И потому я тотчас же поднялся на ноги и с радостью вытряхнул из головы утренний сон, как только Освальди разбудил меня словами:
— Погода прекрасная, господин генерал! Прикажете кофе?
Мы быстро позавтракали в шатре. Когда же вышли на воздух, я заметил на лице Освальди выражение хмурой озабоченности, происходившей, как мне подумалось, от того, что он плохо выспался в эту ночь. Ободряя его, я дружески похлопал его по плечу и сказал:
— У нас сегодня будет много работы, любезный Гаспаро, не так ли?
— Да, конечно, мой генерал, — ответил он. — Но вы посмотрите вон туда.
Он протянул руку в сторону Аксайского займища.
Поначалу я ничего не увидел там, куда указывал секретарь Освальди. То есть, я хочу сказать, я не увидел ничего, кроме той идеально плоской равнины, которая простирается за рекою Аксай, огибающей с юга Бирючий Кут. Вы, наверное, помните, генерал, как в середине прошлого месяца, когда бедственные туманы еще не опустились на окрестный мир, мы вместе с Вами озирали с вершины холма эту пустынную равнину. На вопрос подполковника Веселовского, нельзя ли на ней разбить виноградники и разбросать селения, дабы тем самым оживить ландшафт вблизи будущего города, Вы тогда только усмехнулись. Из какой-то упрямой неприязни к г-ну Веселовскому Вы даже не пожелали объяснять ему то, что потом объяснил ему я при помощи карт и моих скудных знаний здешнего диалекта. А именно — что займище потому и называется займищем, что его занимают воды разливающейся реки.[17] Относительно же Аксайского займища известно, что оно подвержено самым жестоким наводнениям, так как в его пределах сливаются воедино полые воды Аксая и Дона, между которыми и расположена эта несчастная местность. Не только виноградники и селения, вообразившиеся г-ну Веселовскому, но даже стены отменного форта не устояли бы здесь под натиском стихии. Быть может, оттого, что я хорошо это знал, мой глаз, подчиняясь твердому убеждению ума, не способен был какое-то время, после того как Освальди указал на займище, увидеть там то, что я затем увидел.
Реальность неустранима, генерал! И всякий здоровый рассудок всегда возвращается к ней, одолевая силу нечаянного обмана. В обворожительно ясном и глубоком пространстве осенних степей я увидел город, который даже при взгляде невооруженным глазом обнаруживал свое иноземное происхождение. Когда же я осмотрел его более тщательно, воспользовавшись оптическими приборами, у меня уже не оставалось на этот счет никаких сомнений. Однако я приказал секретарю Освальди разбудить г-на Веселовского и г-на Бельтрами. Я считал своим долгом немедленно приобщить их к этому утреннему зрелищу и выслушать их суждения об увиденном.
Не стану передавать Вам те сумбурные замечания, которыми сопровождал осмотр г-н Веселовский, чтобы не умножать Вашей предубежденности против него. Скажу Вам только, что и он, и я, и г-н Бельтрами — все мы скоро сошлись во мнении, что наблюдаемый нами город по наружным признакам не может принадлежать к Российской Короне. И если г-н Веселовский основывал свои заключения на впечатляющих частностях, к коим следует отнести, во-первых, во множестве видимые над городом чуждые знамена, украшенные конскими хвостами, во-вторых, неопознанные гербы и знаки на обширных полотнищах, развернутых на стенах башен, словно бы по случаю праздника, то г-н Бельтрами, так же как и я, нашел безусловно чужеродной саму градостроительную мысль, которая выказывает себя в целостном облике города.
Не убежден, однако, что кто-либо из нас способен Вам изъяснить как следует происхождение этой мысли или указать безошибочно область мира, где было бы естественно видеть подобный город.
Была минута, когда г-н Бельтрами утверждал, что мы имеем дело с тем особенным типом укрепленных городов, какой сложился в Южной Италии на береговой линии под воздействием военной необходимости противостоять атакам сарацинских флотилий. Он даже выразился более определенно, сказав, что по тому, как тесно примыкают друг к другу начисто выбеленные каменные строения, а также по общему очертанию город чрезвычайно напоминает ему Сперлонгу, принадлежащую Королевству обеих Сицилий.
