— Она у тебя одна? Больше нет детей?
— Есть еще сын. С тем без мороки. Он подводник. Короче, уговорил их подождать с ребенком. Сказал, получит дочка диплом — подарю им двухкомнатную квартиру, полностью меблированную. Нинка от радости на уши встала, а зять насупился: «Чего тут командуешь? Сами в своей семье разберемся…»
Я виделся, говорил с Нинулькой по телефону и знал обо всем. Но через год начал замечать, что голос ее стал грустным, пропал смех. Я спросил, в чем дело. Дочка промолчала. И я обеспокоился. Навестил, вижу — зять хмурый, выпить успел. С Ниной не разговаривает. Повздорили. Уж как только не пытался их примирить, не получилось. Пыхтят, как ежики, и не смотрят друг на друга. А потом Нина не выдержала да как заплачет. И спрашивает: «Папка! Ты возьмешь меня домой обратно?» Я, конечно, согласился. А зять побелел и пулей выскочил из комнаты.
— Погоди, Глеб! Ты снимал им комнату?
— Нет, дочь жила в доме у свекрови.
— А зачем им была нужна квартира?
— Свекровь жизни не давала, лезла во все дела, а Нинка моя — человечек с характером. Вот и наехала коса на камень, да так, что искры полетели выше головы. Ну а муж кто? Сын, да и только. Мать для него дороже. Так-то в тот день привез я дочку домой. Поначалу ревела ночи напролет. А потом рассказала, что благоверный уже изменял ей, пытался избить, да она сумела за себя постоять. Но главное не в том. Нинка поняла, что не может жить с ним, задыхается от дремучего невежества, кондовости, грубости мужа, поняла, как он ничтожен, примитивен и слаб…
— Сколько он получал? — перебил Бронников.
— Прилично. Но все деньги отдавал матери. Нину я снабжал. Она не нуждалась и ни от кого не зависела. Дочь давала свекрови деньги на продукты. Чтоб не попрекала.
— Даже так? И брала?
— Безусловно.
— Ну и семейка! — сморщился Юрий Леонидович.
— Честно говоря, я все боялся, что он придет. Но прошел год, бывший зять ни разу не беспокоил. А Нина стала встречаться со своим однокурсником, и через год, перед защитой диплома, они поженились.
— Так чего ты хочешь, Глеб? Все стало на свои места. Иль новый зять тоже говно?
— Ну что ты! Чудесный парень, прекрасный человек! Я в восторге! Они с дочкой работают в одной организации, там им дали квартиру, родители зятя обставили ее, я машину им купил. Более того, у меня от них трехлетний внук есть. Самый любимый человечек!
— Чего ж еще надобно?
— А вот теперь о самой сути. Поехали мы вдвоем с Ниной в лес за грибами. Ранним утром из дома уехали. Вижу, дочь не в настроении. Пытается смеяться, а я сквозь смех рыдание слышу. Спросил ее, в чем дело. Она и ответила: «Папка, что делать мне, как дальше жить? Уже сколько лет ложусь спать с Олегом, а во сне вижу Андрея, тракториста своего. И продолжаю любить. Будто ничего плохого меж нами не было. Он снова хватает меня на руки, несет в цветущий сад, говорит о любви и целует, как тогда. И я отвечаю тем же. Мне легко и хорошо с ним. А просыпаюсь и не могу смотреть в глаза Олегу и сыну. Мне жутко стыдно перед ними, будто не во сне, а наяву их предала. Я давно борюсь с собой, я не хочу его видеть. Но не в силах что-либо изменить. Раньше он снился реже, теперь каждый день. Он измотал меня, измучил своими ласками. Я просыпаюсь с его поцелуем на губах. Он не отпускает меня ни на одну ночь. Мне очень стыдно, но я должна была сказать тебе. Андрей каждую ночь зовет меня вернуться».
— Они видятся?
— Нет! Андрей живет в другом городе. У него семья. Я имею в виду жену и дочку. В этом городе только его мать.
— Знаешь, Глеб, такая ситуация случается у многих. А разве ты не вспоминаешь первую любовь? Иль не снится она, не даришь ей цветы, не кружишь на руках и не целуешь? Сознайся честно! Наверное, у нас, у мужчин, сны не столь чисты, как у твоей Нинули. Нам снится и кое-что покруче, в чем признаешься лишь самому себе. Первая любовь… Как мы были наивны и беспечны к ней, не подозревая, что именно она пройдет с нами под руку через жизнь, не спросив согласия. С ней не разведешься, от нее не уйдешь, она нагонит и в дряхлой старости, будет жить в душе до последнего, до гробовой доски, и, улыбнувшись уже мертвому, скажет: «До встречи в следующей жизни, любимый…»
Мой милый Глеб! Болезнь твоей дочери не нова. Ею страдают все, у кого из рук упорхнула любовь. Она не бывает первой или последней. Она одна на всю жизнь. И нет лекарств, способных избавить от нее, убить воспоминания. Есть единственное — уйти в работу. Но и это не выход. У каждого человека в жизни должно оставаться светлое окно, во сне ли, в памяти, не важно! Но оно до самой старости будет согревать сердце и душу. Не надо отчаиваться. Это нормально! Серо живет тот, кому вспомнить нечего. Знаешь, о чем мой дед перед смертью сетовал? Говорил: «Раней все суседки моими милашками были. А теперь они мне место в транспорте уступают».
