Ей вдруг пришло в голову, наверное впервые, что я обыкновенный рабочий, поэтому она неожиданно спросила:
— Чтобы приехать сюда, вам пришлось на полдня уйти с работы? Я не думала…
— Да нет, я все равно взял бы полдня. Я играл сегодня на бильярде.
— На бильярде? — снова повторила она и, слегка заинтересовавшись, подняла брови.
— Да.
— Профессиональному игроку в регби, наверное, не так уж важно работать полный рабочий день?
— Да, пожалуй. Двое-трое наших игроков совсем не работают. Живут на то, что получают за регби.
— А что они делают летом?
— Ну… подыскивают какую-нибудь работу.
— И вы тоже так, Артур?
— Нет, я всегда работаю.
— Что же вы делаете?
— Я токарь.
— Токарь?
Она съела еще несколько жирных кусочков с тарелочек, которые подала Мэй, и пососала пальцы.
— А как вы предпочитаете зарабатывать на жизнь, работой или регби?
— Регби.
— Прекрасно! — сказала она. — По-моему, у вас дар к регби. Это поднимает вас над другими, вы согласны?
— Согласен…
Мне было тошно слушать, как она говорит про вещи, в которых ничего не смыслит, только и надежды было, что ей самой это надоест. Джонсон поднял голову и глядел на дом, на стеклянную дверь, но вряд ли видел меня через стекло: смотрел он довольно долго, а потом снова занялся клумбами.
Тут я заметил, что она сидит рядом и спрашивает:
— Налить вам еще чаю?
Я передал ей чашку, она наклонила носик чайника, но оттуда ничего не полилось.
— Придержите, пожалуйста, крышку, Артур, — попросила она.
Я прижал крышку пальцем, и она почти опрокинула чайник.
— В нем ничего нет, — жалобно проговорила она. — Мэй налила мало воды и забыла подать кипяток.
— Может, мне пойти принести? — спросил я.
Она поставила чайник рядом с чашкой.
— Не стоит, то есть если вы не хотите еще чая.
— Нет, спасибо.
Я сунул руку в карман брюк и вытер пальцы о носовой платок.
— Очень досадно получилось с чаем, — сказала она.
И вдруг мы оказались лицом друг к другу.
Не знаю, сколько времени мы так просидели. Я посмотрел ей в глаза и увидел, что в каждом из них крупными буквами написано: «кровать». Она прижалась правой грудью к моему плечу. Я решил не обращать на это внимания.
— На нас смотрят, — сказал я.
Она только слегка напряглась, но это был верный знак ее настроения.
— Кто? — равнодушно спросила она.
— Джонсон. Он в саду… пропалывает клумбы… и смотрит.
— Если вам неприятно, что на вас смотрит садовник, можно уйти в другую комнату.
— Джонсону, наверное, не очень трудно будет догадаться.
Она начала раздражаться.
— Странно, что это вас беспокоит. Но, конечно, неудачно, что мы у него на виду. Если хотите, Артур, перейдем в другой угол.
Она встала, взяла меня за руку и повела к другому дивану, откуда был виден капот и фары моего автомобиля. Ей не пришло в голову закрыть вторую стеклянную дверь. Она выпустила мою руку как раз вовремя: едва я встал, как услышал хруст песка и увидел, что Джонсон идет по аллее, косясь на дом.
— Опять он, — сообщил я.
— Вы мне нравитесь! — воскликнула она. — Вы похожи на кошку.
— Я хотел бы выпить. У вас что-нибудь найдется?
— Непрерывно в движении. Я никогда не видела такого неугомонного человека.
— Неприятно все время смотреть на Джонсона.
— Он уйдет через несколько минут. Может быть, тогда вы немного успокоитесь. Просто поразительно…
Миссис Уивер подошла к шкафчику рядом с радиолой и налила две рюмки. Она смотрела, как я залпом выпил свою, потом тоже отпила половину. У меня было такое чувство, как будто Джонсон подкрадывается к окну. В рюмках было виски.
— Вам хочется двигаться? — спросила она.
Я, кажется, не понял, что означал этот вопрос. Она отпила еще глоток и поставила рюмку. Я отошел к стеклянной двери и выглянул наружу. Никого не было. Я немного надеялся, что Джонсон окажется там и все решится само собой.
— Я, пожалуй, зря приехал, — сказал я.
— Ах, Артур, к чему эти глупости? — Миссис Уивер говорила ласково и сочувственно. Как с ребенком.
Она подошла и остановилась прямо передо мной, сдерживая дыхание и слегка открыв рот.
— Вы чем-то расстроены? — спросила она.
— Нет.
Она положила руку чуть пониже моего плеча.
— Не надо так стесняться, — сказала она по-прежнему ласково.
Она, наверное, видела, что я дрожу, и из-за этого подошла так близко, что я не мог ее не обнять. Она прижала свои губы к моим, и я почувствовал во рту ее язык.
