проголосовала лишь треть немцев. Как заразить всю нацию ненавистническими, местническими взглядами? Как заставить людей поддерживать или по крайней мере не обращать внимания на то, как он будет заниматься истреблением «нечистых» групп? На помощь будущему фюреру пришла пропаганда.
До 1933 года Веймарское правительство не предоставляло нацистской парии эфирное время на радио, Правительство занималось своей пропагандой и транслировало выгодные для себя новости. В результате немецкие города, охваченные зоной радиовещания, больше голосовали за Веймар, чем те, что не входили в эту зону. Как только Гитлер пришел к власти, он прибрал к рукам все радиовещание. С этого началась кампания индоктринации нацизма. «Радио и пресса в нашем распоряжении. Мы должны показать искусство пропаганды», – записал в своем дневнике гитлеровский министр пропаганды Йозеф Геббельс. Через пять недель, когда в Германии состоялись парламентские выборы, гитлеровская кампания принесла свои плоды. В городах, где принимали радиосигнал, за нацистов отдали на несколько процентов голосов больше, чем в тех, которые оставались вне зоны вещания. В последующие годы больше всего евреев в концлагеря выслали из регионов, более подверженных нацистской радиопропаганде. Разница была невелика: далеко не каждого немца Гитлер смог убедить принять его маниакальные взгляды. Но это был лишь один пропагандистский канал – микрокосм, состоящий из множества малых усилий и эффектов. В итоге правящая клика все же оказалась достаточно убедительной [30].
Аналогичная трагическая история произошла в Руанде в 1994 году, когда экстремисты из народа хуту уничтожили больше 70 % народа тутси, представлявшего национальное меньшинство. Это стало одним из самых страшных геноцидов в мировой истории. Чтобы он оказался возможным, популярная радиостанция выпускала передачи и координировала кампанию ненависти, призывая хуту присоединяться к побоищу. Как и в случае с гитлеровской Германией, в деревнях, где было доступно радиовещание, жертв среди тутси оказалось намного больше [31]. Не удивительно, что Геббельс назвал радио «лучшим инструментов воздействия на массы» [32].
Так страхи и гнев людей работают на цели предрасположенных к войне лидеров. Представьте местничество, к которому мы склонны, растопкой, а неподотчетного лидера – спичками. Вместе они могут вызвать пожар. Растопка при этом не просто лежит в стороне. Агрессивные намерения, в любой момент готовые воспламениться, зреют не в каждом обществе. Чтобы пожар начался, их нужно собрать, подготовить, сложить в кучу. Когда конфликт разгорается, наша склонность к отмщению, повышению статуса, агрессивность и антипатия легко могут оказаться инструментами, которые направят общество в топку крупной, кровопролитной и продолжительной войны.
Коварная территория
Зачем все это? Чтобы понять, как и почему действуют нематериальные стимулы, представьте воздушного аса типа Галланда, стремящегося уйти от огня противника. В свободном воздушном пространстве он может маневрировать, уходя из-под обстрела. Самолет может получить пробоины в крыльях и фюзеляже, но, вероятно, не будет поврежден смертельно. Случайные события типа грозы или шквалистого ветра осложняют ситуацию, но надежная машина вполне может с ними справиться.
Теперь представьте, что летчик оказался над коварной с точки зрения маневров территорией. Например, он пилотирует самолет в узком каньоне. Здесь гораздо сложнее уйти от обстрела. Повреждения самолета, которые в открытом пространстве не вызвали бы особой тревоги, теперь представляют для пилота опасность. Внезапный порыв ветра может бросить самолет в сторону на скалистую поверхность.
Такие обстоятельства, если переложить их на ситуацию конфликта, грозят сокращением диапазона переговоров. Они изменяют ландшафт, на который ориентируется общество. Тяга к славе, антипатия к врагу или идеологические мотивы бросают пилота вниз – в более опасную обстановку узкого каньона. Не отчитываясь ни перед кем, способный игнорировать опасности боя, пилот спускается все глубже. Это ограничивает пространство для маневра, оставляя лишь небольшой просвет, в который можно постараться пролететь. Однако самолет подвержен воздействию других сил, которые в нормальных условиях, вероятно, не привели бы к аварии.
Вот почему я уделяю особое внимание ситуациям, где жажда славы или местничество пересекаются с частными интересами элит, ориентированных на войну. В сочетании друг с другом эти условия дают гораздо более сильный эффект, чем по отдельности. Причины для войны накапливаются, взаимодействуют, умножая друг друга. С этой темой мы еще не раз столкнемся в книге, когда будем разбираться с корнями войны – в том числе с фактором неопределенности.
Глава 4
Неопределенность
Я ходил следом за Наполеоном Инглишем по чикагскому району Вест-Сайд. Он совершал свой ежедневный обход. Некоторые из его молодых коллег точно так же «патрулируют» социальные сети. Насилие сегодня нередко начинается с перебранки в интернете: онлайновый рикошет оскорблений и угроз может вылиться в реальную перестрелку [1]. Однако Нап предпочитает работать по старинке, пешком обходя кварталы Лондейла, останавливая машину на углах улиц или перед домами, чтобы поговорить с молодыми парнями.
Поначалу эти мелкие дилеры и завсегдатаи крылечек своих лачуг с подозрением относились к коренастому, разговорчивому пятидесятилетнему мужику с седой щетиной и такийей – вязаной шапочкой, свидетельствующей о его принадлежности к исламу. Однако со временем настойчивость и обаяние Напа берут свое: ему начинают доверять. Если кому-то из парней захочется узнать, что собой представляет этот старикан, Наполеон советует им спросить у своего отца или дяди, кто такой Пёс Нап.
Он охотно и откровенно рассказывает о своей юности. Это часть его социальной работы. Он стучится в самые опасные двери, вступает в самые яростные споры, утихомиривает противоборствующие стороны, пытаясь предотвратить череду перестрелок. Соответствующее прошлое придает Напу авторитет в его опасном миротворческом бизнесе.
Он вырос в «домах Генри Хорнера». Это государственный жилищный проект, расположенный недалеко от Лондейла. В 1950-е годы город построил комплекс 16-этажных кирпичных жилых зданий, чтобы справиться с наплывом бедных черных семей с американского Юга. Квартиры были маленькими, простенькими, с голыми серыми шлакоблочными стенами. При этом многие семьи считали этот проект большим шагом вперед по сравнению с их прошлыми трущобами.
Юный Нап был прирожденным предпринимателем. В 11 лет он начал ошиваться у ближайшего продуктового магазина. Через дорогу было много домов, в которых жили пожилые люди. Он предлагал им за несколько монет донести сумки до дома. Вскоре Нап стал заниматься уборкой квартир, менял шторы, сопровождал людей в магазины. «Я всегда был главным добытчиком в семье», – с нескрываемой гордостью вспоминал он.
Это был конец 1970-х годов. Дома Хорнера к этому моменту пришли в упадок. Сломанные лифты и перегоревшие лампочки никто не чинил. Потемневшие шлакоблочные стены покрылись граффити. В середине десятилетия банды из других частей города – Вайс Лорде, Блэк-Пи-Стоунз и Гангстер Дисайплс1 – начали «колонизировать» многоэтажки как свои территории. Для таких амбициозных подростков, как
