Андрей. У меня такое ощущение, что всё это я уже сегодня где-то слышал.
Елена Владимировна. И знаешь, на прощание скажу тебе окончательную правду.
Андрей. Что ещё с кем-то встречаешься?
Елена Владимировна. Нет. Хуже. Когда Оксана пришла и сказала, что хочет предложить за тебя деньги, я хотела сначала выгнать её. Но когда она назвала сумму… Грешно признаваться, да ещё в день нашего двадцатилетия, но я подумала, что. что. Что не зря я за тебя замуж вышла.
Андрей (тихо, почти про себя). Хапуга!
Елена Владимировна (ему в тон). Негодяй! Я же знаю, как тебе тяжело будет, когда я уйду. Только я знаю, как ты не переносишь одиночества. Даже знаю, что сейчас бы я была тебе нужнее, чем Оксана. Потому что ко мне ты порой относишься, как к своей маме. Но поверь, я не могу остаться. Мне самой сейчас мама нужна. И потом, дорогой мой негодяй, это моя последняя попытка уйти от тебя. Да, да. Последняя попытка. Так что держись, да? Двадцатитысячник! (Идёт к двери.)
Андрей. Алёна!
Елена Владимировна (резко оборачивается). И не проси, не останусь.
Андрей. Нет, я о другом.
Елена Владимировна. О чём же?
Андрей. Ты за брошку извини. Я не думал, что вы когда-нибудь встретитесь.
Елена Владимировна. Я к твоим обманам привыкла. А вот Оксана будет думать, что ты законченный негодяй. Такую дорогую брошку у жены украл. В то время как сам знаешь, сколько эта подделка стоит. Я помню, ты такую забавную историю придумал, почему тебе эта брошка понадобилась. Вообще, я заметила, что если у мужа разыгралась фантазия, значит, он опять в кого-нибудь влюбился. Да, чуть не забыла. Я там пирог к нашему юбилею испекла. Проголодаешься – попробуй. Он, к сожалению, получился.
Андрей. Алена!
Елена Владимировна (резко оборачивается). И не уговаривай, не останусь.
Андрей. Да нет… Я хотел сказать, что… Это… Ну… В общем. Где-то. Похоже, ты умнее, чем я предполагал.
Елена Владимировна. Женщину только тогда можно считать умной, когда она позволяет мужчине считать себя дурой.
Андрей. Это кто сказал?
Елена Владимировна. Это сказала я.
Андрей. Откуда ты всё это берёшь?
Елена Владимировна. Я в последнее время от одиночества много читала. Поэтому я думаю – очень хорошо, что ты один остаёшься.
Андрей. Почему?
Елена Владимировна. Тебе нашего юбилейного пирога надолго хватит. (Уходит.)
Сцена II
Андрей в растерянности бродит по комнате. Потом подходит к телефону, набирает номер.
Андрей. Алло! Светлана? Это я. Знаешь, чего я звоню? А я и сам не знаю. Наверно, надо кому-то позвонить, вот и звоню. Короче, от меня жена ушла… После чего? После того, как Оксана ушла. Да, навсегда. Как всегда. Нет, этого не пересказать. Вкратце? Вкратце, твоя сестрёнка пришла к моей жене и предложила ей за меня двадцать тысяч. Нет, ты не ослышалась. Да, двадцать тысяч. Да, за меня. Что значит – не может быть? Я тебе говорю. Я, как настоящий друг её, как старший товарищ, можно сказать, начал объяснять этой отважной пионерке, что я таких денег не стою. Так она грохнулась в обморок об пол с такой силой, что тут же во мне разочаровалась и ушла замуж с шишкой на затылке к своему порядочному другу детства, с которым у неё ничего не было в зоопарке!.. Нет, это ещё не всё. Ещё у неё ничего с ним не было три раза в кино и два раза на выставке. После чего моя жена ушла вслед за ней тоже к своему другу детства, с которым у неё тоже ничего не было точно в тех же местах. В результате мне достался пирог! С которым я сейчас пойду и сделаю предложение вашей тёте! Перестань смеяться! (Развязывает галстук. Рассматривает его.) Вам, женщинам, хорошо. У вас всегда мужчина виноват – и порядок. А разве я виноват, что я их обеих люблю? Ну что я могу поделать, если я человек с такой широкой душой? У меня в детстве идеал женщины был. Порознь они до этого идеала никак не дотягивают. А вдвоём как раз! Оксана в этом идеале на себя как минимум шестьдесят процентов забирает. Поэтому передай ей от меня, что мужчина в жизни помнит только двух женщин: первую и ещё одну. Поскольку она для меня далеко не первая, то всегда будет этой ещё одной. (Пробует галстук на прочность.) Передай, передай. Мне хочется ей что-нибудь приятное сделать. А это всем приятно слышать. Я знаю, я проверял. И ещё передай, что я очень переживал наш разрыв, когда с тобой разговаривал. Даже бледный был.