— Значит, крыша у нее не едет? — выдал свое беспокойство Глеб.
— Да не чуди! Иль тебе молодые бабенки не щекочут во сне подмышки меж ног?
— Прежде было. Теперь так выматываюсь на работе, что сплю без снов. Едва лег, и тут же как в яму провалился. Раньше все летал во снах. Теперь налоговая, туда ее мать, всего ощипала.
— Ну а Нина новым мужем довольна?
— Не жалуется. На жизнь они зарабатывают. Пытался им деньжат подкинуть, так не взяли. На дыбы встали оба. В прошлом году в Испании побывали. Так зять мне компьютер тамошний привез — весь в чемоданчике поместился. Удобный в работе! А дочка — сотовый телефон. Это второй компьютер. До сих пор целиком не освоил все функции.
— Подожди, Глеб! С годами стихнет боль, уляжется память, успокоится твоя дочь. Ее сны не болезнь. Женщины вообще уязвимее нас. Тут, в твоем случае, еще неизвестно, было ли то первое любовью. А может, обычное половое влечение? Такое нередко встречается в юности. Если бы первого любила, не смогла бы так быстро выйти замуж вторично, а если б и решилась, не продержалась бы больше года. Тут ребенка родила! Так что сам делай вывод. Кстати, сам говоришь — живут твои молодые дружно.
— Знаешь, Юрец, у нас в роду все мужики на первом браке невезучи. С прадеда так повелось. Первая жена ему попалась лентяйка и грязнуля. Как слышал, пожрать приготовит — собака в ужасе от миски отскакивала и на прадеда с сочувствием из-под лавки смотрела, а когда за стол садился, скулила, жалея человека. Уж что только не делал. Ругал, бил бабу, а потом прогнал. Так веришь, когда она пришла проситься обратно, собака не пустила. Не поверила, что та за полгода освоила кухню. Искусала бабу, но на крыльцо не дала ступить. Потом дед женился. Баба гулящей оказалась. Застал ее с бывшим хахалем. Выкинул из дома взашей. И тут же развелся. Третья его жена — моя мать. Прекрасный человек, к ней ни у кого претензий не было. Потом я обжегся. Женился на женщине. Поначалу такой лапушкой прикинулась, а потом, когда расписались, показала зубы. Хамить стала матери и мне, все к своей родне моталась и деньги слишком любила. За них была способна на все. Терпел, сколько сил имел. Зато недолго это тянулось. Вскоре расстались. Поначалу она снилась мне. Но когда женился, даже имя той первой швали забыл. Стерва, да и только, дрянь мерзкая и грязная, дешевка. Понял все сам.
— А сын твой? Он тоже дважды?
— Понимаешь, привел одну кикимору, когда только поступил в училище. Я переубедил его. Послушался и до сих пор благодарит. Он не женился на той бабе. Но она, поняв, кто помешал ей, меня матом понесла! Веришь, даже я такую похабщину впервые услышал. Ну да прошло! Счастье, что в семью эту дрянь не ввел…
Юрий Гаврилович вскоре простился с Глебом. Этот человек был далеко не первым, кто, беспокоясь о своем чаде, пришел к Бронникову за помощью.
— Юрий Гаврилович! Рита умирает! — влетел в кабинет Петухов и попросил жалобно, как мальчишка: — Помогите, пожалуйста…
— Ванюша! Весь лимит возможностей исчерпан. Мы с тобой об этом много раз говорили. Неужели ты думаешь, что я остался бы в стороне, имея возможность спасти или помочь человеку? Но и я не кудесник. Человеческие возможности небезграничны. Друг другу врать нельзя. И мы знали о финале. Другой исход стал бы чудом. Но чудес на всех не хватает, а потому смирись. Прими случившееся как должное, не переживай. Этот исход не первый и не последний. Сумей перешагнуть и через беду. Понял? Помни, где работаешь.
— Может, еще укол сделать?
— Ваня! И этот укол не изменит необратимое. И тебе придется смириться с тем, что мы не всесильны. Успокойся, коллега! На твоем попечении много больных. Каждой нужна помощь и забота. Иди, но постарайся снять с лица гримасу растерянности и печали. Сам знаешь, как она действует на больных. Риту пусть санитары вниз переведут, в отдельную палату, чтоб больные не видели ничего. Иначе весь день будут у них припадки да приступы… — Встал из-за стола. Петухов пошел из кабинета и в дверях лицом к лицу столкнулся с патологоанатомом. Тот заглянул в кабинет, увидел Бронникова и, пропустив Ивана в коридор, вошел не спеша.
