Надо будет подробнее расспросить Триша про отцовские часы на досуге, что-то он очень подозрительно отмалчивается.
Вох Добрынин обладал не только приметной фамилией, напомнившей мне об одном из древнерусских богатырей, но и поистине богатырской комплекцией. Такое ощущение, что кожи он выделывал своими кулаками, и потому они у него такие мягкие.
Нрав у здоровяка оказался миролюбивый, веселый, даже слегка разбитной. Но и впаривать он умел как надо, я с трудом отбрехалась от кожаных сапожек — «сын для матери тачал, так ей не по ноге пришлись, но вы попробуйте, какая кожа мягкая…» — нет, сапожки и вправду были что надо, красивые, из темной кожи, чуть повыше голени, украшенные бахромой и вышитые. Красота, наши стилисты бы удавились за такой «народный стиль», но мои дела были не настолько хороши, чтобы я позволяла себе такие покупки. Честно говоря, я пока слабо представляла, как можно улучшить состояние тех дел, ну, кроме того, что неплохо бы найти вампирий перстенечек и избавить род ди Бухе от «позорного пятна» — тогда, глядишь, и до наследства получится добраться. А до того — хоть официанткой к Джулиану ди Венцеру устраивайся, чтобы заработать на хлеб.
Хотя…
Не возьмет же, подлец. Глазами своими яростно на меня сверкнет, попытавшись спалить на месте, и уйдет в закат. К невесте!
Пока я расплачивалась за кошелек — мягчайшая кожа, чары облегчения веса и небольшого расширения, а также мантикорий зуб на шнурке, стягивавшем горловину и обеспечивавшем кошельку безопасность от карманников, после долгого торга лишили меня обеих медных монеток, Триш в двух шагах от прилавка все так же приглядывал за дракошкой. Ну, точнее держал сумку с ней, которая мешала мне придирчиво разглядывать товар кожевника, а Вафля сидела в этой сумке, будто на королевском троне и тискала часы с таким довольным видом, будто это был самый большой бриллиант королевской короны.
Когда внезапно крыс вскрикнул — или взвизгнул, я так и не поняла, что подходит этому возмущенному воплю больше, в нем было все и сразу — высокие нотки, для привлечения внимания, рычащие — угрожающие, и много-много злости, и даже боли — я аж вздрогнула и развернулась в ту сторону на каблуках. Триш находится на брусчатке — местная площадь вымощена крупным булыжником, и такое ощущения, что кто-то просто взял и швырнул моего дворецкого носом в грязь. А сумка, где сумка? С моей Вафлей!
— Миледи, — крыс, из которого ударом вышибло кислород, без лишних слов вытянул лапку в нужном направлении.
А там я увидела свою сумку. В тощих руках какого-то мальчишки-оборванца!
Ну, капец. Беспокоилась за деньги, а у меня посреди белого дня на людной площади сперли моего дракона!
Не сказать, что я уж очень в детстве не любила физкультуру. Избирательно. Я дружила с гимнастикой, но мы с гимнастическим конем предпочитали обходить друг друга на расстоянии. Я любила футбол, но волейбольный мяч слишком часто проявлял желание меня прикончить.
Я не любила короткие забеги на скорость, но зато неплохо вытягивала длинные, на выносливость.
И если бы у меня был выбор, я бы, конечно, предпочла, чтобы на моем пути не было людей, чтобы мы с наглым воришкой бежали долго и неторопливо, чтоб я точно его нагнала, но… Выбора у меня не было.
Орать “держи-держи” я не стала. Почему? А вы когда-нибудь видели полицейского, который не сам догоняет преступника, а орет кому-то из прохожих? Как показывает практика, это редко помогает, те, кто бросается ловить негодяя, только мельтешат под ногами.
Именно поэтому я дернула в забег сама. Так, что воздух мгновенно загорелся в моих легких, но тут у меня был дивный выбор — лишиться легких или лишиться моей драгоценной дракошки. Вафля оказалась более дорогим грузом на моих внутренних весах.
Паршивец! Ему повезло, что на моем запястье блокиратор, иначе я бы сейчас от души сыпанула ему в спину что-нибудь крепкое, заковыристое, чтобы длинные руки завязались в узел где-нибудь за спиной и не развязывались бы до пенсии.