С трудом отстранившись, я сказал:
— Не знаю, зачем я приехал.
— Молчите, — настойчиво сказала она и нажала на мое плечо, чтобы повернуть меня к двери. Я ждал, что сейчас на пороге увижу Уивера.
Но там никого не было. Я почувствовал, что мне безразлично, кто бы сейчас сюда ни вошел.
— Мне, пожалуй, лучше уйти, — сказал я.
Она остыла, и мы отпустили друг друга.
— Почему? По-моему, вы вели себя так мило.
— Я думаю, это нечестно.
— О Артур… нечестно!
Она повернулась, чтобы посмотреть на меня.
Чем больше я двигался, тем мне было спокойнее. Я сделал несколько шагов поперек комнаты, потом начал ходить вдоль стены.
— У вас такое ощущение… как будто… вы чего-то не поняли? — спросила она.
— Наверное, да.
Я смотрел на капот автомобиля и чувствовал себя в безопасности.
Потом она вдруг сказала:
— Может быть, вы думаете о миссис Хэммонд?
Она ожидала, что я сразу же на нее посмотрю. Кажется, ей было немного не по себе.
— О миссис Хэммонд?
— О женщине, с которой вы живете… Вы ведь с ней живете?
— Я снимаю у нее комнату.
— Ну, хорошо, называйте это как хотите. Я вовсе не стараюсь вас испугать, Артур. Но вы думали о ней?
— Нет… Я думал о мистере Уивере.
— А!.. Понимаю.
Она не знала, нужно ли объяснять мне, почему из-за него не стоит беспокоиться. Она снова нерешительно подошла ко мне.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал я.
Этого не надо было делать. Я ее не понял, не понял, чего она хотела, я мог еще исправить ошибку — казалось, именно это она мне говорит и советует поторопиться, потому что ее терпение уже почти иссякло. Я сделал шаг к стеклянной двери. Мне было не до тонкостей.
Она еще не знала, до какой степени ей следует рассердиться: прийти ли в бешенство или нет. Она так на меня посмотрела, что я ясно увидел, как она поднимает стол красного дерева весом в полтонны и швыряет его мне вдогонку.
— Вы уходите?
Я сделал все самым омерзительным образом. Я был слишком неуклюж. Я отказался от даровой пробы, и у нее появилось то самое выражение лица, которое бывает у разочарованного продавца. Она не поняла, что я тоже разочарован. Она просто не могла себе представить, что для меня значит рисковать отношениями с Уивером. Она смотрела на меня как на последнего подлеца, и я чувствовал себя последним подлецом…
— Вы уходите? — снова спросила она.
Я попробовал объяснить ей, рассказать, чего я хотел от жизни и как я этого хотел.
— Разве я могу… — начал я. — Такая жизнь просто не по мне.
— Вам незачем объяснять, Артур. Если вы чувствуете, что должны уйти, уходите.
— Вы понимаете, что я хочу сказать? Понимаете?
— Или оставайтесь, Артур, или уходите.
Минуту нам обоим казалось, что я останусь.
Потом я выскочил на аллею, забрался в машину и рванулся к белым воротам. На старательно разровненном песке остался широкий след, где машину чуть не занесло. Теперь я обливался потом, меня била дрожь, и все путалось в голове. Почему я не подыграл ей? Ведь наверняка она была лучше всех, с кем я имел дело. Такая женщина! А я взял и отказался.
Почему? Это-то понятно… Я должен относиться ко всему этому, как к шутке. Это не деловое предложение — настолько, что я отказался от самой большой удачи, какая мне только выпадала. Может, около нее толпятся сотни желающих, да мне-то от этого не легче. Она же выбрала меня. Безвестное ничто. А я взял и отказался. Это было так не по-деловому, что я вел себя, как порядочный человек. Только одно… Если я когда-нибудь замечу, что Уивер хочет отделаться от меня…
* * *
Начало сезона оказалось бурным. Тогда мы еще не знали, что кое-кому пригрозили увольнением, если наша команда не поднимется в таблице лиги. Джордж Уэйд и Дей Уильямс, тренер основного состава, не давали нам ни минуты передышки. Предварительные тренировки были напряженными и непрерывными: все долгие летние вечера мы занимались боксом, гимнастикой, бегали на короткие дистанции, играли в салки и первую встречу с Лидсом начали в хорошем настроении. Мне это пришлось кстати: я чувствовал себя все беспокойнее, а тут сразу стало легче. Играл я от этого только лучше. Можно было подумать, что за лето я стал опытным мастером. Тем более я удивился, заметив, что Уивер ко мне остыл. Никаких особенных признаков не было, но я всегда хорошо замечаю такие вещи: теперь он все чаще бывал с Морисом. Тогда же я в первый раз увидел Слоумера — закутанная в плед детская скрюченная фигурка в ложе комитета.
