отеле Plaza на углу Пятой авеню и Центрального парка в Нью-Йорке, монументальном 19-этажном здании с башнями – архитектор которого явно вдохновлялся французского шато, но решил увеличить размеры. Они пришли послушать единственную дочь Сталина, 41-летнюю Светлану Аллилуеву, которая вот уже неделю находилась в Нью-Йорке. Ее побег вызвал сенсацию в мировых СМИ, как и ее трагическая история любви. Аллилуева влюбилась в индийского коммуниста, приехавшего в Москву на лечение, но старые товарищи отца не разрешали им пожениться. Через год ее возлюбленный умер, и Светлана с большим трудом добилась разрешения вылететь в Индию, чтобы отвезти туда и развеять над Гангом его прах. В Нью-Дели она отправилась в посольство США, показала свой паспорт и попросила политического убежища[118].
И вот теперь дочь Сталина вошла в большой приемный зал Plaza. Рыжеволосая, в скромном темно-синем платье, она подошла к столу на сцене и села перед микрофоном. Справа от Светланы стоял Джордж Кеннан и с гордостью смотрел на нее.
Для дипломата это было едва ли не важнейшим событием его жизни. Когда посольство США в Нью-Дели телеграфировало в Вашингтон о побеге дочери Сталина, госдепартамент немедленно связался с Кеннаном, который к тому времени уже вышел в отставку. У него спросили, сможет ли он вылететь в Женеву, чтобы встретиться там со Светланой Аллилуевой. Она сама попросила об этой встрече, поскольку знала Кеннана еще со времен, когда тот был послом США в Москве. Кеннан поспешил на самолет. Ему нравилась Светлана. Но что гораздо важнее, ее бегство на Запад было тем самым, чего так долго ждали они с Фишером: побег дочери Сталина мог наделать много шума и изменить отношение американской общественности к СССР.
Пресс-конференцию Светлана начала с ответов на письменные вопросы журналистов. По-английски она говорила чуть нерешительно, но правильно. На вопрос репортера NBC: «Какова ваша политическая философия?» – Аллилуева ответила, что у нее нет политической философии. Молодое советское поколение смотрит на происходящее все более критически, сказала Светлана, но лично на нее повлияла религия. Именно отношения с Браджешем Сингхом изменили ее взгляд на Советский Союз. Однако, добавила она, это была не единственная проблема, с которой ей пришлось столкнуться на родине:
«Среди других событий я хочу также упомянуть о процессе над Синявским и Даниэлем, который произвел угнетающее впечатление на всех интеллектуалов в России и на меня тоже. Могу сказать, что после него я окончательно лишилась надежды, что мы можем стать либеральной страной. То, как обращались с этими двумя писателями, какой им вынесли приговор, заставило меня полностью разувериться в нашем правосудии»[119].
Советских писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля осудили за год до ее побега за антисоветскую пропаганду после того, как во Франции были опубликованы их сатирические произведения. Суд приговорил обоих к нескольким годам исправительно-трудовых лагерей. Светлана подчеркнула, что она тоже писательница и почти завершила работу над книгой, которую нелегально вывезла из СССР. «Надеюсь, что вы сможете прочитать ее уже этой осенью», – сказала она[120].
Речь шла о книге воспоминаний «Двадцать писем к другу». Мемуары увидели свет даже быстрее, чем рассчитывала Светлана: после пресс-конференции издательство Harper & Row ускорило публикацию, так что книга появилась на полках магазинов уже в июне. Она мгновенно стала бестселлером по версии The New York Times.
Кеннан помог Светлане заключить хорошую сделку с издательством. Он также предложил ей поселиться на его ферме в Пенсильвании, которая по иронии судьбы находилась вблизи небольшого городка под названием Ист-Берлин – Восточный Берлин[121].
Книга Аллилуевой была далеко не первой из тех, что были опубликованы на Западе беглецами из СССР. Но одно дело, когда книга написана никому не известным шпионом и интересна лишь узкому кругу людей, связанных с разведкой и контрразведкой. И совсем другое дело – книга, написанная дочерью Сталина, и к тому же хорошая.
Благодаря побегу Светланы Кеннан наконец-то получил то, о чем они с Джорджем Фишером мечтали больше пятнадцати лет назад: советскую эмигрантку самого высокого уровня, которая могла обращаться к широкой американской аудитории.
Кеннан останется верным другом Светланы на все время ее пребывания в Америке. Всегда готовый прийти на помощь, он перевез ее в Принстон, где жил вместе с семьей. Он видел в дочери Сталина нового Троцкого и был уверен, что КГБ готовит ее похищение. Поэтому он старался не спускать с нее глаз и убедил членов своей семьи также присматривать за ней[122]. Кеннан поддерживал ее даже тогда, когда она отдавалась на волю эмоций и вела себя безрассудно – например, когда она завела роман с Луисом Фишером, своим соседом. На тот момент отцу Джорджа было уже за 70. Страстные отношения Аллилуевой и Фишера продлились недолго и окончательно закончились, когда Светлана разнесла стеклянную дверь в доме Фишера, требуя вернуть ее письма[123].
Между тем у сына Фишера, Джорджа, его так хорошо начавшаяся карьера дала сбой, после которого он никогда не смог оправиться.
Его подвела его принципиальность. Джордж был убежденным противником войны во Вьетнаме – в конце концов, идеология антивоенного движения 1960-х во многом опиралась на учение «новых левых», в свое время разработанное Паулем Массингом, наставником Джорджа, и его коллегами по Франкфуртской школе. Весной 1968 г., когда в Колумбийском университете вспыхнули антивоенные студенческие протесты, Фишер – тогда 45-летний адъюнкт-профессор социологии и сотрудник Русского института Колумбийского университета – встал на сторону студентов. После того как он подписал опубликованную в Columbia Spectator петицию с требованием «отменить иски и уголовное преследование в отношении арестованных во время недавних демонстраций»[124], его контракт в Колумбийском университете не продлили. После этого Фишер навсегда порвал с советологией. Нет никаких свидетельств, что он общался с Кеннаном после этого.
Кеннан же продолжал опекать Аллилуеву. Но его надежды сделать ее политическим голосом русского зарубежья так и не оправдались. Ни одна из эмигрантских организаций, созданных по инициативе Кеннана в начале 1950-х гг., ничего не сделала, чтобы развить успех ее книги в нечто большее. Кроме того, сама Светлана отказалась стать новым Троцким – мобилизующей и организующей фигурой для русской эмиграции. Не захотела она и консультировать американских политиков по связанным с СССР вопросам. Дочь Сталина твердо придерживалась обещания, которое дала на пресс-конференции в отеле Plaza: «Я не буду агитировать ни за коммунизм, ни против него»[125].
Хотя Светлана Аллилуева отказалась играть политическую роль в холодной войне, ее побег на Запад все-таки вызвал в СССР серьезные политические изменения – причем на самом высоком уровне.
Через три недели после пресс-конференции Аллилуевой председателя