Мне в спину оборачиваются. Кто-то даже охает, взвизгивает, комментирует.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Бабоньки, бабоньки, смотрите, наш Прошка-то опять тикает! Опять что-то спер!
Ага! Значит, мой преступник — завзятый рецидивист, и на этом рынке имеет печальную славу. Интересненько. Хотя я подумаю об этом позже. Сейчас у меня вынужденная кардионагрузка!
Дорогая вселенная, я не заказывала такого сжигания калорий от поглощенного с утра пирога.
— Бедный Прошка, — тоненько взвизгивает какая-то дородная мамашка, мимо которой я только что пронеслась, — то ж ведьма за ним бежит, не иначе как теперь пустит его на свой вонючий декокт, пакостный.
Нет, все-таки прав был господин Эрнст — на этом рынке свой ведьминский статус мне скрывать не удалось бы. Ну… Не очень-то и хотелось. Интересно, а я вправду так могу? А рецепта декокта, в котором требуются уши вороватого паршивца, нету, случаем? Вот догоню, оторву и вернусь, чтобы уточнить.
— Так ему и надо, — вклинивается недовольный голос, манерно вытягивающий гласные звуки, — другим воровайкам не повадно будет воровать! Давно их на место поставить надо было. А стража все церемонится.
— Жалко сиротиночку-у-у! — плаксиво всхлипывает жалельщица, и это в общем-то все, что я слышу напоследок. Я вылетаю за пределы рыночной площади, на широкую улицу, которая, увы, тоже полна народу. Господи, как быстро этот наглец бегает. И, судя по всему, он услышал вой за своей спиной и сделал правильные выводы. По крайней мере он сначала нырнул промеж четырех столпившихся у шляпного магазина ведьм, потом сиганул куда-то в кусты, и…
Я бы, наверное, его потеряла.
Вот только спер он не просто мою сумку, он спер мою сумку с лежащим в ней фамилиаром. А фамилиар — это не просто красивое слово, так утверждал магический справочник по разведению карликовых драконов. Между фамилиаром — магическим питомцем, — и его владельцем всегда была протянута магическая ниточка связи. И вот сейчас, лишившись Вафли, я как раз и ощутила эту ниточку, тугую, бьющуюся в унисон сердечку моей напуганной дракошки, и летела я не вслед малолетнему клептоману. Я летела по этой самой нитке. Именно страх моей дракошки и придавал мне сил. Именно он заставил меня сгрести подол в охапку и не сбавляя скорости пролететь всю полосу зеленого кустарника.
И когда на моем пути выросла каменная стена забора, невысокая, декоративная, где-то по пояс, я с налету через неё перемахнула, даже не сообразив, что никогда раньше таких высот без тренировок не брала.
Все.
Догнала.
Поймала.
Паршивец оказался здесь, в саду. Во всем своем вихрастом, немытом и побитом великолепии. Он не ожидал, что я окажусь здесь, и при виде меня шарахнулся назад, чуть не упал в роскошную клумбу пионов залатанным задом своих истасканных штанов.
Я спасла пионы. Я сгребла мальчишку за грязное ухо двумя пальцами и дернула к солнцу, желая ему расти большим и умным. От души!
Вот только он тут был не один.
Красивая девочка, в белом платьице, похожем на взбитый торт из-за количества рюшей и оборок, смотрела на меня огромными синими глазами. Гладкие черные волосы были завиты тугими локонами. Не были бы черными, спутала бы эту куколку с Мальвиной.
Я опустила глаза на ручки девочки, и мои симпатии к ней резко сбавили размах.
Моя сумка. С моей дракошкой! В руках у этой… Мелкой сообщницы!
Вот ведь бандиты, уже в банде работают!
Обожаю детей. В супе! Они там нежные, мелко порубленные и не пакостят! В иных формах обычно все-таки нет!
— Живо! Дай! Сюда! — не без удовольствия выкручивая взвывшему от боли Прошке прихваченное ранее ухо, потребовала я, глядя девчонке в глаза.
Она же только угрожающе на меня… Зашипела! Как кошка! Обнажив тоненькие маленькие клычки. Вампирша! Маленькая вампирша!
В каком-то фильме я видела тему, что такие маленькие вампиры могут быть только в одном случае — если упырь обратит в вампира ребенка. Тогда он перестает взрослеть и остается ребенком навечно. И обычно такие вот хрупкие вампиры-дети оказывались самыми сильными занозами в пятой точке.
