– Ты хто? – выдыхает он перегаром.
Отогнуть палец, как Громину, не выходит. Тогда протягиваю к нему руку и жму на болевую точку за ухом. Тихомиров охает и отпускает меня, а я прижимаю его руки и шиплю почти в лицо, чтобы слышал только он:
– Послушай меня, Аркадьич! Что бы тебя не глодало, как бы ты себя не винил, всё осталось там, за речкой. Нельзя так. Не дело. Себя не жалеешь, так семью пожалей. Сопьёшься. Свечкой сгоришь.
– Что ты можешь знать? – вдруг почти трезвым голосом произносит Тихомиров. – Снятся они мне. Каждую ночь снятся, понимаешь? Потому что живой я. А они… Сюда уехал, так вслед все друзья погибшие за мной пришли. В глаза смотрят и молчат. А как выпью – уходят.
По морщинистому лицу бежит слеза. Он обхватывает руками голову, взъерошивая седые лохмы волос.
– Как забываюсь, мне сразу легче становится, – шепчет дядя Миша.
Нужно вывести его из депрессии. Как нам там тогда на занятиях психологи объясняли? Попробуем.
– Отставить сопли, капитан, ты же тельник носишь.
Он, не мигая, смотрит мне в глаза и трезвеет окончательно.
– Командир?
Потом мотает головой и смотрит удивленно.
– Сергей? Что это было?
– Протрезвление, Михаил Аркадьич.
Дядя Миша замирает, хлопая глазами.
Пора закругляться, а то что-то во дворе тишина настала. Я огляделся, но никого, кроме внимательно наблюдавших за нами домочадцев Тихомирова, не заметил. Махнув выглядывающему из-за кустарника Савину, вхожу в подъезд.
– Серёг, что это было? – задаёт мне тот же вопрос Олег, поднимаясь следом.
– Шокотерапия.
На третий этаж поднимались медленно. Олег молчал. Я молчал. Свою судьбу уже я изменил. Может, так же получится и с Тихомировым. И не случится с ним беды в будущем.
В прихожей встретили маму Олега.
– Здрасте, тёть Маш.
– Здравствуй, Серёжа.
– Мы видик посмотрим, мам?
– И не надоело тебе? – спросила мама Олега. – Который раз смотреть будешь!
– Интересно же!
В зале стоял цветной кнопочный «Темп», а рядом кассетный видеомагнитофон JVS. Я принялся разглядывать японский аппарат. Было интересно – ведь один из первых видеомагнитофонов VHS-стандарта.
– Ну, как техника? – хвастается Олег. – Круто?
Я пожал плечами – ничего мол. Откуда ему знать – что через пару десятков лет техника будет на порядок круче? Что видеомагнитофоны, как и обычные, канут в лету, а будут лазерные проигрыватели и компьютеры. И телевизор можно будет на стену вешать как картину, не боясь, что он оттуда вместе со стеной рухнет.
Мои ужимки Савин понял по-своему:
– Джапан! – он присел перед аппаратом и ласково погладил переднюю панель. – Вещьч!
– Кто привёз?
– За ним батя во Владик к дядьке ездил. Сюда в чемодане вёз, чтоб никто не видел. Деньжищ стоит обалденных, – и прошептал, – две тысячи!
Я хмыкнул – две тысячи. Для меня эта сумма непривычно мала. Моя метровая «Сони» стоила двадцать штук. Хотя для этого времени сумма действительно огромна и сравнивать те деньги с нынешними, как сравнивать, например, этого мастодонта с круглой линзой экрана и именем «Темп» с моей «Сони».
Олег вытащил кассеты из серванта.
– Что будем смотреть? – и изобразил каратистскую стойку.
– Нет, – качаю головой я и изображаю сумасшедшего. Савин поднимает брови.
– «Пролетая над гнездом кукушки» включай.
– Хорошо, – пожимает плечами Олег и, вставляя кассету, бормочет под нос, – как будто смотреть больше нечего.
Понимаю его, драки и война интереснее для пацанов, но такой фильм, по моему мнению, смотреть стоит в первую очередь.
Первым оказывается фильм «Челюсти». Савин выразительно косится на меня, но я вращаю пальцем – перематывай, мол. Он пожимает плечами и включает перемотку.
Наконец на экране появляется пейзаж с озером и гора вдалеке. Кошусь в окно, где видны горы, интересное совпадение. А ведь эта история чем-то похожа на мою. Долгое время я был темной лошадкой для всех. Ничем не выделялся, и тут… совсем как герой Джека Николсона, взял и взбаламутил спокойную жизнь вокруг. Дал отпор обоим Громиным, с дядей Мишей пообщался… Так же как Макмерфи в фильме, помогаю своим друзьям. Вот только финал для героя несчастливый. Начавшаяся война в больнице между героем и персоналом приводит практически к гибели героя. А это ведь и ко мне относится. Есть такой закон – закон сохранения энергии, в котором есть неприятный для меня момент – приложенная сила сохраняется с течением времени. То есть я изменил судьбу дяди Миши, и он не погибнет в будущем, но эти изменения могут воплотиться на других моих современниках, и может погибнуть кто-нибудь другой. Я не так силен в физике, но верю в закон подлости. Все, что я могу изменить во благо себе и друзьям, может обернуться для кого-то из них катастрофой. А может и для меня… Ага, как говорится – благими намерениями вымощена дорога в ад. Будем надеяться, что я ошибаюсь на этот счет.
