
— Филипп, Филипп, — закричала Бернарда. — Не пускай ее, Филипп. Она ведь совершенно пьяна. Она разобьет машину.
Филипп захохотал и ничего не ответил. Миньо стоял позади него в густой тени, отбрасываемой стеной флигеля.
Вдруг дверца машины подалась. Бернарда обеими руками ухватилась за баранку, но Натали бросилась на подругу и с силой столкнула ее с сиденья. Бернарда упала прямо на песок. Натали уселась в кабину и живо захлопнула дверцу.
Филипп по-прежнему хохотал, не произнося ни слова. Бернарда поднялась и отряхнула костюм, запылившийся при падении.
— Ну а теперь садись, — скомандовала Натали.
Бернарда не пошевельнулась.
— Если ты сейчас же не поедешь со мной, — медленно проговорила Натали, — мы больше никогда не увидимся. А ты знаешь, я умею держать слово… даже в пьяном виде.
— Садистка! — злобно буркнула Бернарда.
— Помочь тебе? — спросил Филипп, подходя к Бернарде.
