посчитали, что я второй ребенок, поэтому мне это не грозит.
— Так, если в твоей семье двое детей, то почему ты решила, что сила должна достаться кому-то из вас? Вы же не единственные… — Тетлери уже явно запуталась.
Амали безнадежно пожала плечами, грустно глядя на однокурсницу.
— Мне кажется, меня не должно было быть. Я не знаю, почему так…
— А если эта сила так желанна, то почему твои родители так поступили с сыном? — Шарьяна уже была в состоянии шока от рассказа, но очень хотела разобраться и дослушать.
— Не знаю. Мои родители вообще против использования магии, как мне кажется, — снова пожала плечами Амали. — Они всегда мне запрещали ею пользоваться, не учили ничему, и даже подарили кулон, который блокировал способности.
— Ого… А как он выглядит?
— Я его потеряла, — виновато улыбнулась Вальзард. — Это вышло не специально, но родители очень ругались…
— Кстати, о способностях, — Тетлери вдруг вспомнила еще один незакрытый вопрос, который хотела задать. — Что-то новое выучила? Показывай! Ты обещала мне довериться хотя бы один раз, помнишь? — ее снова охватила воодушевленность.
— Помню, конечно, — не раздумывая, ответила Амали. — Но давай не сегодня, пожалуйста. Я последние пару ночей почти не спала.
— Ладно… — Расстроенно согласилась девушка. — Но в следующий раз обязательно! Поняла?
— Да, хорошо! — Вальзард широко улыбнулась в ответ.
Около девяти вечера раздался стук в дверь. После сухого «да», в кабинет зашла профессор Боджинсон.
— Прости, раньше не получилось. Зачем ты просил меня прийти? — от порога начала она. — И ответ утром мне твой не понравился.
— На каникулах не было никаких происшествий на Вашем факультете? Все было спокойно? — Сумирьер сидел за своим столом с угрюмым и задумчивым видом, чем-то даже пугающим.
— Не понимаю, к чему этот вопрос, — на нее требовательно и с укором посмотрели. — Если тебя интересует Вальзард, то касаемо нее ничего не произошло.
— Подумайте хорошенько. Точно с ней все было нормально?
— Ты каждый день у меня спрашивал о ней, я каждый раз говорила, что все нормально. Что не так, не пойму?! — женщина стала сильно и быстро раздражаться.
— Тогда скажите мне, когда, где и с кем ее видели на каникулах? — Парлави будто намерено игнорировал вопросы коллеги, задавая свои все с большим подозрением и недовольством.
— Что ты хочешь от меня услышать?! Я не на допросе, Сумирьер!
— Когда, где и с кем? — повторил он тоном ниже. — Ответьте, пожалуйста!
— К чему ты клонишь? — Боджинсон старалась не повышать голос, хотя чувствовала, что этот допрос неспроста.
— Для меня это принципиально важно знать.
— И все же?
— Предполагаю, что в действительности ее не было в Институте на каникулах, — немного подумав, все же объяснил Сумирьер.
— Как так? — поразилась она. — В столовой каждый день ее видели с ее однокурсниками. Парлави, это серьезное обвинение, если ты намекаешь на побег.
— Сколько раз в день видели? Фамилии этих студентов, с кем была?
— Сумирьер, ты переходишь границы.
— Попрошу ответить на мои вопросы! — грозно крикнул мужчина, вскочив со стула.
— Откуда мне знать такие подробности?! Мне один раз в день докладывают о присутствующих, а о наличии происшествий по мере необходимости, — повышенным тоном сообщила женщина.
— Очень плохо, что Вы не достаточно осведомлены о своих студентах. Это серьезный недосмотр с Вашей стороны, мадам Боджинсон.
— Парлави, с каких пор ты смеешь себя так вести?! — пораженно возмутилась она. — Даже Мальеттеро себе такого не позволяет и никогда не позволял!
— Во-первых, мадам Боджинсон, я не Мальеттеро, — со значительным видом продолжал в прежнем требовательном и властном тоне Сумирьер, — а во-вторых, ректор, Вы и я, — в одной лодке…
— А как же Осмерман?! — возмущенно перебила его Боджинсон. — Почему ты его не упомянул?
— С недавнего времени после возникших разногласий Мортана и ректора, перешедших в конфликт, было решено, что в деле останутся трое, как было, а Осмерман покинул наши ряды.
— Это все из-за легкой доступности подвалов для студентов?
— И не только, — недовольно вздохнул Сумирьер. — Мадам Боджинсон, все же попрошу Вас не создавать впредь таких ситуаций. Не стоит подставлять друг друга, мы должны быть заодно. Поэтому, я и не думал, что Вы так быстро потеряете мое доверие.
Боджинсон была не в силах подобрать слов к этой ситуации, чувствуя себя оскорбленной молодым преподавателем, не так давно назначенным на свой пост куратора. К тому же, ей казалось, что за последнее время он сильно изменился потому, как раньше ничего подобного себе не позволял, какой бы ситуация не была.
— Имей в виду, Парлави, — она набрала воздух в грудь, — в следующий раз подобного обращение со мной я не потерплю! — гневно заявила Боджинсон, стукнув тростью по полу. — Пока не станешь ректором, не смей себя так вести ни с кем! Потом можешь устанавливать любые правила и порядки, вести свою политику, с которой все будут считаться. А пока, будь любезен… — после этих слов женщина поспешно вышла из кабинета, а Сумирьер лишь скептически посмотрел ей вслед, а затем вернулся к своей прежней пугающей задумчивости.
Глава 13. Оправданные подозрения
Прошло всего несколько дней после окончания каникул, но некоторые студенты уже чувствовали себя уставшими, будто из них кто-то вытягивал все силы. Многие чуть ли не ночами сидели за учебниками, заучивая и зачитывая до красных глаз. Амали со своими новыми однокурсниками вечера проводила в тренировочном зале, а потом до полуночи усердно писала в тетради задачи и задания, благо на чтение ей можно было не тратить много времени. Но даже при этом с каждым днем сон заманивал ее к себе все раньше и раньше.
Только недавно наступило время отбоя, а Амали уже безостановочно зевала, не в силах это перебороть. Длинная задача с запутанным условием по теории маскировки и перевоплощения ждала своего решения, но в вялом состоянии сложно сосредоточиться, хотя два листа тетради уже были исписаны. Девушка устало смотрела в учебник, уже не первый десяток раз перечитывая задание, но мысли никак не складывались, как бы она не заставляла себя.
— «Ладно, наверное, надо все же отвлечься на пару минут…» — подумала она, устало поднимаясь со стула.
Она какое-то время безмолвно смотрела на огонь в камине, погрузившись в раздумья. Тепло заполнило каждую клеточку тела, а на лице ощущался уже жар. В каждой искорке ей виделось что-то живое, будто они имели душу. Сначала они с треском вырывались вверх, а затем, после непродолжительного полета в направлении, которое им было уготовано, гасли, не оставляя и следа после себя. И лишь самые удачливые искры снова попадали в пламя, а каким-то удавалось разжечь
