— Кей, — Болц попытался меня урезонить, — никто ничего такого не имел в виду.
— Ни в коей мере, — поспешно вставил Эмберги. — Но мы все должны учитывать. А ситуация непростая. Одна ошибка с нашей стороны — и нам всем несдобровать.
— Несдобровать? Почему? — спросила я осторожно и по привычке посмотрела на Болца.
Болц напрягся — видно было, что он что-то знает. Наконец он нехотя произнес:
— Из-за последнего убийства мы все словно на пороховой бочке. В деле Лори Петерсен есть некие обстоятельства, о которых пока не говорят. Слава богу, журналисты еще не пронюхали. Правда, это только дело времени. Кто-нибудь да разузнает, и если мы первыми не решим проблему — без шума и пыли, — то слетит немало голов.
Эстафету подхватил Таннер — его длинное, точно фонарь, лицо было мрачно, как этот же фонарь после акта вандализма.
— Здесь пахнет крупной судебной тяжбой. — Таннер посмотрел на Эмберги и, прочитав в его взгляде одобрение, продолжал: — Видите ли, произошла роковая ошибка. Оказывается, Лори Петерсен звонила в полицию из дома в ночь с пятницы на субботу. Мы узнали об этом от одного из дежуривших тогда диспетчеров. Без одиннадцати минут час оператор службы «911» зафиксировал звонок. На экране компьютера появился адрес дома Петерсенов, но связь тут же прервалась.
Ко мне наклонился Болц:
— Если помнишь, телефон стоял на прикроватной тумбочке, а шнур был сорван со стены. Наша версия: когда убийца проник в дом, доктор Петерсен проснулась. Она дотянулась до телефона, однако единственное, что успела, — набрать «911». Ее адрес появился на экране, но и только. Подобные звонки положено переадресовывать полиции. В девяти случаях из десяти — это детишки забавляются, но полиция обязана проверять все звонки. Вдруг у человека сердечный приступ или припадок? Вдруг на него напали? Поэтому оператор должен присваивать таким звонкам первую степень важности и переадресовать их дежурному патрулю, чтобы тот как минимум приехал по указанному адресу и проверил, все ли в порядке. Но оператор ничего подобного не сделал. Он присвоил звонку Лори Петерсен четвертую степень важности. Сейчас этот оператор отстранен от работы.
Вмешался Таннер:
— В ту ночь в городе было неспокойно. Телефон буквально разрывался. А чем больше звонков, тем легче ошибиться при их распределении. Вот оператор и присвоил звонку Лори Петерсен четвертую степень важности. Будь звонков поменьше, он и классифицировал бы их иначе. Беда в том, что после того, как звонку присвоен номер, исправить уже ничего нельзя. Диспетчер рассматривает звонки в порядке убывания степени важности. Он ведь не знает, что стоит за каждым звонком, и не узнает, пока до звонка не дойдет очередь. А с какой радости диспетчер станет заниматься звонком четвертой степени важности прежде, чем разберется со звонками первой, второй и третьей степеней?
— Оператор, конечно, виноват, — мягко произнес Эмберги, — но ведь все мы люди…
Я едва дышала.
Болц так же монотонно подытожил:
— Полиция подъехала к дому Петерсенов только через сорок пять минут после звонка Лори. Патрульный полицейский утверждает, что включил прожектор и осветил дом с фасада. Света в окнах не было, все выглядело, по его словам, спокойно. Тут ему позвонили и сказали, что в разгаре драка и дело может кончиться плохо. Он поспешил по вызову. А вскоре после этого приехал мистер Петерсен и обнаружил тело своей жены.
Мужчины еще что-то говорили, что-то пытались объяснять. Вспомнили случай в Говард-Бич — тогда из-за халатности полицейских в Бруклине зарезали несколько человек.
— Суды округа Колумбия и Нью-Йорка постановили, что правительство не несет ответственности за то, что не защитило граждан от преступника.
— Нам без разницы, что полиция делает и чего не делает.
— Абсолютно. Если на нас подадут в суд, мы выиграем процесс, но все равно проиграем из-за шумихи, — а от нее никуда не деться.
Я не слышала ни слова. Воображение, подстегнутое рассказом о прерванном звонке в службу спасения, рисовало в моем мозгу кошмарные картины убийства Лори Петерсен.
Я знала, что произошло.
Лори Петерсен после дежурства валилась с ног, да и муж сказал ей, что задержится. Она решила лечь и поспать хотя бы до его приезда — я тоже так делала, поджидая Тони, возвращавшегося из библиотеки юридической литературы в Джорджтауне. Я тогда еще жила в квартире при больнице. Лори проснулась, потому что почувствовала: в доме кто-то есть. Может, она услышала шаги, приближающиеся к спальне. Она окликнула мужа по имени.
