Как-то раз я отпугнул парочку этих зверей, когда они рылись среди мусора во дворе моего дома. Чем-то в них швырнул. Они были необычайно шерстисты, и несколько моих соседей были так потрясены, словно я совершил брешь.
Большинство улькоманистов, как охарактеризовала себя Нэнси, жили, как и она, на два дома — в её голосе слышалась вина, когда она объясняла это, вновь и вновь отмечая, что, должно быть, из-за какой-то исторической причуды более плодородные места для археологических раскопок расположены в районах сплошной Уль-Комы или со значительно преобладающей уль-комской штриховкой. Университет принца Уэльского имел взаимные договорённости с несколькими уль-комскими академиями. Большую часть каждого года Дэвид Боуден жил в Уль-Коме, а на меньшую — возвращался в Канаду. Сейчас он находился в Уль-Коме. Аспирантов у него, сказала она, мало, да и учебная нагрузка невелика, но я всё-таки не смог дозвониться ему по тому номеру, что она мне дала.
Пошарив в Сети, нетрудно было убедиться в правдивости большей части того, что сказала мне Изабель Нэнси. Я нашёл страницу, где в числе прочих значилось название диссертации Махалии. Её имя из списка пока не исключили, равно как не отдали дань её памяти, что, я не сомневался, вскоре произойдёт. Нашёл список публикаций как Нэнси, так и Дэвида Боудена. Его список включал в себя книгу 1975 года, о которой упоминала Нэнси, две статьи примерно того же времени, ещё одну статью десятью годами позже, затем главным образом журнальные публикации, некоторые из которых впоследствии были изданы под одной обложкой.
Я нашёл fracturedcity.org, основной сайт фанатов допплурбанологии, одержимых Уль-Комой и Бещелем. Подход сайта, соединявший два города в единый объект изучения, должен был бы возмутить благовоспитанное мнение в обоих городах, но, судя по комментариям на форуме, доступ к нему был вполне обыденным, хотя и слегка незаконным делом для граждан обоих. Последовательность ссылок оттуда — у многих серверов были адреса. uq и. bz, что свидетельствовало о наглости участников, об их уверенности в снисходительности или некомпетентности наших и уль-комских цензоров, — позволила мне выйти на несколько абзацев, скопированных из книги «Между городом и городом». Там говорилось именно то, что изложила мне Нэнси.
Звонок телефона заставил меня вздрогнуть. Я осознал, что уже темно, больше семи.
— Борлу, — сказал я, откидываясь на спинку стула.
— Инспектор? Чёрт, сэр, у нас тут такое дело! Это Кещория.
Агим Кещория был одним из наших сотрудников, размещённых в отеле, чтобы присматривать за родителями Махалии. Я протёр глаза и пробежал взглядом по своей электронной почте, проверяя, не пропустил ли входящих сообщений. В трубке, помимо голоса Кещории, различался шум: явный переполох.
— Сэр, мистер Джири… самоволка, сэр! Он, чтоб его… совершил брешь.
— Что?
— Он выбрался из номера, сэр.
Позади него раздавался голос женщины: та кричала.
— Чёрт, что случилось?
— Не знаю, каким макаром он проскользнул мимо нас, сэр, просто не знаю. Но он пропадал недолго.
— Откуда известно? Как вы его забрали?
Он опять выругался.
— Не мы, сэр! Брешь его забрала. Я звоню из машины, сэр, мы едем в аэропорт. Брешь, это… сопровождает нас. Где-то. Они сказали нам, что делать. Это миссис Джири, вы, наверно, слышите. Он должен улететь. Прямо сейчас.
Корви уехала и не отвечала на звонки. Я взял из гаража отряда машину без опознавательных знаков, но погнал её с истерически завывающими сиренами, игнорируя ПДД. Ко мне применялись только бещельские правила и, следовательно, только их я имел полномочия игнорировать, но дорожное движение — это компромиссная область, где Комитет по надзору обеспечивает близкое сходство между правилами Бещеля и Уль-Комы. Хотя культуры движения не идентичны, ради пешеходов и машин, которым, не-видя, приходится ладить с большим количеством зарубежного трафика, транспорт в обоих городах движется в сопоставимых скоростях и сопоставимыми способами. Мы все учимся тактично избегать и соседских, и своих собственных транспортных средств, наделённых чрезвычайными полномочиями.
Вылетов на протяжении пары часов не было, но супруги Джири будут изолированы, а Брешь каким-то тайным способом проследит, чтобы они поднялись в самолёт, а затем и в воздух. Наше посольство в США уже будет проинформировано, равно как и представители в Уль-Коме, и в обеих наших системах их имена будут помечены фразой «в визе отказать». Как только они выедут, обратной дороги им не будет. Я пробежал через аэропорт Бещель к офису полищай, показал свой значок.
— Где Джири?
— В камере, сэр.
