Сидела вчера на «Женитьбе» и скучала, ожидаемого смеха спектакль не вызвал; от игры удовлетворения не было. Досадно, что мы с тобой не удосужились посмотреть или хорошую игру или послушать концерт. Но мы были настолько захвачены и поглощены друг другом, что тогда такой необходимости не было. Не правда ли, родная? Как я хочу быть около тебя, сестричка моя. Неужели так моё стремление не будет реализовано? Боюсь, что да. От своей беспомощности я стала ещё злей, раздражительней. Сегодня, делая замечания завхозу, я от ярости потеряла голос, он оборвался и перешёл в шёпот, я даже испугалась. А позже полдня казнила себя. Работаю скверно, над статьёй сижу 3 дня и без толку.
Устала, и опять боли. Если Таня мне не ответит, то всё же, хотя бы временно, но работать, будучи в отпуску, в Москве я буду. Что ты на это скажешь? Ведь я смогу целых 1½ месяца, если только найду работу (временную), быть с тобой!
Уже собираясь укладываться спать, я отправилась в прихожую, где на окне (обычное место) нашла 2 письма. Сразу же по формату конвертов я увидела, что они не от тебя. Пишет приехавшая из Москвы б. приятельница и наконец-то Таня. Итак… «на работу с комнатой сейчас рассчитывать трудно, переменилось руководство ГорОНО и БОНО. Ничего определённого, к сожалению, сказать нельзя. Легче устроиться в загородной сети, но там не особенно хорошие квартирные условия. Маме о тебе говорила». — и т. д. Как видишь, рассчитывать не на что. Конец этим надеждам. В своих фантазиях я не бываю наивной, поэтому и тут я не рассчитывала на возможность получения работы с комнатой, но Танина мама меня уверила в этом. Знаешь, прочитавши эти строки, я совсем обмякла. Мне нечем жить…
Как эмоции окрашивают воспринимание окружающей обстановки, я тебе проиллюстрирую таким примером: отъезжая из Москвы во время моего первого пребывания там, я считала минуты, с усилием поддерживала разговор с Таней, вокзал казался неприятным, все люди раздражали. И 2-й раз, выпроваживала ты меня, — как всегда при прощании хотелось сказать много значительного и ничего не говорилось, вокзал, вся обстановка были милыми, и т. д…
Не знаю, как изменить свою жизнь, но так её тянуть не стоит.
Заканчиваю утром 8-го. Надо бежать на работу. Ида уже готова.
Целую тебя. Твоя Мура.
9/IV. 12 ч. веч.
Ураганом гоняла 2 раза по городу, к вечеру была приглашена на просмотр детского кино-фестиваля в доме Кр. Армии, и вот только что прибежала галопом (буквально идёт дождь, а я в светлых туфлях) домой. Застала твоё письмо и… от Костика!
Голубка, мама от меня в Киеве никуда не уйдёт, она переедет в Жмеринку только в том случае, если я выеду из Киева. Жить одной очень хочу, я совершенно переменила бы и образ жизни, комнату «приспособила» к своему вкусу, сюда приехала бы и ты, детка моя…
Уже очень поздно. Хотелось бы многое сказать тебе, но чем позже укладываюсь, тем дольше не засыпаю. Болей в желудке почти нет. Живу очень нездоровой жизнью — лихорадочно, напряжённо, нервные подъёмы дают взлёты в работе, то упадки ея. Хотелось бы немного отдыха, и так тянет к большому чувству. Это стремление появилось несколько дней назад. Об этом много думаю. Флиртую с 2-мя, но захватывающего нет ничего, мешает этой стороне сверхперегрузка, хотя основное — в отсутствии «желательного» человека. От Костика записка след, содержания: «Послал письмо на гл. почтамт, надеюсь получить на него ответ в самом непродолжительном времени. Хочу думать, что на это рассчитывать — я смею. К.».
Петру до сих пор не ответила, представляю, как лихорадочно ждёт этот бедолага ответа. Не могу собраться.
12/IV.
Ещё вчера спланировали мы с Юлькой пойти со своими «наследницами» в Музейный городок (б. Лавра) и к Днепру. Не захотевши лазить по музеям (тянет к простору), мы часа 4 провели на днепровских крутосклонах. Они покрыты ковриками первой и такой ароматной травки; Днепр широко разлит, затопивши Слободку (место моего рождения) и Трухонов остров. Ида, увидевши бутоны первых фиалок, вопила от восторга. Опьянённые, вернулись с ней домой. Загорели за эти часы. Беспрерывно думала о тебе и по приходе с радостью увидела твоё письмо на столе. Почему ты идёшь «в гости» к Олёнушке и кто такой Фёдор, очевидно, её последнее увлечение? Кошечка моя, не раздражает ли тебя присутствие нервного человека (я говорю о Рахили), не действует ли она скверно на тебя? Ты не сердись на меня за эти вопросы.