Савин сначала ёрзал на диване, но потом, видимо, увлекся фильмом и уже смотрел с интересом. А на экране разворачивался финал фильма. Здоровенный индеец сидел на кровати и разговаривал с Макмерфи. Тот лежал безучастно. На голове следы от лоботомии. Вождь понимает – Макмерфи превратился в настоящего больного и душит его подушкой. «Вот это, – подумал я, – доказательство сохранения энергии. Как бы всё тут хуже не вышло». Индеец, выбив зарешёченное окно тяжёлой мраморной колонкой, вырванной из душевой, выбирается на свободу и убегает.
– Обалдеть, – говорит Савин.
Видно, что он впечатлен. Олег перематывает кассету в начало, а я сижу и размышляю о своих делах. Что я ещё могу сделать тут? Но так, чтобы с пользой и наименьшими последствиями. Как их просчитать? Если я изменил свою судьбу и судьбу Тихомирова, какие могут быть изменения в мире в целом? Да никаких. А что я могу сделать глобально? Ничего. Даже если и мог. До развала страны остаётся совсем немного. Кто бы мне поверил? Может, написать генеральному секретарю? А кто у нас генсек? Брежнев, Андропов или уже Горбачев? Нет, вроде Черненко должен быть. Не помню точно. Генсеки до Горбачева каждый год менялись. Непривычно было после долгих лет правления Брежнева. А скоро начнется знаменитая на весь мир перестройка, а затем…
Блин, до чего же много всякой гадости повылезало с приходом этой демократии! Ведь жили-то мирно со всеми, а как в демос этот шагнули, то все друг другу волками стали. Поотделялись, и нос от друг друга стали воротить. Как будто эпидемия по стране прокатилась…
Что-то я опять разозлился, надо расслабиться. Савин все ещё сидит, что-то колдуя над видеомагнитофоном. Потягиваюсь, оглядываясь, и вижу гитару, висящую над диваном.
Играть на шестиструнке я научился в училище. Не то чтобы профи, но нормально сыграть что-нибудь мог. Даже начал писать стихи и пытаться переложить их на музыку. Но композитор из меня вышел ещё хреновей, чем поэт, а уж голос… так что я бросил это дело и играл только уже известные песни. Сам пел редко, чаще просил кого-нибудь другого.
Но сейчас мой голос ещё не сломался, так что могу спеть нормально. А что сыграть? И получится ли? Посмотрим… Я снял гитару, состроил улыбку и проиграл на одной струне «чижика». Получилось не очень – пальцы сразу заболели и пока ещё непривычно. Но если чуть потренироваться…
– Эй, Паганини, – встрепенулся Олег, – положи инструмент. Не умеешь – не берись, а то расстроишь, отец ругаться будет.
Савин-старший играл так себе. Знал простые аккорды и мог сбренчать пять-шесть разученных песен. Но сам настраивать гитару не умел и всегда звал Генку Кима, который имел свою гитару, кстати, очень хорошую, и играл обалденно. Впрочем, Ким обладал многими умениями и за что бы ни брался – все у него отлично получалось.
– Вот научишься, – тем временем продолжал Савин, – тогда и бери.
Сбацать, что ли, ему «Чисгару»? Или приколоть насчет игры? Я хихикнул про себя и сказал:
– Спорим, что быстро научусь играть?
– Да ну тебя, Лоретти хренов…
– Нет, правда.
Савин смотрит на меня.
– Научиться играть на гитаре не так просто, – бормочет он, – если ты на английском заговорил, то можно подумать, что просто озарило. Приёмы всякие – так и у меня, со временем, может получиться. А вот гитара… – чешет затылок и машет рукой, – черт с тобой, спорим. Только срок три дня тебе. Сам сказал, за язык не тянули.
– Хорошо, – говорю, – три так три.
Какая мне разница – сколько времени он запросит? Могу хоть сейчас сыграть и спеть.
– На что спорим?
Савин хищно улыбается:
– На поцелуй!
– Кого целовать? – испуганно спрашиваю.
– Ну не меня же! – отвечает Савин и смеётся над моей реакцией. – Маринку Зеленину поцелуешь. Не слабо?
– Не слабо, – бурчу в ответ, а в голову лезут всякие мысли.
Блин, можно подумать тот розыгрыш продолжается, начавшийся ещё в том времени. Так и сводит меня с Маринкой судьба. Вздыхаю. Зеленина мне хоть и нравится, но что-то внутри протестует. Блин, как бы крышу не снесло, точней гормоны не взбунтовались. Я же ещё как бы девственник пока. Стоит только поцеловаться… Вот попал! Опять за словами не слежу и не думаю наперед. Но слово не воробей, теперь никуда не денешься. Ладно, я ведь не проиграю. Сыграю что-нибудь, и не надо будет целоваться. А чего я собственно боюсь? Дразнилок – «жених и невеста, тили-тили-тесто»? Вот уж плевать. Хоть не в этой жизни, а в той, целовал много девушек и не заморачивался.