Не зная заранее, что увижу, я уже прокручивал в уме фразы типа «да вы знаете, что произошло с этими людьми, что бы там они ни сделали, они только что потеряли дочь», и так далее, но этого не потребовалось. Им предоставили еду и питьё, обращались мягко. Кещория был с ними в маленькой комнате. Он что-то бормотал на своих начатках английского, обращаясь к миссис Джири.
Она посмотрела на меня глазами, полными слёз. Её муж, как показалось мне на мгновение, спал на койке. Увидев, насколько он неподвижен, я понял, что это не просто сон.
— Инспектор, — сказал Кещория.
— Что с ним случилось?
— Он… Это Брешь, сэр. Наверно, всё будет в порядке, скоро проснётся. Не знаю. Не знаю, что за хрень они с ним сотворили.
— Вы отравили моего мужа… — сказала миссис Джири.
— Миссис Джири, пожалуйста.
Кещория встал, приблизился ко мне и понизил голос, хотя говорил уже по-бещельски:
— Мы ничего не знали об этом, сэр. Снаружи раздался небольшой шум, потом кто-то вошёл в вестибюль, где мы сидели.
Миссис Джири плакала, разговаривая со своим не приходящим в сознание мужем.
— Джири вроде как кренится в дверях и теряет сознание. Охранники отеля идут к ним, просто смотрят на эту расплывчатую картину у порога, там кто-то за спиной у Джири маячит, останавливаются и ждут. Слышу этот голос: «Вы знаете, что я представляю. Мистер Джири совершил брешь. Выдворите его». — Кещория беспомощно покачал головой. — Потом, а я до сих пор ничего толком не вижу, тот, кто это говорил, его уже нет.
— Как?..
— Инспектор, я ни хрена не знаю. Я… Я понесу за это ответственность, сэр. Должно быть, Джири прокрался мимо нас.
Я смерил его взглядом.
— А ты хотел получить пирожок? Конечно, это твоя ответственность. Что он сделал?
— Не знаю. Я и рта не раскрыл, как люди Бреши исчезли.
— Как насчёт?.. — Я кивнул на миссис Джири.
— Её не депортируют: она ничего не сделала. — Он говорил шёпотом. — Но когда я сообщил ей, что нам придётся забрать её мужа, она сказала, что поедет с ним. Не хочет оставлять его одного.
— Инспектор Борлу. — Миссис Джири старалась, чтобы голос звучал ровно. — Если вы говорите обо мне, вам следует говорить со мной. Вы видите, что сделали с моим мужем?
— Миссис Джири, мне ужасно жаль.
— Ещё бы…
— Миссис Джири, это сделал не я. И не Кещория. Никто из моих сотрудников не имеет к этому отношения. Вы понимаете?
— Брешь? Брешь, Брешь…
— Миссис Джири, ваш муж только что совершил нечто очень серьёзное. Очень серьёзное.
Она была спокойна, если не считать тяжких вздохов.
— Вы меня понимаете? Не случилась ли какая-то ошибка? Разве не ясно мы объяснили систему сдержек и противовесов между Бещелем и Уль-Комой? Вы понимаете, что эта депортация не имеет никакого отношения к нам, что мы совершенно ничего не в силах с этим поделать и что ему, послушайте меня, ему невероятно повезло? В том, что дело ограничилось лишь этим?
Она ничего не сказала.
— В машине у меня сложилось впечатление, что ваш муж не совсем ясно представляет себе, как оно здесь устроено, так что скажите, миссис Джири, не пошло ли что-то не так? Неужели он не понял наших… советов? Как мои люди не увидели, что он уходит? Куда он направлялся?
Вид у неё был такой, словно она может расплакаться, потом она взглянула на своего лежавшего навзничь мужа, и её поза изменилась. Она выпрямилась и что-то сказала ему, чего я не расслышал. Миссис Джири посмотрела на меня.
— Он служил в ВВС, — сказала она. — Думаете, перед вами просто толстый старик? — Она прикоснулась к нему. — Вы никогда не спрашивали нас, кто мог бы это сделать, инспектор. Я не знаю, как это понимать, просто не знаю. Как сказал мой муж, вы что же, думаете, мы не знаем, кто это сделал?
Она стискивала в руках лист бумаги, сворачивала его, разворачивала, не глядя, убрала его в боковой карман сумки, вынула снова.
— Думаете, наша дочь не разговаривала с нами? Лишь-Кома, Истинные граждане, Национальный блок… Махалия боялась, инспектор. Мы ещё не выяснили, кто именно это сделал, и мы не знаем почему, но вы спрашиваете, куда он собирался? Он собирался выяснить. Я говорила ему, что ничего не получится — он не говорит на местном языке, не читает на нём, — но у него имелись адреса, которые мы нашли в Интернете, и разговорник, так что же, я должна была велеть ему не ходить? Не ходить? Я горжусь им. Эти люди ненавидели Махалию многие годы, с тех пор как она впервые сюда приехала.
