Через год в одну из страшных грозовых ночей к их дому прибилась беглая монашенка Агнесса, сначала хворала, не говорила ни слова, отказывалась рассказывать, зачем покинула обитель, но потом оказалось, что женщина она скромная работящая, да так и прижилась. На крестьянском хуторе лишних рук не бывает. А теперь и Мерсия подросла, во всем тетке и отцу помогает. Бог даст, найдется добрый человек, возьмет его красавицу в жены, не побрезгует их богатством, хутор обретет еще одного помощника, и будет кому защитить дочь и стать новым хозяином земли. Так думал старина Фальк, встречая Мерсию и ее подругу.
Мужчина сдержанно поприветствовал девушек. Дочь и отец обнялись, как после долгой разлуки. Женя уже давно поняла, что Жана и Мерсию связывают истинные родственные чувства, наполненные нежностью и бесхитростной непосредственностью.
Вечер собрал небольшое семейство Фальков за общим столом. Впервые оказавшись здесь несколько недель назад, Женя удивилась простоте и неприкрытой бедности обстановки. Дом согревал открытый очаг, вокруг которого теснилась вся небогатая обстановка – лавки, стол, стулья, изготовленные из грубых необработанных досок. Закопченные стены кое-где украшали полотняные коврики ручной работы, пучки пахучей травы и потемневшая икона Богоматери над очагом. Оконца, затянутые мутными «стеклами» из бычьего пузыря, плохо пропускали дневной свет. На земляном полу суетились куры, жившие вместе с людьми. В первую ночь, проведенную на женской половине этого дома, отделенной от горницы тонкой перегородкой, Женя своим криком разбудила все семейство, когда одна из пеструшек любовно клюнула ее в щеку.
Крестьянский ужин состоял из перловой каши, которую Мерсия и Женя ели из одной миски, сыра, молока, яиц, овощей – капусты, спаржи, салата и земляники, ее сестра Агнесса собрала в лесу, когда возвращалась из деревенской церкви. Жану как единственному мужчине в доме досталась еще крольчатина и пиво в глиняной кружке. К скромному пиршеству поспели и куры, копошившиеся вокруг стола, домочадцы бросали им остатки еды прямо на пол. Тетка Магда, грузная женщина с тяжелым взглядом, как хозяйка отмеряла порции еды каждому члену семейства по мере его участия в хозяйстве. Сейчас она стояла во главе стола и большим кухонным ножом разрезала на краюхи буханку свежеиспеченного ржаного хлеба, прижав ее к своей необъятной груди, затянутой в завязанный почти под подбородком коричневый шерстяной передник, не забывая при этом и о своих пеструшках, им вдоволь доставалось хлебных крошек.
– Поговорить надо, брат, – обратилась хозяйка к Жану, закончив с раздачей еды.
– Что же делать вечером после тяжелого дня, как не говорить, – согласился Фальк, допивая пиво и улыбаясь от нехитрого удовольствия трапезы.
– Я не для забавы, ты знаешь, о чем я, – продолжала Магда, устремив взор на Женю, от чего последней захотелось спрятаться под стол. – Нужно что-то решать с нашей гостьей.
– Отец, скажи ей… – вскрикнула Мерсия, девушка побледнела, на глазах ее выступили слезы.– Пусть она оставит эти разговоры.
– Молчи, девчонка! – Вспылила и тетка, грозно стукнув по столу ладонью, – вечно пользуешься тем, что отец тебе все дозволяет. И слово тебе никто не давал.
– Подумай, брат, – продолжала она после нескольких секунд общего напряженного молчания, – нужно что-то решать. На соседних хуторах и то идет молва: беспамятная девушка, ничего не помнит, родных нет. И сразу видно, чужая она, нашей жизни не знает, к работе не приучена, и не под силу ей. Чужая она. А лишний рот нам ни к чему. Не может она больше в нашем доме оставаться.
– Вы правы. Я слишком многим обязана вам, но дольше злоупотреблять вашим гостеприимством я не могу. Я… не помню, но, наверное, так меня учили, это нехорошо, – подала еле слышно голос Женя.
За столом повисла тишина. Глядя на плачущую дочь и застывшую Женю, скорбно наблюдавшую за тем, как решается ее судьба, посерьезнел и глава семейства.
– Батюшка, не гоните Джейн! Куда она пойдет? И мне без подруги, без сестры так тоскливо, не ее, так меня пожалейте, – всхлипывала Мерсия.
– Не плачь, доченька. И ты не упорствуй, сестра, в доме Фальков никогда не отказывали в помощи людям, попавшим в беду. – Заговорил, наконец, Жан. – Отказать этой девушке в крове сейчас, все равно, что грех убийства совершить. Не хорошо так, не правильно будет. Не спеши, Магда, вот вернется к себе в усадьбу господин наш, к нему и пойду за советом, как быть. Не зря же я принес ему клятву верности, его добротой и жив, ему и решать, как поступить с бедняжкой Джейн.
