Через день Женя уже привыкла к монотонным и многословным ежедневным наставлениям Патриции, через день они стали вызывать ее любопытство, через два она стала находить их интересными и содержательными, ибо узнала много нового не только о том, как надо поститься и молиться, но и об обычаях, нравах, традициях местного населения. Сестра казалась женщиной не только благоразумной, но и начитанной, образованной, она рассказывала Жене о крупных франкских городах и поселениях, которых посетила великое множество, о событиях, произошедших в последние десятилетия. За этими беседами путницы проводили время, коротали вечера, скрашивали скудные трапезы.
Дорога вела прочь от морского побережья, вглубь острова. Шли они в основном днями, к вечеру старались найти ночлег в какой-нибудь деревне или крестьянском хуторе, которые попадались на их пути. Нередко встречать ночь приходилось прямо в поле, и тогда стог сена служил постелью, а звездное небо пологом. Порой ночевали в покинутом охотничьем шалаше в лесу. Благо, что ночи стояли теплые, лето выдалось жарким, и не пугало дождями и грозами. Монашенок встречали приветливо, одаривали припасами еды с нехитрого крестьянского стола, за которые сестра Патриция совершала небольшие обряды, лечила и давала советы, как жить по-божески.
Женя не могла надивиться наставнице. Несмотря на преклонный возраст, она обладала большой физической выносливостью, могла войти в дом самого недоброжелательного крестьянина и найти с ним общий язык, знала массу важных вещей и никогда не предавалась унынию. Девушке нелегко давалось путешествие, и сестра Патриция сверх меры разрешала ей отдыхать и наслаждаться видами природы.
Окружающий ландшафт был неизменен с хутора Фальков – хвойные и лиственные леса, луга, поля, распаханные под пашню. Уже ничего не напоминало о близости морского побережья, лишь изредка попадались лесные ручьи, и тогда путешественницы спешили пополнить свои запасы питьевой воды. Женю удивляла малонаселенность местности, разве что в деревнях подчас оказывалось до трех десятков жителей, на хуторах – не больше одного десятка. Все они жили примерно также как Фальки своим крестьянским хозяйством, городов не видали, дальше соседней деревни нигде не бывали.
В тот день сестра Патриция выбрала странное место для дневной трапезы. Свернув с широкой дороги, пересекавшей поле, на лесную тропинку, они углубились в лес настолько, что свет дневного светила затмили стволы высоких деревьев, пришлось продираться сквозь заросли кустарника, к немалому неудовольствию Жени, изрядно поизносившей и порвавшей в дороге платье, на что, как на нестоящую внимания мелочь, Патриция не обращала ровно никакого внимания. Выбравшись на небольшую полянку, монахиня начала неспешно раскладывать на дорожной скатерти снедь, добытую вчера у крестьянина, которому она приготовила настой целебной травы, – ржаной хлеб, сыр, печеные овощи и бутыль с молоком.
Недоуменно оглядывая это глухое место, ее ученица воздержалась от вопросов и нашла пенек, на котором расположилась и устало принялась за еду. С последней нужно было поспешить закончить, чтобы осталось время поспать до очередного перехода. В отличие от девушки, сестра Патриция ела неторопливо, смакуя каждую крошку. У Жени, глядевшей как осторожно, почти нежно она откусывала кусок за кусочком от краюхи хлеба, зажатой в морщинистой ладошке, вдруг сорвался вопрос:
– И давно вы так путешествуете, сестра? Давно скитаетесь?
– Путешествую, говоришь, скитаюсь? То не путешествие в свое удовольствие, не скитание бездумное, гонимое нуждой, то служение Господу нашему, ибо в этом есть мое призвание и моя вера, – с достоинством ответила пожилая женщина.
– А что же в монастыре для вас места нет?
– Как же нет? Что ты? В монастыре всем место найдется. Я и жила там, только по молодости, с детства. Но вот долго с сестрами жить не могу, летом особенно душно мне. Там богомольцы одни и те же, чему их научишь, что от них нового узнаешь? Да и хватает там без меня духовных наставников, исповедоваться да на богомолье все больше благородные баронессы, графини, чуть не герцогини приходят. Нагляделась я на них. Всегда одно и тоже. А в дороге чего только не бывает. Скольких людей узнаешь, каких в городах не бывает, скольким поможешь, чего только не увидишь. В монастырь я, конечно, возвращаюсь, зимы иногда такие холодные бывают, снежные, дальше Парижа носа не высунешь. Да, да, чего ты удивляешься, мой монастырь в предместье самого Парижа находится. А вот смотри, будешь меня слушаться да всему прилежно внимать, приведу тебя к Рождеству Божьему, а может и раньше в Париж, в свой монастырь, с сестрами познакомлю, да и замолвлю словечко настоятельнице за новую послушницу.