Не знаю, генерал, приходилось ли Вам видеть воочию поименованный город, обретающийся на берегу Тирренского моря, на высоком скалистом мысе, в шестидесяти верстах к северу от Неаполя. Однако думаю, Вы будете достаточно осведомлены о нем, если я Вам скажу, что этот тип городов отличается парадоксальной сущностью. Называясь крепостью, такой город не имеет никаких наружных фортификаций, в том числе и крепостной стены. Он может показаться на первый взгляд стихийным скоплением разнообразных зданий, соединившихся в тесное поселение без всякого оборонительного замысла. Но это обманчивое впечатление. Город остается неприступным для противника, ибо в нем не только военные, но и все гражданские постройки подчиняются плану круговой обороны. Подобие крепостной стены в нем образуют здания внешнего круга. Они сдвинуты между собою на такое малое расстояние, что просветы радиальных улиц, выходящих на край города, обретают сходство с расщелинами в скалах и служат своего рода бойницами для обстрела атакующего неприятеля, который даже в случае проникновения в город рискует оказаться в смертельной западне. Сами городские улицы, намеренно искривленные, местами суженные до двух футов и повсюду перекрытые низкими арками, сомнут и парализуют неприятельское войско, не позволяя ему свободно действовать никаким удлиненным оружием, не говоря уже о том, чтобы передвигаться верхом. Такова, генерал, Сперлонга.
Г-н Бельтрами предположил, что город на Аксайском займище должен иметь такое же внутреннее устройство. Но я сомневаюсь, что мы можем судить об этом. Ибо и наружно город выглядит слишком странно, чтобы делать дальнейшие заключения о его потаенном организме, что я и сказал г-ну Бельтрами.
Какое-то время он твердо держался своего первоначального мнения, и я не пытался разубедить его. Я ждал, когда солнце поднимется выше. Как только света прибавилось над равниной, мы снова обследовали город, вооружившись подзорными трубами. На сей раз г-н Бельтрами признал, что размерами он значительно превосходит Сперлонгу и сходные с ней по замыслу итальянские крепости. Мы также установили без разногласий следующее.
Город имеет в плане прямоугольную форму. Он вытянут с запада на восток не менее чем на две версты. Строения его действительно сдвинуты — однако сдвинуты таким образом, что между ними нигде невозможно заметить ни малейшего промежутка. Более того, нельзя различить отдельных строений как таковых. Исключение составляют разновеликие башни, которые беспорядочно возвышаются над непрерывной массой сооружений, нисколько не нарушая того общего впечатления, что город являет собою целостное здание, возведенное по единому принципу и полностью изолированное от окружающей местности. Впечатление это усиливается тем, что с северной стороны города, обращенной к нам, наблюдается скат гигантской крыши. На его поверхности видны обширные отверстия, из которых выступают упомянутые башни, украшенные разноцветными полотнищами и знаменами. Углы и края ската загнуты вверх, что указывает на китайскую конструкцию крыши. Я не осмелюсь утверждать за истину, что эта крыша простирается над всем городом, но ее северный свес нигде не прерывается, хотя и обнаруживает множество изломов. Таковые же изломы имеют в начертании и наружные стены окраинных зданий, сомкнувшихся во фронт едва ли не до полного соприкосновения, как если бы оборонительная идея, осуществленная в Сперлонге, была бы доведена здесь до логической завершенности, а вместе с тем, полагаю, и до границ разумного.
Это все, что я сейчас могу сообщить Вам, генерал, не рискуя высказать ошибочные суждения.
Я только что достиг Ростовской крепости. Дорога на Черкасск отсюда наилучшая. Мой курьер, вероятно, будет у Вас через два часа. Я попрошу Вас распорядиться, чтобы он вернулся ко мне в Таганрог не позднее чем в пять часов пополудни завтрашнего дня с любым известием от Вас. Я должен быть уверен, что Вы благополучно получили мое послание.
Франсуа де Воллант». 2
В последние дни октября 1804 года, когда асессор войсковой канцелярии Петр Иорданов заполнял пятитысячную страницу «Черкасской хроники», продолжая труды своих предшественников, плотный туман, скрывавший часть зримого мира между северо-восточными берегами Азовского моря и цепью Манычских озер, сменился неистощимыми ливнями.
Черкасск погружался в бурлящие воды. Обширный речной остров, по которому были разбросаны его строения, к ноябрю уступил разлившемуся Дону свой высокий южный берег, где стоял Атаманский дворец, смотревший фасадом на Соборную улицу. Очень скоро дворец был затоплен по окна нижнего этажа. «Черкасская хроника» утверждает, что атаман этим не был расстроен. На день св. апостола Матфея (16 ноября) он спокойно плавал в плоскодонной казачьей лодке по дворцовым залам, щедро освещенным в честь его именин — «поправлял на стенах картины»; «бил острогой рыбу»; «говорил с войсковыми старшинами, бродившими рядом с ним по воде».