Ответа не последовало.
В кромешной тьме несколько мгновений, что прошли в ожидании ответа, наверное, показались Лори вечностью. Она поняла, что по коридору идет вовсе не Мэтт.
В ужасе она зажгла лампу, чтобы позвонить в полицию.
Но едва Лори набрала «911», как убийца оказался в спальне. Он сорвал со стены телефонный провод прежде, чем Лори успела сказать хоть слово.
Возможно, он выхватил из ее рук телефонную трубку. Возможно, накричал на Лори, или она стала умолять о пощаде. Но все пошло не так, как планировал убийца.
Он озверел. Возможно, ударил Лори. Не исключено, что именно этим ударом он переломал ей ребра. Пока Лори корчилась от боли, преступник осматривал комнату. Именно осматривал — ведь Лори включила лампу. Тогда-то убийца и заметил на столе охотничий нож.
А ведь до убийства могло и не дойти! Можно было спасти Лори Петерсен!
Если бы только звонку присвоили первую степень важности, если бы его сразу же переадресовали патрулю, полиция оказалась бы у дома Петерсенов в считаные минуты. Офицер увидел бы свет в окне спальни — как бы преступник отрезал шнуры от ламп и телефона и связывал свою жертву в полной темноте? Полицейский вышел бы из машины и услышал шум. А если бы и не услышал, его прожектор выхватил бы из мрака открытое окно, разрезанную москитную сетку, скамейку. Преступник следовал своему ритуалу, а этот ритуал требовал времени. У полиции был шанс предотвратить убийство!
У меня пересохло во рту, и я была вынуждена отхлебнуть кофе. Лишь сделав несколько глотков, я смогла спросить:
— Сколько человек об этом знают?
— Кей, об этом пока никто не заговаривал, — отвечал Болц. — Даже сержант Марино не в курсе — по крайней мере, мы так думаем. В ту ночь было не его дежурство. Мы позвонили ему домой уже после того, как человек в форме прибыл на место преступления. Сами мы узнали обо всем из министерства. Полицейские, которым известно, что произошло на самом деле, ни с кем не станут обсуждать такие темы.
Я понимала, что это означает. Тому, кто распустит язык, грозит понижение до регулировщика или прозябание за столом регистратора.
— Мы все это для того вам рассказываем, — Эмберги тщательно подбирал слова, — чтобы вы понимали смысл действий, которые мы вынуждены будем предпринять.
Я напряглась. Эмберги подходил к самому главному.
— Вчера вечером я говорил с доктором Спиро Фортосисом, судебным психиатром. Доктор Фортосис был настолько любезен, что поделился с нами своими догадками. Я также обсуждал эти убийства с ФБР. И вот вам мнение людей, которые собаку съели на выявлении такого типа преступников: пресса и репортажи в новостях только усугубляют проблему. Нашего маньяка все это вдохновляет на новые «подвиги». Он чувствует себя суперменом, когда читает в газетах о себе. У него просто голова кружится от успехов.
— Не в нашей власти ограничить прессу в правах, — резко напомнила я. — Как прикажете контролировать журналистов?
— А вот как, — произнес Эмберги, глядя в окно. — Они не смогут написать ничего существенного, если мы им ничего существенного не расскажем. К сожалению, мы и так уже сообщили репортерам слишком много. — Спецуполномоченный выдержал паузу: — По крайней мере, один из нас.
Я, конечно, не знала точно, на кого намекает Эмберги, но все указатели на выбранном им направлении целили именно в меня.
Эмберги продолжал:
— Сенсационная информация, просочившаяся в прессу, — мы ее уже обсуждали — стараниями журналистов превратилась в настоящие ужастики. Кошмарные подробности вынесены в огромные заголовки. Доктор Фортосис — а он эксперт — считает, что именно шумиха повинна в том, что преступник совершил четвертое убийство почти сразу после третьего. Маньяка подстегивает осознание того факта, что он теперь знаменитость. В нем снова просыпаются темные желания, и ему хочется побыстрее найти новую жертву. Как вы знаете, между убийствами Сесиль Тайлер и Лори Петерсен прошла всего неделя…
— А вы обсуждали это с Бентоном Уэсли? — перебила я.
— Нет, но я говорил с Саслингом, коллегой Уэсли из отдела бихевиоризма[15] в Квантико. Саслинг — известный специалист в этой области, он на тему бихевиоризма написал огромное количество статей.