Полученная от Петра (за всё это время) небольшая сумма денег — меня жжёт. Как неприятны деньги от чужого человека. Я уж привыкла быть самостоятельной и, если б не этот долг, жила бы совсем прилично. В почтамте «до востребования» действительно ожидало меня письмо от Костика. Он предлагает, выражая беспокойство о здоровьи, — путёвку на курорт. Укоряет, что не хочу ему черкнуть несколько слов и спрашивает, счастлива ли я с Петром. Осведомляется о Идочке. Я ответила ему благодарностью за беспокойство и обещала время от времени писать. Этот человек — пустое место, но всё же его слова «во мне всегда ты найдёшь преданного тебе друга», — если они искренни, меня немного подкупили.
Да, родненькая, недавно я почувствовала потребность полюбить. Некого. Все, кого я знаю, такой любви не вызывают. Но всё же —
«И может быть, на мой закат печальныйБлеснёт любовь улыбкою прощальной».
(Пушкин)
Прогулка ослабила, и хочется спать, но стараясь превозмочь ненужную роскошь, я села за работу (новая статья в журнал). Проклятая голова не желает давать требуемых мыслей. Жаль, помимо производственной необходимости я имею в виду и гонорар…
Начала это письмо в 5 ч., а сейчас уже 10. Надо написать сестре и, может быть, настроить себя на письмо к Петру…
Креп-де-шин обещают выслать после 15-го. Если б ты знала, как огорчает эта невозможность быть прилично одетой. До сих пор не прибавляют мне жалованья, хотя обещают дать индивидуальную ставку. Всё это (подходит Ида и целует меня, я во время перерыва писанья подстригла её — довольно удачно) жилось бы совсем не плохо, если б не мой долг — он душит меня. Не буду хныкать, хочу думать, что выплачу летом и его. Больше мучит отсутствие решения о дальнейшем. Стремиться ли в Ленинград или же застывать тут? Скажи, детонька, что думаешь ты по этому поводу?..
Если не трудно, зайди, пожалуйста, в Наркомпрос и купи «Дошк. Воспитание» № 7. Этот журнал я выписала на год, но мне не высылают его, а он необходим и является настольной книгой каждой дошкольницы. Детка родная, пиши чаще, не забывай (если можешь) меня. Целую тебя горячо.
12 ч. — Вымучила письмо к Петру. Я себя презираю за то, что не говорю ему откровенно, а малодушно отмахиваюсь от этих мыслей…
15/IV. 12 час. ночи. Белая Церковь.
Родная, пришлось выехать на район. Сейчас сидела за прекрасно сервированным столом с собеседниками (белоцерковского происхождения), слушая перевранные арии, судорожно скрывая зевоту и усиленно расширяя слипавшиеся глаза — думала о тебе, голубка. Мысли о тебе никогда не оставляют меня. Таки пришлось выехать на район, но эта поездка носит иной характер, чем остальные. Ехала машиной, приём изумительный (обследование по распоряжению командующего Войска Украины), и работы здесь тьма…
16/IV.
Конечно, спать не пришлось. Рядом кашляли, на рассвете орали петухи и др. Сегодня выеду домой. Сделано не так много, как хотелось бы. Нет здесь темпов. Все странно медлительны, апатичны и нет горения. Отъехала всего лишь клм. 100 от Киева, а какая разительная перемена в жизненном укладе. Много уделяется внимания пересудам, склокам и др. прелестям проявления провинциальной рутины. Сейчас оденусь (ещё очень рано) и отправлюсь за 2 клм. Обследую ещё эту единицу, дам выводы и домой. Машина ждёт. Со мной (в бригаде) очень важная дама (она-то и достала машину!), толковая…
[Конец письма отсутствует.]
Киев. 16/IV. 10 час. веч.
Ксенёчек, сестричка дорогая!
Вот я и дома. Сегодня отправила тебе письмо из Б. Церкви и к вечеру машиной же уехала. Ехали очень быстро, в приятной беседе (очень культурным человеком оказалась моя спутница), время прошло совершенно незаметно. Как будто бы условились встречаться, но различные жизненные обстоятельства мне говорят о ненужности дальнейшего продолжения знакомства. Идуся долго ворковала и «слюнявила» меня поцелуями и словами примерно такими: «ах ты хорошенькая моя, Мурашечка дорогая».
Предвкушая радость чтения твоего письма, я сдерживала нетерпение, умышленно откладывая момент чтения после окончательного приведения себя в порядок, и только лишь почистившись и помывшись, я вползла в «заширмленный» свой уголок и там медленно процеживала его. Голубонька, как люблю тебя, не могу передать это обычными словами…
Таня вторичным письмом пишет: «сейчас момент неудачный, есть риск остаться на лето без работы. Мама очень взволнована твоей решительностью. Пока что сиди в Киеве и не делай глупостей. Какие причины заставляют тебя проявлять такую стремительность?» Более чем безотрадно…
