Некоторое время было тихо, потом К. сказал:
— Трактирщик поступил, конечно, благородно, но ведь необдуманно, или, может, у него особые причины имелись так вам обоим доверять?
— Так он Ханса хорошо знал, — пояснила трактирщица, — дядей Хансу приходился.
— Ну, тогда конечно, — сказал К. — Очевидно, семье Ханса очень хотелось породниться с вами?
— Может быть, — бросила хозяйка. — Не знаю, меня это не волновало.
— Наверно, так оно и было, — продолжал К. — Раз уж семья готова была такие жертвы принести и без всяких ручательств трактир в ваши руки отдать.
— Ну, потом-то оказалось, что не такая уж это и опрометчивость с их стороны, — заметила трактирщица. — На работу я, можно сказать, набросилась, девка я была сильная, даром что дочь кузнеца, ни служанок, ни батраков мне не требовалось, я всюду сама поспевала, и в столовой, и у плиты, и в стойле, и во дворе, а стряпала так, что из «Господского подворья» клиентов переманивать стала, вы наших обеденных гостей еще не знаете, поначалу их и того больше у нас столовалось, но с тех пор многие обратно отбились или по другим местам разошлись. А в итоге мы не только арендную плату исправно платить смогли, но через несколько лет и все хозяйство откупили, а теперь и из долгов почитай что выбрались. Есть тут, правда, и другой итог — что здоровье я себе вконец надорвала, сердце у меня никуда, да и сама вон совсем старуха. Вы небось думаете, что я намного Ханса старше, а на самом деле он только на два-три годка меня моложе, правда, он и не постареет никогда на такой работе — трубку выкурить, с гостями поболтать, потом трубку выбить, ну и, может, пива кому разок подать, — нет, от такой работы не состаришься.
— Вы поразительно многого добились, — сказал К., — тут и сомневаться нечего, но мы ведь говорили о временах до вашей свадьбы, и в ту пору разве не было странно, что родственники Ханса, не страшась денежных потерь или, по крайней мере, идя на такой большой риск, как передача вам трактира, все-таки настаивали на свадьбе, не имея в этом отношении других надежд, кроме как на вашу рабочую силу и трудолюбие, которых они тогда еще знать не могли, и на рабочую силу и трудолюбие Ханса, об отсутствии каковых им наверняка было хорошо известно?
— Ну да, да; — устало бросила хозяйка, — понятно, куда вы клоните, да только опять пальцем в небо. Кламм во всех этих делах ни сном ни духом не замешан. С какой стати ему было обо мне заботиться, а вернее сказать — как он вообще мог обо мне позаботиться? Он обо мне ровным счетом ничего не знал. И раз больше не вызывал, значит, забыл. Кого он больше не вызывает — про того забывает напрочь. Я уж при Фриде об этом говорить не стала. Но это не просто забвение, тут гораздо больше. Кого однажды позабыл — с тем когда-нибудь снова познакомиться можно. А с Кламмом на этого надеяться уже нельзя. Если он кого к себе больше не вызывает, значит, позабыл напрочь не только в прошлом, но и на будущее, на веки вечные, можно сказать. Если постараться, я могу, конечно, вашими мыслями начать думать, которые там, на чужбине, вам, может, и пригодились бы, только здесь, у нас, это мысли совершенно бесполезные, вздорные. Может, вы в своих рассуждениях даже до такого сумасбродства дошли, будто Кламм нарочно мне Ханса сосватал, чтобы мне без помех к нему, Кламму, приходить, если когда-нибудь в будущем он меня вызвать надумает. Вот уж поистине ничего сумасброднее и придумать нельзя. Да где такого мужа сыскать, который помешал бы мне к Кламму по первому его зову, по первому кивку бегом побежать? Вздор, сущий вздор, тут у самой ум за разум зайдет, когда с такими бреднями играться начинаешь.