От неожиданности Женя вспыхнула, чуть не захлебнулась водой, которую пила из кожаной фляжки, и не упала со своего пенька. Патриция, прикрыв глаза ладонями, откинулась назад на ствол ели и вдруг так по-девичьи молодо засмеялась, чем привела девушку в еще большее смущение. Отсмеявшись до слез и вытерев лицо платком, монахиня, наконец, успокоилась:
– Эх, милая, шучу я, не бойся. Кто же против воли тебя в монастырь запрет? Да и опыт мой жизненный подсказывает, не твое это дело, не призвание. Ты вот молча слушаешь, не перечишь, все делаешь, как я велю. Но ведь это все не ты. Ты совсем другая, я чувствую. Гордая ты, не покорная, терпения в тебе мало, и смирения нет совсем. А без смирения какая монахиня? Не бойся, мы вместе, пока я нужна тебе. Собирайся, нужно спешить совершить молитву в одном памятном месте.
Когда остатки пищи и дорожная поклажа были собраны, сестра Патриция к удивлению Жени повела ее не к просвету среди деревьев, а вглубь леса. Спустя короткое время пути они оказались на заброшенном погосте. Среди расступившихся в стороны стволов елей и сосен терялись в зарослях травы покосившиеся, почерневшие от времени осиновые кресты. Эти памятники утопали в сохранивших местами оплывшую форму земляных насыпях, а больше в провалах черной, смешанной с перегнившими листьями и травой почвы. В едва угадывающихся между рядами могил дорожках отсутствовала какая-либо система. Видимо, захоронения производились хаотично, а порой и поспешно. Сестра Патриция быстро шла от могилы к могиле, осеняя по пути крестным знамением и молитвой каждую. Женя следовала за ней, боясь задавать вопросы и мешать таинству ее добровольной службы.
Сонный лес в округе был недвижим, ни лучей вечернего солнца, ни порывов ветра, ни гомона птиц здесь, казалось, не существовало. Ничто не нарушало забвения, которому было предано кладбище долгие годы. Женя с монахиней, похоже, оказались первыми посетителями за последнее десятилетие. Дух заброшенности, неухоженности чувствовался в каждой могиле. Вслед за Патрицией Женя пыталась прочитать заросшие мхом, полустершиеся корявые надписи на деревянных постаментах, с трудом разбирая еще мало понятные ей буквы. Даты жизни покоящихся здесь говорили о многом. Большинство захоронений относилось к концу прошлого века, а некоторые насчитывали полторы сотни лет. Родственники умерших сами давно последовали в иной мир, и некому было навестить забытое кладбище, которое, казалось, скоро будет и само поглощено неумолимым временем.
– Здесь не хоронят уже лет пятьдесят, – сказала сестра Патриция, закончив молитвы и словно угадав мысли своей ученицы. – Это кладбище давно забыли. Но на свете не должно быть забытых кладбищ, запомни это, Джейн. Странно, да? Дорога сегодня привела нас к кладбищу. Заметь, не всякая дорога приводит к погосту, но всякая им заканчивается. И об этом помни, девочка.
Женя все еще ходила между рядами могил, осторожно ступая и вчитываясь в эпитафии.
– Смотрите, здесь все захоронения одного года, а здесь, кажется, похоронена мать с маленькими детьми, – обратилась девушка к монахине.
– Ничего удивительного. Болезни нередко уносили жизни всей крестьянской семьи, а то и жителей всей деревни. А, может, год был неурожайным, и все умерли от голода, – ответила Патриция.
Внимание Жени между тем привлекла новая могила. Она находилась в отдалении от остальных. И, что удивительно, казалась почти свежей. Аккуратный могильный холмик не успел покрыться дерном, а ровно стоящий крест почернеть.
– Сестра Патриция, смотрите, этой могиле, наверное, не больше года, значит, здесь продолжают хоронить. Эпитафия отсутствует. Вот только год – 1067 и еще что-то, не могу разобрать.
Монахиня медленно подошла к странной могиле и скорбно склонилась над крестом.
– Это вырезана роза с опавшими лепестками.
– Что это значит? – спросила девушка.
– Это значит, что здесь покоятся несостоявшиеся надежды и нерастраченная любовь, цветок, погибший на жестоком морозе… – голос Патриции дрогнул, она отвернулась, стараясь скрыть слезы.
