С тех пор ничего не появлялось в газетах о преступлении, сделанном в гостинице «Рука об руку».
Эмили закрыла том переплетенных газет, которые пересматривала, и поблагодарила библиотекаря.
Новая читательница заинтересовала этого господина. Приметив, как внимательно рассматривает она номера, он поглядывал на нее время от времени, размышляя — хорошие или дурные известия отыскивает она. Эмили читала пристально и постоянно; но не удовлетворила его любопытства. Когда она ушла, в ее поведении не произошло никаких перемен; она казалась спокойна, задумчива — и больше ничего.
Библиотекарь посмеялся над своей собственной глупостью. Оттого, что наружность незнакомки привлекла его внимание, он вообразил, что в библиотеку ее привели какие-нибудь романтические обстоятельства.
Разумеется, он не знал того, что эти несколько дней покорная и любящая дочь следила за страшной историей смерти своего убитого отца, принимая ее за историю человека постороннего, — потому что она верила тетке, близорукое сострадание которой обмануло ее.
Глава XXVI
Ссора
Служанка встретила Эмили, когда та вернулась в коттедж, с лукавой улыбкой.
— Он опять здесь, мисс; ждет, чтобы видеть вас.
Она отворила дверь гостиной и показала на Албана Морриса, по-прежнему неугомонно ходившего по комнате взад и вперед.
— Когда я не нашел вас в Музее, я боялся, не занемогли ли вы, — сказал он. — Следует ли мне уйти, когда мое беспокойство опровергнуто? Уйти ли мне теперь?
— Вам надо сесть, мистер Моррис, и выслушать, что я скажу. После вашего последнего посещения я, должно быть, почувствовала силу примера. По крайней мере, я, так же, как и вы, возымела подозрения. Я старалась подтвердить их — и не успела.
Он остановился, взявшись рукою за стул.
— Можете вы угадать, чем я занималась эти два дня? — продолжала Эмили. — Нет — даже ваша проницательность не может это сделать. Я усиленно занималась, в другой читальне, рассматривала номера тех же самых газет, которые вы рассматривали в Британском Музее. Вот мое признание — а теперь мы напьемся чаю.
Она подошла к камину позвонить в колокольчик — и не заметила, какое действие произвели на Албана эти небрежно произнесенные слова. Он был поражен, как громом.
— Да, — продолжала она, — я читала отчет о следствии. Если я не знаю ничего другого, то знаю, по крайней мере, что не убийство в гостинице вы стараетесь скрыть от меня. Не бойтесь за сохранение вашей тайны! Я слишком обескуражена и искать более не стану.
Служанка перебила их, явившись на зов, Албан опять был спасен. Эмили отдала приказание с прежней веселостью своих школьных дней.
— Чаю, как можно скорее, и подайте свежий кекс. Вы, мистер Моррис, вероятно, как мужчина, кексов не любите?
Он был взволнован.
— Я только одно люблю больше кексов, — сказал он, — прямое объяснение.
Его тон привел Эмили в недоумение.
— Разве в моих словах вам показалось что-нибудь обидное? Конечно, вы можете извинить любопытство девушки! О, вы получите объяснение — и мало того, вы получите его безусловно! — Она сдержала слово. — Если вы желаете знать, как я нашла библиотеку, — сказала она, — я должна просить вас обратиться к поверенному по делам моей тетки. Он живет в Сити — и я написала ему, чтобы он помог мне. Я не нахожу, что напрасно потеряла время. Мистер Моррис, мы обязаны извиниться перед миссис Рук.
Албан удивился, когда услышал это.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил он.
Чай принесли, прежде чем Эмили успела ответить. Она налила чашки и вздохнула, смотря на кекс.
— Где ты, Сесилия.
Она подала кусок кекса Албану.
— Мы оба поступили очень нехорошо с миссис Рук, — продолжала Эмили. — Я могу извинить вас. Да и я продолжала бы подозревать ее, если бы не газеты. Думаю, поведение бедной женщины напрасно оскорбило нас. В то время я была слишком взволнована, чтобы подумать хорошенько, — и кроме того, меня расстроило то, что накануне мисс Джетро сказала мне.
Албан вздрогнул.
— Какое отношение имеет к этому мисс Джетро? — спросил он.