Ну как, как? По голосу поняла, что бледный… (Снова пробует галстук на прочность.) Говорил, что жить не хочу. Да, не хочу! Она же для меня, Светланка, настоящей отдушиной была. Я без неё двух дней провести не мог. Скучал. А как с ней два дня проведу, чувствую: по жене соскучился. Потому что жену я ведь тоже люблю. И тоже процентов на шестьдесят. Да, я знаю, сто двадцать получается. Но нас приучили во всём план перевыполнять. (Ставит стул на стол.) Однажды жена в больнице четыре месяца пролежала. Я каждый день к ней ездил. Всё это время ни с кем не встречался. Четыре месяца ни с кем не встречался! Даже поклялся, если она выздоровеет, никогда больше её не обманывать. (Залезает на стул вместе с телефоном.) Потом, когда ей лучше стало, я на радостях каждую неделю по два раза её из этой больницы воровал. Через забор перекину и. в театр, в кино, на выставки. Или в ресторан! (Прилаживает галстук к люстре.) Это были самые счастливые дни для нас, когда она в больнице лежала. (Засовывает голову в петлю.) А потом она выписалась. К сожалению. И мы уже никуда больше не ходили. Ей-богу, если б мне сейчас дали последнюю попытку кого-то вернуть, я бы сказал – жену! Да. А потом Оксану. Эх, надо бы сейчас в церковь пойти и поставить за обеих по свечке. Да поздно уж. Главное теперь, чтобы люстра выдержала! Галстук вроде крепкий, из ФРГ привёз. Жена вчера говорит, не будем никого на наш юбилей приглашать. Кто настоящий друг, тот помнит и сам придёт. Настоящим другом одна Оксанка оказалась. Ну всё! Пора. Самое страшное теперь будет, если люстра оборвётся и на голову упадёт. Тоже шишка будет. Прощай, Светланка! Одного моего знакомого уже бабы довели. Но он сильней меня оказался. Решил просто стать отшельником и устроился в женский монастырь сторожем. Приглашал меня. Говорит, один с работой не справляется. Ну а я пойду другим путём. Светланочка! Так что не поминай лихом! И всё передай, как я просил! Алло? Светланка? Ты чего молчишь? Не попрощаешься даже? Надо же… Ушла… Интересно, и давно я всё это в пустоту говорю? Ну и ладно. Тем лучше. Так. Что дальше делать? (Стоит на стуле с телефоном в руках, голова в петле. Думает.) Надо, наверно, посчитать про себя. И на счёт «три»! Хоть бы самоучитель какой выпустили, как вешаться в условиях малогабаритной квартиры. Сколько всякой дряни выпускают, печатают. А по-настоящему нужной литературы нет. Хватит, хватит отвлекаться. Сосредоточились. Один, два. Надо хоть телефон на место поставить. А то глупо получится – придут снимать, а я с телефоном. Вместо того чтобы горевать, помрут со смеху. (Слезает, ставит телефон на место и вновь залезает на стул.) Вот так. Теперь можно. Один, два. (Сдувает пылинку с плеча.) Раз, два. Нет, надо свет выключить. Газ проверить. (Слезает со стола, всё выключает. Залезает обратно.) Во как! Всё. Нет, в темноте тоже нехорошо. Представляю себе – приходят снимать, натыкаются и: «А-а-а-а!» Нельзя так издеваться над психикой. О людях надо подумать. Хотя бы перед смертью. (Опять слезает, включает торшер.) Вот хорошо, интим. (Карабкается на место.) Ну, вот теперь, кажется, всё замечательно. Можно вешаться. Прощайте, мои милые! Прощай, Алёнушка, прощай, Оксанка. Любил я вас, последнее время даже не изменял вам. И не хотел, видит Бог, не хотел вам ничего плохого. Нет, так не годится. Надо перед смертью кого-то одного вспоминать. В смысле одну. Так принято. Во всех романах так. А кого? Оксану? Она замуж выйдет, поедет в свадебное путешествие куда-нибудь в Воронеж, тут же обо мне забудет. Алёну? Ещё чего! Продать собственного мужа всего за двадцать тысяч! Детей у меня нет. По-моему… Это что же получается, что мне перед смертью даже вспомнить некого? Ну что же, значит, действительно вешаться пора. Раз, два. (Задумывается.)
Звонок в дверь. Настойчивый, как в начале пьесы. Андрей так пугается, что чуть не соскальзывает со стула.
А-а-а-а! Фу ты! Как напугали. Чуть действительно не повесился. Интересно, кто бы это мог быть?
Звонок повторяется.
Неужели Оксана? Только у неё такой требовательный звонок, как у пионеров, которые пришли за макулатурой. Что же делать? Открыть? Или повеситься? Или сначала повеситься, потом открыть? Нет, если я повешусь, то открыть мне уже, наверно, будет трудно. (Спускается со стула, предварительно поправив галстук, чтобы видна была петля. Идёт открывать дверь.)
