Утро. 6/VI. 10 час. Только что пришла с базара, готовится 2-й завтрак, и я могу на несколько минут присесть.
Какой ужас просыпаться с сознанием, что этот день, так же как и все последующие, не даст ничего нового, кроме неприятностей по работе и стонов дома. Ах, как я себя иногда сдерживаю! Хочется выть по-звериному. Никуда я не смогу выехать, не оставлю же я маму в таком состоянии. А я прекрасно учитываю, если я не выеду теперь, то уж позже мне не удастся выбраться отсюда. Интересно, почему нет ответа ни от Тани, ни от Иры [Лесковой?], нельзя же допустить, что письма мои не доходят…
Вообще погано; окружающие люди неприятны: подобострастны, завистливы, подлы, лживы, фальшь и лицемерие — никому не могу верить! Не думай, что я в раздражении от своей неудачной жизни клевещу на них! Нет, к сожалению, нет! — Я преклонилась бы пред человеком честным, отважным и сильным. Где-то есть такие люди, но около себя я их не ощущаю. Мои же кровные родные вызывают только жалость, но не уважение… Я в своём брюзжаньи комична и позже всегда досадую на себя, но иногда наваливается такая тяжесть, что мне невмоготу, и в таких случаях необходимо молчать, иначе буду нести ахинею, подобную сегодняшней… Знаю, что нельзя так огульно жаловаться на всё и на всех, и беру себя в руки…
9/VI.
Солнышко ясненькое моё! какие же грустные переживания вызвал этот пресловутый коврик? Вот я всегда бываю такая неловкая и чего-то постоянно не учитываю, не напрасно я колебалась, отсылать его или нет (было неудобно посылать эту яркую тряпочку). Но я в совершенном недоумении читаю твою фразу: «поводом к „сомнениям“ на этот раз, кроме твоего молчания, был ещё этот коврик». Поясни, пожалуйста. Что может быть связано с ним? Ты мне в Москве сказала, что любишь окружать себя яркими полотняными ковриками. Всё сказанное тобой я всегда помню. Почему же, почему он может вызвать сомнение?!.. Больше всего боюсь быть грубой, бестактной по отношению к тебе (а это свойство, увы, мне свойственно, наряду с природной нежностью) и может быть тут такой я и оказалась.
У нас гастролирует моск. реал. театр — сейчас иду на «Аристократы». Ты ведь ходила на эту пьесу, поэтому и я постараюсь достать билет, осталось ещё пять минут в моём распоряжении…
10/VI — 9 ч. веч. Перечитала твои 2 письма, полученные одно за другим. Ругаю себя за сказанные слова о непрочности своих отношений к людям, не пояснив их соответствующими оговорками… Золотко моё дорогое, неужели тебе так трудно писать мне! — ты авансом предупреждаешь меня, что у Петра я не буду иметь твоих писем. Я же, думая о поездке, горюю уже сейчас о тех перебоях, что буду иметь в н/переписке.
Деточка моя, у меня большая радость — приехала сестра с мальчиками (близнецы!), кот. я не видела уже 3 года. Милые хлопчики! Сестра останется здесь не меньше месяца (так я думаю, спрашивать в первую минуту неудобно), и я рада за маму, кот. не будет так тосковать по Иде и будет иметь любовный уход. Итак я сообщу, когда выеду к Петру (ещё нет заместителя). Не думай же, солнышко моё ясное, «угробить» меня отсутствием твоих писем у Петра. Он так будет счастлив моим присутствием (это не самомнение), что никакой ревности эта переписка не вызовет, и зная, какую радость дадут мне твои письма, он сам будет спешить их приносить мне! Именно там, как нигде в другом месте, мне будет особенно дорого каждое твоё слово, они будут подлинным бальзамом для меня. Там я буду находиться в другом, чуждом мне мире, и только стечение обстоятельств загоняет меня туда. Ни о каком семейном удовлетворении не может быть речи. Найду я у него только одностороннее удовлетворение, о кот. ты уже знаешь, но к кот. я также не стремлюсь. Я подавила в себе все «зовы».
Уложила и гостей, и своих спать. Завтра буду писать Ире о предполагаемом дне выезда из Киева. Еду с ориентировкой пробыть там м-ца 1½-2 и с тем, чтобы часто встречаться с тобой, моя единственная, любимая. Последнее, главным образом, и влечёт меня в Л. Таня ответила извинением, что напрасно взбудоражила меня, места уже нет. Кроме того, пишет и о трудности прописки в Москве…
[Несколько отрывков из писем Ксении к Оленьке. Лето 1935 г. Оленька неизвестно, где была в то время.]
…Мура пишет всё так же часто. Скоро она едет в Ленинград месяца на 1½-2 «с тем чтобы часто встречаться с тобой, последнее главным образом и влечёт меня в Л» —?? Не могу понять, что хочет она сказать этими словами. В Москву, к сожалению, не приедет — место провалилось.
