Прежний глухой стук копыт сменился весёлым цокотом — Довмонтов Город был отстроен целиком из камня. Каменные мостовые, каменные дома с каменными же дымниками, церкви. Узкие извилистые переулочки и закутки делали город похожим больше на Прагу или Краков, чем на какой-нибудь, рубленный с размахом из дерева, русский город. Строить жилые дома на Кроме не позволялось уже с полвека. Даже прежние княжеские палаты перенесли в Застенье. Но на постоялых дворах, в ремесленных гридницах и монастырских подворьях, народу обитало немало.
«Выбутская Дева» отличался от прочих дворов огромной трапезной залой с открытым очагом, и множеством приличных, рассчитанных на богатого гостя, комнат. Несмотря на тревожное время, трапезная оказалась полна людей. Большинство из них в «Деве» не жили, и пришли сюда выпить пива да пообщаться. Нетрудно догадаться о чём шёл у них разговор. Говорили о тумане и бесах, об упадке торговли и о бессилии городских властей.
Когда разношёрстный отряд заполнил двор, разговоры смолкли. Посетители «Девы» смотрели на вновь прибывших с удивлением — гостей в эту пору не ожидал никто. Особое внимание вызывали два седобородых старца — Сокол и Калика. Ушлые псковичи сразу разглядели священника в одном из них, и колдуна в другом. «Вот так диво!» — пронеслось по трапезной.
— Чего рты раззявили? — сердито бросил Скоморох, снимая с себя промокший плащ и пробираясь поближе к огню.
Народ в «Деве» оказался не из пугливых, поэтому спускать Скомороху грубость никто не стал бы, невзирая на пришедших с ним важных людей. Но тут кто-то узнал архиепископа, передал весть другим, зала загомонила, забыв о грубияне. Подходили здороваться, просить благословение; улыбались, глядя на посадское ополчение.
Василий, поговорив с хозяином, получил две комнаты на пятерых, считая и оставшегося на воротах Митьку, а ополченцам, по просьбе архиепископа, хозяин разрешил разместиться в общей зале возле дверей. Сокол же с Борисом поселились отдельно, выбрав комнатку под самой крышей. Распаковав вещи и переодевшись в сухое, они решили перекусить.
Внизу всеобщим вниманием вновь завладел Скоморох. Согревшись у очага и подкрепившись, он явно повеселел. Его шутки стали не такими мрачными, как в пути, по крайней мере, общество веселилось от души. Завидев чародея с княжичем, Скоморох, понизив голос до зловещего шёпота, прошёлся и по ним:
— Вот Великий чародей мещерского леса. Они там в этом лесу все чародеи, но этот самый великий. Ему превратить любого из вас, к примеру, в медведя — раз плюнуть. Да только он такими мелочами не занимается. Ну, если ради развлечения только. А вообще-то он ищет Великое Древо. Ходит по земле и ищет. Найдёт похожее, разглядит что не то, срубит от злости, и дальше ищет.
— А зачем ищет? — спросил кто-то из слушателей, увлечённых небылицей.
Скоморох пожал плечами.
— Каждый чародей что-нибудь эдакое ищет. В этом у колдовского семени весь смысл жизни. Чтобы, значит, искать. Один Меч ищет, другой Врата, третий ещё что-нибудь. Этот вот, Древо.
— А в Псков-то чего он пришёл?
— А, ерунда, — махнул рукой Скоморох. — Обманул его кто-то из ваших, в поисках сокровенных. Надул с Древом. Деньги взял, а чертёж подложный подсунул. Вот он и пришёл расквитаться с обманщиком. Двоих уже по ошибке в собак превратил. Потом-то понял, что обознался, а обратно вернуть не может. Говорит, другого чародея искать надобно, который задом наперёд колдует. Так они и бегают, бедолаги, по посаду.
Люди байкам Скомороха не верили ни на грош, но и Соколу старались на глаза лишний раз не попадаться. Что его впрочем, вполне устраивало. Сидя с Борисом в углу, он наслаждался горячей пищей.
Близился вечер, посетители «Девы» начали расходиться по домам. Остались немногие — те, что снимали комнаты.
— Раньше, бывало, засиживались и до полуночи, — объяснил хозяин. — Но теперь — какое там. Успеть бы домой дойти до тумана.
Только стемнело, окна всех комнат наглухо закрыли ставнями. Возле входной двери сторожили, сменяя друг друга, посадские ополченцы. На всякий случай никто не закрыл своих комнат — так всем казалось спокойнее.
Ночь прошла в тревогах. Сокол то засыпал, то просыпался, прислушиваясь к ночным звукам, но ничего примечательного не услышал. Борис же — вот она молодость — спал как ребёнок.
* * *
Весть о прибытии в город архиепископа, приведшего с собой могучего чародея, быстро облетела Псков. «Ну, теперь глядишь, и управимся» — улыбались люди на улицах.
— Сегодня вече собирается, — доложил хозяин, подавая поздний завтрак. — Будут решать, что дальше-то делать со всем этим безобразием. Ты бы, владыка, сходил туда, народ успокоил. На путь истинный, так сказать, наставил бы.
— Сходи за стражником, за Данилой, — распорядился Василий, обращаясь к монаху. — На воротах пусть Митьку оставит.
Монашек, не доев, вылетел из-за стола, что камень из пращи. Побежал выполнять поручение. Калика же продолжил неспешно есть рыбу, тщательно и подолгу пережёвывая каждый кусок.
Тут от дверей послышался шум. Мартын с ополченцами пытались не впустить несколько богато одетых вельмож. Один из них, в дорогом доспехе, бранился на мужиков и схватился уже за меч, но подоспевший владыка всех утихомирил.
Оказалось, пожаловал воевода, а с ним двое оставшихся в городе выборных господ. Воевода, по прозвищу Кочан, выглядел воином опытным. Его смуглое лицо и сильные руки покрывали многочисленные рубцы, и можно было только догадываться, сколько ещё их скрывалось под одеждой и доспехами. Обильная седина свидетельствовала, что службу свою Кочан начинал ещё при Борисе-посаднике. Бояре рядом с ним смотрелись просто щенками. Тем не менее, оба держались бодро.
Пригласив посетителей к столу, архиепископ вновь взялся за рыбу. Гостям никто ничего не предложил, но хозяин по собственному почину принёс кувшин вина.
— Посадник помер вчера от язвы, — доложил воевода. — От всего городского совета остались эти вот двое.
Он кивнул на спутников.
— Остальные утекли. Народ в недовольстве. Сегодня в полдень вече собирается. Чего-то решать будут.
Василий выслушал военачальника внимательно, не перебивая. Потом, дожевав очередной кусок, и перед тем как взяться за следующий вдруг спросил:
— Почто ты, воевода, стены внешние бросил? Народ без защиты оставил?
— Наше дело, владыка, Кром охранять, — возразил Кочан, — а Посад и Застенье — это ополченцев работа. Нельзя мне людей разбивать. Мало нас на четыре-то города.
— Ты — воевода, — сказал Калика. — Тебе за всё, стало быть, и ответ держать. Пошли-ка пока людей хотя бы на ворота. Пусть ополчению помогут.