— Нет, нет, — сказал К., — ум за разум у нас не зайдет, да и я в своих мыслях так далеко не заходил, как вам подумалось, хотя, по правде сказать, двигался куда-то в ту же сторону. Поначалу меня просто удивило, с какой стати родня Ханса столько надежд возлагала на свадьбу и каким образом все эти надежды и вправду сбылись, хотя и ценой вашего сердца, вашего здоровья? Мысль о причастности Кламма к этим обстоятельствам, разумеется, напрашивалась, но не в таком — вернее, еще не в таком — грубом виде, как ее представили вы, полагаю, единственно с одной лишь целью опять меня осадить, благо вам это доставляет удовольствие. Что ж, я рад вам его доставлять! Но мысль моя была вот какая: во-первых, очевидно, что Кламм стал причиной этой свадьбы. Не будь Кламма, вы не убивались бы от горя, не сидели бы без дела в садочке; не будь Кламма, вас не увидел бы там Ханс, а не будь вы так печальны, робкий Ханс и заговорить бы с вами в жизни не решился; не будь Кламма, вы никогда бы с Хансом не обнялись в слезах; не будь Кламма, добрый старый дядюшка-трактирщик никогда бы не увидел, как вы в садочке, словно два голубка, сидите; не будь Кламма, вы не были бы столь безразличны ко всему на свете и, значит, не пошли бы за Ханса замуж. Все-таки рискну сказать, что во всем этом Кламм достаточно сильно замешан. Но оно и дальше так идет. Не ищи вы возможности забыться, вы бы уж наверняка не стали так гробить себя работой, а значит, так истово не поднимали бы трактир. Выходит, и тут без Кламма не обошлось. Но и помимо этого Кламм, безусловно, виновник ваших недугов, ведь сердце ваше еще до свадьбы было иссушено пагубной страстью. Остается только один вопрос: чем это родню Ханса так привлекала его женитьба на вас? Вы сами как-то упомянули, что стать возлюбленной Кламма — значит получить пожизненное высокое звание, которого невозможно лишиться, — наверно, вот это их и привлекло. А кроме того, полагаю, еще и надежда на вашу счастливую звезду, — если только согласиться, что звезда и вправду счастливая, но вы на этом настаиваете, — на то, что звезда эта всегда будет вам сопутствовать, а не покинет вас столь же скоропалительно и внезапно, как покинул Кламм.
— Вы все это всерьез говорите? — спросила трактирщица.
— Всерьез, — не задумываясь, ответил К. — Только я думаю, что родичи Ханса в своих надеждах оказались не совсем правы, хотя и не совсем просчитались, а еще я думаю, что вы допустили ошибку, и я эту ошибку вижу. Внешне вроде бы все удачно вышло, Ханс всем обеспечен, и жена у него из себя видная, семья в почете, хозяйство без долгов. Но на самом деле все вовсе не так удачно, с простой девушкой, полюбившей его первой большой любовью, он наверняка изведал бы счастья куда больше; и если он иной раз ходит по трактиру как потерянный, в чем вы его упрекаете, то лишь потому, что он и в самом деле чувствует себя тут потерянным — ничуть, правда, не будучи из-за этого несчастным, уж настолько я успел его узнать, — однако столь же очевидно и то, что этот ладный, смышленый малый с другой женой был бы куда более счастливым человеком, а значит, и вполне мужчиной, самостоятельным, дельным, работящим. И вы тоже нисколько не счастливы и, как сами говорите, без трех вещей, оставшихся на память, жить бы дальше не захотели, да и сердце у вас больное. Выходит, родня в своих надеждах все-таки просчиталась? Нет, я так не думаю. Благословение было над вами, только они не сумели его с неба достать.
— Что же они упустили? — спросила хозяйка. Она лежала теперь вытянувшись на спине и смотрела в потолок.
— Кламма спросить, — сказал К.
— Опять вы за свое, — устало бросила трактирщица.
— Или за ваше, — возразил К., — дела-то наши одного свойства.
[— В известном смысле его спросили, — сказала трактирщица. — Мое свидетельство о браке оформлено его подписью, правда случайно, он просто замещал тогда начальника другой канцелярии, поэтому там и значится: и. о. начальника Кламм. Помню, как я прямо из магистрата с этим свидетельством домой помчалась, ни подвенечного платья, ни фаты не сняла, за стол села, свидетельство перед собой положила, снова и снова на дорогое имя любовалась и с детским усердием в свои-то семнадцать лет эту заветную подпись скопировать пыталась, да еще с каким пылом, целую страницу вензелями исписала и не заметила, что Ханс у меня за спиной стоит, за моим занятием наблюдает и помешать мне боится. К сожалению, потом, когда на свидетельстве все необходимые подписи проставлены были, пришлось его в совет общины сдать.
— Да нет, — сказал К., — такой запрос я даже не имел в виду, вообще ничего официального, говорить надо не с чиновником Кламмом, а с Кламмом как частным лицом. Все служебное здесь ровным счетом ничего не стоит; если бы вы, к примеру, как я сегодня, всю документацию общины, включая, возможно, и ваше ненаглядное свидетельство о браке, сваленным в кучу на полу увидели, — если, конечно, оно в сарае не хранится, где его давным-давно крысы съели, — тогда, полагаю, вы бы со мной согласились.]
— Хорошо, что вы хотите от Кламма? — спросила хозяйка. Она теперь села прямо, взбив подушки и откинувшись на них, и смотрела К. прямо в глаза. — Я свою историю откровенно вам рассказала, может, вас это чему и научит. Но теперь и вы откровенно мне скажите: о чем таком вы хотите Кламма спросить? Я еле-еле Фриду уговорила в комнату к себе подняться и там побыть, боялась, вы при ней не станете говорить вполне откровенно.
