говорил:
«Скверна — жива, она движется и питается, как стая, бродит в поисках места, где еды больше, и там оседает в клубы, сбивается в незримое войско и растёт, пожирая ненасытной пастью любой свет, любую жизнь».
Помню, как мальчишкой меня пугали эти рассказы, Сабат, обучаясь в Магиконе, выезжал в Чернолесье, их учили обнаруживать, чуять и уничтожать скверну. Много жутких историй он успел рассказать мне, своему воспитаннику, про эту гиблую землю. И вот он я, стою в окружении ста умалишенных, что пошли за мной, прямо в лесу, чьи деревья не видели никого уже тысячу лет.
Что и говорить, орки, нечувствительные, грубые существа, что потребляли древесину для строительства и обогрева, сюда не совались, предпочитая ходить на вырубку к гоблинам, против воли последних, конечно же. И тысячелетний лес разрастался. Кроны деревьев были так высоки, что затмевали свет даже в солнечный день, схватившись друг за друга руками-ветвями, могучие исполины срослись кронами, сплели ветви и закрыли небо над головой, пуская вглубь только тонкие, случайные лучики света. На лысой земле в черном лесу не росла даже трава, лишь громадные, словно болотные змеи, корни, пронизывали землю, сплетаясь узлами и канатами, опутывали всё вокруг.
Я не имел ни унции магии в крови, но чувствовал, как тьма сгущается вокруг, как дышит в спину холодком, как смотрит на нас голодными пустыми глазницами где-то из-за деревьев и скалит беззубый рот, примеряясь к добыче. Почти непрерывно, от самой воды, плакали малые дети, что были в моей колонне. Матери колыхали их, пытались петь, но это помогало ненадолго и новый детский плач врывался в тишину чёрного леса.
Мы углубились в чащу совсем немного, Бездонное болото только-только скрылось из виду, перестав отблескивать в полуденном солнце. Я велел остановиться, дальше идти мне не позволяли сами ноги, будто увязая в невидимой гуще, от каждого пройденного вглубь метра сердце сжималось и трепетало, как дикий соловей в клетке. С первых шагов по Чернолесью я понял, что это гнилое место. Жадное и холодное. И так же понял, что деваться нам больше некуда. Но в чащу идти было нельзя.
— Мы направимся к юго-востоку, поближе к самому Бедному морю, на его каменное побережье, здесь не станем оставаться, — оповестил всех я, и не нашлось никого, кто бы мне возразил.
Судя по тишине, в которой мы шли в Чернолесье, и подавленным взглядам, темноту ощутил не только я.
И мы повернули на юг. Никогда бы раньше не подумал, что есть место хуже Бездонных болот, не думал я так и когда вел эльфов сквозь черную топь. Но теперь, когда с другой стороны подступал тысячелетний лес, повернуться спиной к болоту было приятнее, чем ступить под громадные кроны. Мы вернулись поближе к топям и шли ровно по кромке, не обращая внимания на намокшие от влажного мха ноги и возможность встретиться с ползучими обитателями болота. Ощущение чужого присутствия сразу ослабилось, потускнело, я лишь надеялся, что выбрал верный путь.
В восток Чернолесья вступали длинной цепью Серые горы, что начинались в землях троллей, длились в Зарнатхе и уходили к Ледяному морю, прерывая мрачный лес грядой. Там я и надеялся найти новый дом для своих подданных.
Вечерело. Нам пришлось отодвинуться от спокойного болота подальше, чтобы устроиться ночевать на сухой земле и развести огонь. Приказал ставить шатры плотно, их зеленые макушки едва не касались друг друга, мои люди и сами не горели желанием раздвигать лагерь пошире. В дозор выставил семерых, сам отказавшись спать, подбросил в огонь и устроился наблюдать, хоть тело и умоляло об отдыхе. Грифон улегся у ног и стал наблюдать словно кот, за желтыми искрами, что взлетали от огня вверх, с ним коротать ночь было спокойнее.
Усталость навалилась на меня, едва солнце село за горизонт. Зевая, я ворочал догорающие палки и боролся со сном, туман, густой, словно молоко, выползал из сырого леса и смешивался с тем облаком, что испаряло болото. К полночи и вовсе казалось, что на землю опустилась туча, лишь костры желтыми пятнами показывали, что охрана не спит.
Ночь темнела и сгущалась, казалось, рассвет с каждым часом становился только дальше и невозможнее. Спать хотелось так, что глаза сами закрывались помимо воли, я уже не был уверен, смогу ли сдержаться. Ивир, что дежурил со мной, тоже беспрестанно зевал, бессонные ночи на переправе не прошли даром, мы были вымотаны. Уперев в землю меч, опустил голову на сложенные над рукояткой запястья, глаза смыкались, усталость разлилась по телу, словно густой мёд.
И тут темноту прорезал вой: утробный, жуткий рев грифона. Меч рухнул на землю вместе со мной, я даже не заметил, как уснул. Грифон, стоял надо мной, громко стуча по земле хвостом. Дым не давал моей птице принюхаться, гриф ворочался в разные стороны, пытаясь обнаружить что-то, что пугало его во тьме. В белом густом тумане я уже не видел жёлтых пятен от костров охраны, наступила удушающе страшная тишина. Поднявшись, схватил меч и выставил перед собой, попутно поджигая факел. Отойдя на метр от углей, споткнулся о друга. Ивир крепко спал, даже не думая просыпаться, сколько я его не тормошил. Заложив пальцы в рот, свистнул, приказав грифону взлететь, взмахнув крыльями, гриф оторвался от земли, возможно, сверху в этом гхусеймановом тумане, он что-то рассмотрит.
— Ивир, вставай! — тряс я друга, но поднять его не получалось, уставив в меня осоловелые глаза, он вновь закрывал их, не в силах проснуться.
Похоже, то же самое случилось и с остальной охраной, тьма разинула пасть, и мы сами вступили в неё:
— Кто живой, отзовись, приказываю! — тишина съела мой крик, тут же заглушив в утробе.
И тут где-то рядом зарычал наш медведь, рык его оборвался мгновенно непонятным всхрапом и затих, лишь треск сухих ветвей, возня и хруст. Детский крик огласил тишину, я бросился на звук, выставив меч вперёд. Свет факела выловил широкий кровавый след от самой повозки, медведь пропал прямо из упряжи, я побежал дальше. Вдруг свет выловил ужасную картину из тьмы: сгорбленная серая фигура с чьей-то рукой во рту вперила в меня пустые глазницы, секунда и тварь бросилась на меня, размахивая когтистыми лапами, свисавшими почти до земли. Ребёнок лежал в разорванном шатре и продолжал кричать, тварь не давала подступиться к нему. Черный дымок, окутавший тело хищника, выдал в нём что-то магическое, проворная гадина запросто уворачивалась и от меча, и от факела, скалила острые зубы на безглазой морде и вновь бросалась на меня. Я целил
