Демон ревности овладел душой обманутой супруги. Она выслеживает, наводит справки и в конечном счете выясняет, что об интрижке ее мужа и сестры Петрониллы судачит уже весь Сен-Кантен. Удостоверившись в этом, госпожа д'Эсклапонвиль заявляет мужу, что его поведение терзает ей сердце, что она не заслуживает такого отношения к себе и умоляет прекратить его непотребства.
– Мои непотребства? – хладнокровно отвечает супруг. – Дорогая, неужели ты не понимаешь, ведь я сплю с кузиной-монахиней во имя собственного спасения. В столь священной связи очищается душа. Сливаясь в одно целое с Высшим Существом, принимаешь в себя Святой Дух. Нет никакого греха, дорогая моя, в соединении с лицами, посвятившими себя Богу. Они облагораживают все происходящее; словом, вступить с ними в связь – значит, раскрыть перед собой путь к небесному блаженству.
Госпожа д'Эсклапонвиль, недовольная результатом разговора, не произнесла ни звука, однако в глубине души поклялась, что изыщет средство сделать свое красноречие более убедительным... Сам дьявол позаботился о том, чтобы у хорошеньких женщин средство это всегда было наготове: стоит им вымолвить слово – и мстители появятся со всех сторон.
Проживал в городе небезызвестный викарий приходской церкви; звали его аббат дю Боске. Этот резвый тридцатилетний здоровяк бегал за всеми женщинами подряд и взрастил целый лес ветвистых рогов на головах сен-кантенских мужей. Госпожа д'Эсклапонвиль познакомилась с викарием, мало-помалу и викарий пригляделся к госпоже д'Эсклапонвиль поближе. В конце концов они настолько прекрасно узнали друг друга, что каждый из них мог безошибочно и в деталях описать другого с головы до пят. Месяц спустя можно было по праву поздравить незадачливого д'Эсклапонвиля, не раз хваставшего, что ему одному удалось избежать опасных поползновений волокиты-викария на его честь и что на весь Сен-Кантен он был единственным, чей лоб еще не разукрашен этим негодником.
– Не может быть, – отвечал д'Эсклапонвиль тем, кто пытался просветить его на этот счет, – жена моя целомудренна, как Лукреция, повторяйте хоть сто раз – ни за что не поверю.
– Пойдем со мной, – предложил один из друзей, – пойдем: убедишься собственными глазами, и тогда посмотрим, останутся ли у тебя сомнения.
Д'Эсклапонвиль не противится, и этот друг приводит его в уединенный уголок в полулье от города, где Сомма, зажатая меж двух живых изгородей из свежих цветов, дарит городским обитателям превосходное место для купания. Встречи же назначались в часы для купания неурочные. И вот наш бедный муж имеет несчастье наблюдать, как его безупречная супруга и его соперник один вслед за другим являются на свидание.
– Ну как, – обращается приятель к д'Эсклапонвилю, – у тебя еще не зудит во лбу?
– Пока нет, – говорит наш буржуа, невольно потирая лоб, – может, она пришла сюда исповедоваться.
– Что ж, останемся до самой развязки, – соглашается друг.
Развязка не заставила себя долго ждать. Едва оказавшись под сладостной сенью благоуханной изгороди, господин аббат дю Боске собственноручно расстегивает все, что мешает осуществлению задуманных им сладострастных прикосновений, и принимается за исполнение своего священного долга, трудясь, наверное, уже в тридцатый раз над зачислением славного и почтенного д'Эсклапонвиля в стройные ряды городских мужей-рогоносцев.
– Ну что, теперь веришь? – спрашивает приятель.
– Давай уйдем, – отрезает д'Эсклапонвиль, – ибо если я поверю окончательно, то не удержусь, убью проклятого священника и меня наверняка накажут более жестоко, чем он того стоит. Уйдем отсюда, друг мой, только прошу, не разглашай моей тайны.
Д'Эсклапонвиль возвращается домой в полном смятении. Немного погодя является его приветливая супруга, пришедшая как ни в чем не бывало разделить с мужем ужин.
– Минутку, крошка, – говорит взбешенный буржуа, – еще в детстве я дал отцу зарок никогда не ужинать с потаскухами.
– С потаскухами, – благодушно отзывается госпожа д'Эсклапонвиль, – друг мой, это выражение удивляет меня, в чем вы можете меня упрекнуть?
– Ах ты, мерзавка, в чем я могу упрекнуть? А что ты делала сегодня после полудня в купальне с нашим викарием?
– О, Господи, – отвечает покладистая женщина, – и это все, мальчик мой, все, что ты можешь мне сказать?