…Работы будет у меня ещё на 2 месяца. Приступлю к ней сейчас же, чтобы в августе ехать в Л. к Муре. Ей, бедняжке, там очень плохо и пробудет она там месяца 1½-2, не больше. В Москве ей предлагали много мест, но здесь нет квартиры, и ей придётся возвращаться к «разбитому корыту» в Киев. Вообще у неё невероятно трудные условия жизни (на руках мать и ребёнок). Только с её энергией и здоровьем справиться с такой тяжестью.
…Возможно, что Мура не устроится в Л. Тогда вернётся в Москву и будет работать здесь 2 месяца под Москвой… Идочка — прелестное дитя, хорошенькая, ласковая, естественная, без кривляния, страшно любит читать. У меня «глотала» Пушкина. Тихая, задумчивая. Тебе бы она очень понравилась. Мура такая же милая и так же нежно относится ко мне. Поразила меня в этот раз своей непрактичностью (доходящей до глупости) при наличии ребёнка это даже очень плохо. Обещала «исправиться», но мало верю этому. Трудно ей жить с таким «нравом», имея на руках мать и ребёнка.
[Письмо Муры без даты. Из-под Ленинграда. Начало августа.]
Захотелось послать тебе несколько строк… Вырвалась на минуту к реке, уж очень хорош день, а вода неудержимо тянет к себе. В этом году я лишила себя прелести пользования ею. Обожаю запах воды, в зависимости от сезона она меняет оттенки запахов. Сегодня я даже (воспользовавшись своим одиночеством — заместительница уехала в город) провела свою физк. минутку. Возвращалась от речки (берега укрыты нежившимися дачниками), наполненная физ. сил. Несмотря ни на что (твоё лекарство снова помогло, ещё раз спасибо тебе, кисанька), я очень крепкий человек. Странно, что тело совершенно не старится, лицо же отразило в большей чем следовало бы мере и годы, и переживания, а тело, сила его, пожалуй крепче, чем было прежде. На вопрос о моих годах мне неприятно отвечать, ведь всякий, глядя на меня, сомневается в моей правдивости. Но это ещё не беда. Основное — в самочувствии и в общей уверенности в свои возможности и силы. За долгий период времени вот только сегодня эта уверенность появилась у меня. Но это редкий и непродолжительный гость.
Ничто так не вызывает жажду жизни, потока новых стремлений, как вид воды, реки. Моя мечта — снова приобрести свой чёлн с тем чтобы в любой момент иметь возможность пользоваться им и в бурю, и в тихую погоду. Я тебе рассказывала, как малой девчёнкой я часами одна (7–9 лет) проводила время на лодке, отплывая иногда на далёкие расстояния от дома. То охватывающее чувство наслаждения — живо до сего времени. В воде я отчаянная, шальная, несколько раз тонула, но боязни к этой прекрасной стихии не чувствую. Кисанька моя, когда я буду иметь возможность покатать тебя на лодке?! Может быть теперь на реке-Москве?! [?] Дни замечательные, и я молю природу не менять их к твоему приезду. Страдаю действительно без обуви. Ты видишь перед собой редкий экземпляр дуры, ведь дома у меня есть лёгкие парусиновые туфли, как бы они пригодились сейчас! На след, год, кисанька, мы с тобой поедем вниз по Волге. Я чувствую себя виноватой перед тобой, ведь я сорвала твой отдых; вначале я расчитывала провести с тобой мес. в доме отдыха, а позже планы изменились, и выходит, ты в этом году не отдохнула. Что-то принесёт тебе зима! Я также не сомневаюсь, что работа в учреждении будет тебе тягостна, и заранее ищу выхода из положения. Кисанька, надо по мере возможности тянуть работу в сегодняшних условиях. Об этом ты мне расскажешь подробно в Л-де.
От тебя нет писем. Из Киева получила вчера 3 письма (от знакомых). Узнают мой адрес и начинают писать, зовя в Киев, пугая Л-м климатом. Если б я не была связана Ириной комнатой, я выехала бы раньше в К., но снова и снова говорю, что покидаю этот город с громадным сожалением. Сознание, что не буду пользоваться услугами человека (Иры), кот. мне сделался так неприятным, меня утешает в решении уехать отсюда. Но попавши на свою киевскую окраину, в то отвратительное окружение (двор), при условии совместной кухни с неизвестными мне людьми (комнату умершей старухи заняло какое-то семейство) — я по Л-ду буду ещё больше сожалеть…
Легла с книгой в кровать с тем чтобы бодрствовать (боюсь воров!), но помимо воли проснулась только к утру. Предстоит ещё 7 ночей, срок короткий, но моё нетерпение удлиняет его. А вдруг ты не приедешь 11-го?.. Как только приедет Олёнушка, в тот же день напиши мне об этом. Жду сообщения. Целую.
