бы
ла вы
ше ко
лена. Так что, Ви
тек не кук
сись. Те
перь, та
кие пла
стиковые про
тезы де
лают, что не от
личишь от на
стоящей но
ги. Когда верховая вода спала, Цукан перегородил речушку плетеной изгородью, укрепив ее с двух сторон кольями, и рыба пошла в вентерь обильно. В иной день ее набивалось столько, что за неделю не съесть. Стал пластовать и сушить про запас, но без соли она привлекала огромное количество мух, червивела. Устроил коптильню, и дело пошло лучше. Рыбу варил, парил, запекал с диким луком, которого натаскал впрок. Терпеть можно. Одна беда, без соли рыба быстро приелась, и вскоре Цукан хлебал только густую юшку и думал, думал напряженно, как жить дальше и что предпринять. Он облазил окрестности в радиусе около десяти километров. Идти по тайге с ветровалами, да по мшаникам и заболоченными низинам на костылях невозможно. Уйти одному можно, но парень погибнет тут в одного. Он и так скис окончательно.
— Да не могу я это есть без соли! — жаловался Виктор, откладывая кусок рыбы. Попил компот из листьев смородины и прошлогодней брусники, скривился: ну и кислятина!
— Ешь, парень. У тебя фамилия-то лесная — Осинкин. Значит, не пропадешь.
Убрел Витя, опираясь на костыли, к речке. Сидит на валуне, ворошит речную гальку. А речка, гудевшая месяц назад талой водой, превратилась в жалкий ручей, по которому даже на плоту не пробраться. Цукан понимал, время упущено. Оставалось надеяться на обильные затяжные дожди, готовить впрок рыбу и ягоду, сушить грибы. А еще из куска брезента и с помощью все той же спасительной лески он принялся ладить сумку-рюкзак с лямками от пассажирских кресел. Постепенно втянул в эту работу Виктора, убедил, что ему тоже нужен рюкзак, что как только прибудет вода, они поплывут вниз по ручью, он их выведет к большой воде, а уж там непременно найдется человеческое жилье.
Цукан собирал в ложбине грибы и столкнулся с медведем. Тот или не тот, что убегал с опаленной шерстью, но медведь зарычал и присел на задние лапы. Цукан, глядя в разинутую пасть, сделал несколько шагов назад и уперся спиной в ствол дерева. Ухватился за свисавшую ветку, словно гимнаст, в два маха кинул тело наверх, подтянулся, ухватился за ствол. Медведь обошел вокруг дерева, словно примеривался, с какой стороны начать восхождение. Встал на задние лапы и с грозным ревом стал драть кору когтями. Береза затрепетала так, что с нее посыпались сухие ветки.
Цукан набрал в грудь воздуха и со страху заблажил, закричал матерщину, понося медведя и всю эту житуху. Медведь опустился на четыре конечности. Не полезет на дерево, понял Цукан и, окончательно осмелев, обломал ветку, взялся стучать по стволу, кидать вниз сухие ветки. Медведь отскочил в кустарник, а потом, разбрызгивая воду, зарысил через ручей к противоположному берегу.
Дождь шел четвертые сутки с небольшими перерывами. Недавно ручей можно было перебрести по камням, не замочив штанов, а теперь по нему катился мутный поток. Плетеная изгородь не устояла, ночью ее сорвало и унесло вместе с вершами прибывающей водой.
Резиновый спасательный плот стоял наготове, рюкзаки упакованы, спички тщательно замотаны в пленку: одна коробка в рюкзаке, другая на груди. Едва проглянуло меж туч голубое небо, полезли по мокрому склону к реке. Виктор тренировался прыгать по берегу на костылях, но на мокром крупном галечнике палки вели себя непредсказуемо, скользили, он падал, стараясь не зацепить больную ногу. Ушибался, но не стонал, не плакал, как это случалось первые дни. Вот и теперь он завалился на правый бок у кромки воды.
Цукан помог ему подняться.
— Так мы много не пройдем по тайге.
— Не бросай меня. Я буду стараться…
Виктор уцепился за рукав куртки, решил, что сейчас Аркадий Федорович скажет, оставайся здесь, Витька, и уплывет один.
Поймал умоляющий взгляд на бледном бескровном лице.
— Эх, Витька! Горе ты хреново… Скоро отчалим. Мысль возникла дельная.
Цукан нарезал ремней от пассажирских кресел, смастерил съемный протез. На культю его крепить нельзя, а вот под коленный сустав — это вполне. Несколько раз примерял, регулировал застежки. Пояснил, что пережимать сильно нельзя,
чтоб кровь в культе не застаивалась. Витька попрыгал, попрыгал по склону и сразу повеселел, не уставая нахваливать Федорыча.
— Да я теперь, знаешь, как попру!
С утра пораньше Цукан привязал к плотику рюкзаки, закрепил длинный фал с множеством узлов, чтобы веревка в руках не скользила. Окинул взглядом склон сопки с останками самолета, шалаш, кострище, тяжко вздохнул, выговорил привычно: «Всё будет абгемахт, Витька! Ты крепче держись за плот, если ударит об камни».
Поначалу Цукан пытался править шестом, стараясь вытолкнуть плот на середину, и вскоре понял, что это пустое занятие. Плот временами крутило, словно волчок, а когда наскакивали на валуны, невидимые в мутной воде, то плотик кренился, вода захлестывала их самих и поклажу. Вскоре вымокли полностью. Пытаясь обойти огромный валун, Цукан сломал шест и оказался в воде. Воды было немного, чуть выше колена. Он за веревку подтянул плот к себе, выбрел на берег. Виктор лежал на пузе, подогнув под себя ноги.
— Чуть не перевернулись, — выговорил он, подрагивая синими губами.
— Камней много. Нам бы еще километров двадцать отмахать, а там будем греться.
Вскоре очередной камень вздыбил плотик, оба оказались в воде. Цукан с километр бежал по отмели, волоча за собой плотик.
— Тут мелко. Карабкайся к берегу! — кричал истошно Виктору, а он словно не слышал, суматошно молотил на стремнине руками, и поток тащил его по камням вниз.
Настиг барахтающегося у берега парня, вздернул вверх за воротник, помогая подняться.
— Я ж тебе объяснял! Ты сразу на здоровую ногу опирайся!
— Испугался. Думал тут глубоко.
— Да уж, конь яйца не замочит. А ты — глубоко. Будем кострить и сушиться.
Вода посветлела и заметно спала. Плот постоянно застревал в камнях, и Цукан, словно бурлак, тащил его по отмелям на веревке. Поваленные деревья местами перегораживали ручей, приходилось тащить плот и рюкзаки берегом. Витька прыгал на протезе, опираясь на посошок, старался не отставать, но быстро выдыхался и смотрел, молча с испугом в удаляющуюся спину Цукана, который в свои шестьдесят лет пер сквозь заросли кустарника с грузом на спине, как молодой лось. Останавливался передохнуть, и тут же начинали вокруг головы облаком клубиться, барражировать крупные мухи — слепни. К вечеру лицо распухло от многочисленных укусов, протез натер ногу до крови.
Похлебали горячее варево из копченой рыбы с зеленью. Цукан никогда не предполагал, что еда без соли становится со временем настолько противной, что организм горючими слезами