– Как, черт подери, этого тебе мало?
– Но, друг мой, я лишь последовала вашим советам. Разве не вы говорили, что, совокупляясь со служителями церкви, ничем не рискуешь, что в столь священном соединении очищаешь свою душу, что, сливаясь с Высшим Существом, впускаешь в себя Святой Дух и, одним словом, расчищаешь путь к небесному блаженству... Так что, друг мой, я всего только осуществила ваши рекомендации, а значит, я не блудница, а святая! Ах! Заверяю вас, если кто-то из сих славных душ, посвятивших себя Богу, действительно в состоянии отворить врата небесного блаженства, то это наверняка господин викарий – никогда не встречала столь здоровенный ключ.
Муж-священник. Провансальская новелла
Между городками Менерб, что близ Авиньона, и Апт, находящимися в Провансе, находится небольшой монастырь кармелитов. Эта уединенная обитель, называемая Сент-Илер, расположена на горной вершине, где не рискуют пастись даже козы, и, подобно находящимся неподалеку другим кармелитским общинам, являет собой пристанище клириков, сосланных за тот или иной предосудительный поступок. Нетрудно заключить, насколько непорочное общество населяло эту обитель: пьяницы, бабники, содомиты, игроки – вот примерный состав благородных отшельников, живущих в этом достославном приюте и обращающих к Всевышнему сердца, отринутые в миру. Один-два замка неподалеку и городишко Менерб на расстоянии одного лье от Сент-Илера – вот весь круг общения праведных монахов, перед которыми, невзирая на их сан, были открыты далеко не все окрестные двери.
Один из святых монахов, отец Габриель, уже давно воспылал страстью к некоей даме из Менерба. Ее мужа, назначенного славным монахом в рогоносцы, звали господин Роден. Супруга означенного Родена со всех точек зрения была лакомым кусочком для монаха: невысокая двадцативосьмилетняя брюнетка с лукавыми глазками и округлым, как у доброй кобылки, задом. Что до господина Родена, это был тихий малый, безмолвно приумножавший свое добро. Он торговал сукном, попутно исполняя обязанности вигье. (Муниципальная должность, соответствующая функциям бальи. (Прим. автора.))
Словом, господин Роден был честный буржуа. Не вполне уверенный в добродетельности своей дражайшей половины, он был настроен по-философски, полагая, что единственно верный метод противостоять излишне ветвистым наростам на голове мужа – делать вид, что не догадываешься о своей прическе. Он когда-то раньше обучался в семинарии, изъяснялся на латыни, как Цицерон, и часто играл в шашки с отцом Габриелем, который, будучи ловким и предусмотрительным интриганом, знал, что следует всячески обхаживать мужа той, которой стремишься овладеть. Что за образчик истинных последователей пророка Илии был этот отец Габриель! Ему спокойно можно было доверить заботу о размножении рода человеческого. Лучшего производителя детей не сыскать: мощные плечи, спина в локоть шириной смуглое, загорелое лицо, брови Юпитера, шести футов ростом и еще кое-что, особо отличающее кармелита, ничем не хуже лучших образцов, встречающихся среди мулов нашей провинции. Какая женщина не пришла бы в восторг от такого забияки? Предмет сей к тому же удивительно соответствовал запросам госпожи Роден, обнаружившей куда менее величественные данные у славного господина, предназначенного ей родителями в мужья! Как мы уже отмечали, господин Роден притворялся, что закрывает на все глаза, но при том был весьма ревнив. В моменты, когда было бы крайне желательно спровадить его подальше, он безотлучно сидел дома, молча и упорно. Тем временем наш сочный плод уже дозрел. Простодушная Роден напрямик объявила воздыхателю, что ожидает удобного случая утолить его желания, ибо находит их настолько пылкими, что не в силах долее им противиться. Отец Габриель в свою очередь дает госпоже Роден прочувствовать, что вполне готов ее удовлетворить... Воспользовавшись кратким мигом вынужденной отлучки Родена, Габриель даже успевает продемонстрировать своей очаровательной возлюбленной то, что способно подтолкнуть еще сомневающуюся женщину к принятию окончательного решения... Итак, оставалось лишь позаботиться об удобном случае.
Как-то утром Роден зашел к своему другу из обители Сент-Илер, желая предложить тому поохотиться. Приятели осушили несколько бутылок ланертского, после чего Габриель счел, что обстоятельства вполне благоприятствуют его намерениям.
– Черт возьми, господин вигье, – говорит монах приятелю, – очень рад вас видеть; сегодня вы пришли как нельзя более кстати, у меня одно чрезвычайно важное дело, и вы можете оказать мне неоценимую услугу.