— Решительно никакого, — ответила Эмили. — Она говорила со мною о своих собственных делах. Это длинная история — и она покажется вам не интересна. Позвольте мне закончить. Миссис Рук, конечно, вспомнила об убийстве, когда услышала, что моя фамилия Браун; и конечно, была поражена — так же, как и я, совпадением смерти моего отца с убийством его несчастного тезки. Это и объясняет ее волнение, когда она взглянула на медальон! Мы с самого начала озадачили ее, а потом стали подозревать бог знает в чем, только потому что эта бедная женщина растерялась. Разве вы не видите этого?
— Я вижу, что ваше мнение значительно изменилось, с тех пор как мы говорили об этом в школьном саду.
— На самом деле и вы переменили бы ваше мнение. Завтра же напишу миссис Рук.
Албан слушал ее с испугом.
— Послушайте моего совета! — сказал он убедительным тоном. — Не пишите этого письма!
— Почему?
Сознаться в том, что он не только читал то, что читала Эмили, но старательно списал весь отчет, было просто невозможно после того, что он слышал теперь. Невинное заступничество Эмили за экономку сэра Джервиса сняло с него малейшее сомнение, оставшееся в его уме. Прочтя о том, что тело убитого взял «родственник», он спрашивал себя: почему этот «родственник» не был назван и заключил, что явившиеся за телом люди сослались на какие-нибудь частные и убедительные причины, принятые коронером и репортерами с сочувствием и покорностью. Он теперь мог понять, почему не было упомянуто имя «родственника». Цель, очевидно, была не допустить Эмили узнать, при каких ужасных обстоятельствах умер ее отец. Ее душевное спокойствие зависело положительно от молчания Албана. Молчание было состраданием, но и обманом; и ему — постороннему — ничего более не оставалось, как сделаться сообщником в семейном обмане.
Между тем Эмили напомнила ему, что он еще не ответил ей.
— Я против этого, — ответил Албан, — потому что миссис Рук грубая и дерзкая женщина. Она может воспользоваться вашим письмом для какой-нибудь собственной цели, и вы после можете об этом пожалеть.
— Это все?
— Разве этого недостаточно?
— Это может быть достаточно для вас. Что касается меня, то когда я обижаю кого-нибудь незаслуженно, я всегда извиняюсь.
Терпение Албана было неистощимо.
— Я могу только предложить вам совет с честным намерением принести вам пользу, — ответил он кротко.
— Вы имели бы гораздо большее влияние на меня, мистер Моррис, если бы были несколько откровеннее со мной. Может быть, я неправа — но я не люблю следовать совету, который дается загадочно.
Его невозможно было обидеть.
— Это весьма естественно, — сказал Албан, — я не могу вас порицать.
Румянец ее сгустился, и голос сделался громче. Терпеливое согласие Албана со всеми ее взглядами — так вежливо и внимательно выражаемое — начинало раздражать ее.
— Сказать проще, я должна верить, что ваше мнение о другом лице не может быть ошибочно?
В дверь коттеджа позвонили. Но Эмили так горячо старалась обличить Албана, что не услышала звонка.
— Я не ожидаю, чтобы вы считали меня непогрешимым, — сказал Албан, — может быть, вы вспомните, что я имею некоторую опытность. Я, к несчастью, старше вас.
— О, конечно, мудрость приходит с годами, — ответила Эмили колко, — ваша приятельница, мисс Редвуд, по годам может быть вашей матерью — а она подозревала миссис Рук в убийстве только потому, что эта бедная женщина не хотела занимать комнату возле беспокойной старой девы.
— Давайте говорить о чем-нибудь другом, — взмолился, наконец, Албан.
Она взглянула на него с лукавой улыбкой.
— Загнала я вас наконец в угол? И вот как вы стараетесь выпутаться.
Даже его терпение истощилось.
— Вам хочется раздражить меня? — спросил он. — Неужели вы не лучше других женщин? Я не поверил бы этому, Эмили.
— Эмили? — повторила она свое имя удивленным тоном, который напомнил ему, что он заговорил с нею фамильярно в самое неудобное время — когда они готовы поссориться.
Он так сильно почувствовал упрек, что не мог ответить спокойно.
— Я думаю об Эмили — я люблю Эмили — моя единственная надежда состоит в том, чтобы Эмили полюбила меня. О! Неужели для меня нет извинения, если я забываю назвать вас «мисс», когда вы огорчаете меня?
Все нежное и правдивое в ее натуре тайно приняло его сторону. Она последовала бы этому доброму побуждению, если бы только у Морриса хватило спокойствия понять ее. Но раздражение кроткого и великодушного человека, раз возбужденное, утихает медленно. Албан вдруг встал со своего места.
— Мне лучше уйти! — сказал он.