Слезы племянницы и несговорчивость брата, не желавшего соглашаться, в конец расстроили хозяйку. Раскрасневшись от досады, Магда отвечала:
– Господин Паре покинул наши места давно, еще весной, собирался в Гавр, а там и Париж не далеко, на обратном пути, глядишь, надумает завернуть в Мен. На то он и рыцарь, дворянин, чтоб жить в свое удовольствие, не нам чета, только его сеньор – барон де Бриссак и может ему приказать поспешить вернуться на побережье. Так что можешь ждать его хоть до Рождества Господня, хоть до будущей Пасхи. А до зимы нам Джейн не прокормить. Это ты, брат, лучше меня знаешь.
Жан тяжело вздохнул. Конечно, Магда права, ему ли не знать, как долгими холодными зимами тягостно делить остатки припасов между домочадцами и ждать весны как избавления от ужаса наступающего голода. Но вышвырнуть на улицу живого человека как котенка…
– А ты что молчишь, сестра Агнесса, не чужая нам. Что ты скажешь? – обратился Жан к другому члену своего невеликого семейства.
Незаметная до этого бывшая монахиня, так и не отказавшаяся в миру от аскетичных черных одежд божьих невест, с покрытой платком головой, казалась женщиной без возраста. Как заметила Женя уже давно, она редко вступала в общий разговор, работала всегда молча, но к ее слову здесь все прислушивались, и добрый Жан, и грозная, всем недовольная Магда. Услышав обращение, адресованное ей, сестра Агнесса едва заметно оживилась и обратилась к Жене.
– Не вспомнила ли ты, дитя мое, кто ты, откуда, кто твои родители, из каких земель?
Женя в ответ только отрицательно покачала головой.
– Оно и не удивительно, – спокойно сказала монахиня, – заблудилась ты, Джейн, в лабиринтах своей памяти. Я, как погляжу, в церковь ты еще ни разу не просилась, на образ Богоматери, что сей дом охраняет, не крестишься, а веришь ли ты Господу? Видишь, и сама не знаешь. Надо тебе перед Господом нашим повиниться за беспамятство и неверие свое. Отец наш небесный Иисус Христос – милосерден, он заблудшие души принимает с нежной любовью, простит тебя и откроет дверцу памяти твоей.
– Хм, да если бы все наши беды в церкви исчезали, – насмешливо хмыкнула Магда.
– Молчи, сестра, дай слово божье молвить, – оборвал ее Жан.
– Тут одним визитом в деревенскую церковь не обойдешься, – продолжала Агнесса. – Тут идти надо долго по святым местам, молиться, помощи у людей просить, служить, если придется. Я сегодня в деревне встретила сестру свою нареченную Патрицию, она на богомолье идет, возьмет и Джейн с собой, коли та станет ее верной ученицей.
– Батюшка, не отпускайте Джейн, тяжела ей будет дорога, – вступила в разговор заплаканная Мерсия.
– Не надо, подруга, не проси, – остановила ее Женя, накрыв ладонь Мерсии своею, – сестра Агнесса права, может, в дороге ко мне и, правда, память вернется.
– Так всем будет лучше, – сказала Женя в завершении.
А про себя подумала, что, может быть, в пути ей удастся напасть на следы Страйга и Марты, и неизвестно еще, чего следует ожидать от их господина Паре.
– Ну, что ж, вольному воля, а дорогу осилит идущий, – такими словами закончил Жан Фальк невеселый ужин и велел своим женщинам идти спать засветло.
Дорогу осилит идущий
Дорогу осилит идущий – эти слова твердила Женя не первый день, едва поспевая за своею новой наставницей сестрой Патрицией. Позади расставание с семьей Фальков, недолгие сборы, слезы Мерсии, ее дорожный подарок – заплечный мешок с нехитрым скарбом (пара белья, новое льняное платье, шерстяной платок с чудной вышивкой и медный крест), напутствия старины Жана и сестры Агнессы, надутая, но довольная физиономия Магды.
При первой встрече сестра Патриция показалась Жене суровой старухой, фанатично преданной своей вере. Испытующим взглядом она минуты две изучала новую наперсницу, также грозно задавала вопросы о том, что она знает, чему верит. Но спустя некоторое время морщинистое лицо монашенки подобрело, исполнилось умильной жалости.
– Ничего-то ты, девушка, не знаешь в нашей округе, и мир Франкский тебе чужд. Но не бойся, бедняжка, Господь наш велел защищать сирых и неверующих. Я тебе помогу, я тебе в этом мире проводником буду.
Через день Женя уже привыкла к монотонным и многословным ежедневным наставлениям Патриции, через день они стали вызывать ее любопытство, через два она стала находить их интересными и содержательными, ибо узнала много нового не только о том, как надо поститься и молиться, но и об обычаях, нравах, традициях местного населения. Сестра казалась женщиной не только благоразумной, но и начитанной, образованной, она рассказывала Жене о крупных франкских городах и поселениях, которых посетила великое множество, о событиях, произошедших в последние десятилетия. За этими беседами путницы проводили время, коротали вечера, скрашивали скудные трапезы.
