С неимоверными усилиями Минхо удалось подняться, но выглядел он ужасно, даже в скудном свете сумерек — потный, грязный, всё его тело превратилось в один сплошной синяк. Но у валяющегося на полу Алби вид был ещё хуже: от одежды остались только клочья, руки покрыты ранами и кровоподтёками. Томаса передёрнуло от ужаса. Неужели Алби подвергся атаке гривера?
— Чайник, — прохрипел Минхо, — если ты думаешь, что совершил подвиг, слушай сюда. Ты просто самый-разсамый грёбаный долбанутый грёб, из всех трахнутых на голову трахнутый больше всех. Считай, что ты уже сдох, так же, как и мы.
Томас почувствовал, как вспыхнуло его лицо — он ожидал, по крайней мере, хоть немного признательности.
— Я не мог просто стоять и ничего не делать.
— И что хорошего из этого вышло? — закатил глаза Минхо. — Ну и хрен с тобой, чувак. Нарушай Правило номер один, затягивай петлю на собственной шее, мне до фонаря.
— Не стоит благодарности. Я только пытался помочь. — Томас чувствовал себя так, словно ему только что навешали оплеух.
Минхо горько, принуждённо засмеялся и опустился возле Алби на колени. Томас пристальнее всмотрелся в лежащего на полу вожака и только тогда понял, насколько плохи его дела. Алби, казалось, был на краю смерти. Его обычно тёмная кожа быстро теряла цвет, а дыхание становилось прерывистым и поверхностным.
Томаса охватило отчаяние.
— Что произошло? — спросил он, стараясь не поддаваться гневу.
— Не хочу об этом говорить. — Минхо проверил у Алби пульс и приложил ухо к его груди. — Скажем так: гриверы очень хорошо могут притворяться дохлыми.
Это заявление захватило Томаса врасплох.
— Так его... укусили? Или как там вы говорите — ужалили? И теперь он проходит через Превращение?
— Да, тебе много надо узнать, — вот и всё, что ответил Минхо.
Томас чуть не взвыл. Он и так знал, что ему много надо узнать — потому и задавал свои бесконечные вопросы.
— Он умрёт? — заставил он себя задать очередной вопрос, содрогнувшись от того, как бесстрастно он прозвучал.
— Поскольку нам не удалось вернуться до заката — наверняка. Может, даже через час-другой — я не знаю, сколько это занимает времени, когда ты не получаешь сыворотки. Мы с тобой тоже отдадим концы, так что сильно не горюй по Алби. Будь покоен, мы все скоро будем покойниками. — Бегун говорил таким будничным тоном, что до Томаса не сразу дошёл смысл сказанного.
Но вскоре он начал осознавать мрачную реальность происходящего.
— Мы действительно все умрём? — спросил он, не в силах поверить в это. — Говоришь, у нас нет ни одного шанса?
— Ни единого.
Пессимизм Минхо разозлил Томаса.
— А, брось! Должно же быть что-нибудь, что мы можем сделать! Сколько гриверов нагрянут по нашу душу? — Он заглянул в коридор, ведущий вглубь Лабиринта, словно ожидая, что чудовища появятся, стоит только назвать их по имени.
— Не знаю.
В мозгу Томаса вспыхнула мысль, давшая ему некоторую надежду.
— Но... А как же Бен? И Гэлли, и другие, которых ужалили, но они выжили?
Минхо бросил на него взгляд, красноречиво говоривший, что у его собеседника мозгов не больше, чем у коровьего плюка.
— Ты что, не слышал меня? Они все вернулись до заката, дебил. Вернулись и получили сыворотку.
Томас подивился, что это за сыворотка такая, но у него было слишком много других, более важных вопросов.
— Я думал, гриверы выходят только по ночам.
— Индюк тоже думал. Они всегда выходят по ночам. Но это не значит, что они не показываются и днём.
Минхо, похоже, овладела полная безнадёжность. Томас не желал ей поддаваться — он не собирался сложить лапки и умереть.
— А кто-нибудь когда-нибудь оставался в Лабиринте ночью и при этом не погибал?
— Никогда.
Томас нахмурился — ну хоть бы малейший проблеск надежды!
— Тогда... сколько погибло?
Минхо уставился в пол, опершись одним локтем о колено. Он был крайне измотан и почти в шоковом состоянии.
— По крайней мере, двенадцать человек. Ты же вроде был на кладбище?
— Был.
«Так вот как они умерли», — подумал Томас.
— Собственно, там похоронены те, кого мы сподобились найти. А сколько тех, кого не нашли... — Минхо махнул рукой в сторону запечатанного входа в Приют. — Недаром это проклятое кладбище спрятано глубоко в лесу. Мало радости, если тебе каждый день будут колоть глаза твоими погибшими друзьями.
Минхо встал, подхватил Алби за руки и кивнул на его ноги:
— Берись за эти вонючие костыли. Давай оттащим его к Двери. Так у них будет наутро хотя бы одно тело.
Томас не верил своим ушам — настолько цинично звучало высказывание Бегуна.
— Это всё не взаправду! Этого не может быть! — поворачиваясь кругом, закричал он стенам. Ещё немного — и он окончательно сойдёт с ума.
— Кончай реветь. Надо было следовать правилам и оставаться в Приюте. Давай, хватай его за ноги.
Чувствуя, как всё внутри сжимается, Томас сделал, как было сказано. Вместе они наполовину пронесли, наполовину протащили почти безжизненное тело сотню футов до Двери, где Минхо привалил его к стене в полусидячем положении. Грудь Алби пока ещё тяжело, с усилием поднималась и опускалась, но кожа блестела от пота, и вообще, он выглядел так, что становилось ясно: долго ему не протянуть.
— Куда его укусили? — спросил Томас. — Можешь показать?
— Мля, да не кусают они! Они колют. Показать не могу, у него, наверно с дюжину уколов по всему телу. — Минхо сложил руки на груди и прислонился к стене.
Томасу слово «колют» почему-то показалось куда более зловещим, чем «кусают».
— Колют? Как это?
— Слушай, чувак, когда тебя самого уколют — поймёшь.
Томас указал на руки-ноги Минхо:
— Ну, хорошо. А почему они не укололи тебя?
Минхо оглядел свою руку:
— Кто знает, может, и укололи... Может, я вырублюсь в любой момент.
— Они... — начал Томас, но не закончил, не зная, что сказать. Непонятно было, говорит ли Минхо серьёзно или это у него приступ чёрного юмора.
— Да там был только один, тот, про которого мы думали, что он мёртвый. Он взбесился и ужалил Алби, а потом сбежал. — Минхо посмотрел вглубь Лабиринта, который теперь был полностью погружён в ночную тьму. — Уверен, скоро и он, и вся остальная шайка-лейка примчится сюда, чтобы сделать нам полный сеанс иглоукалывания.
— Иглоукалывания? — Чем дальше, тем хуже. — У них что — есть иглы?
— Ага, есть. — Минхо не стал углубляться в тему, а его лицо ясно говорило: продолжения не жди.
Томас взглянул на невероятной высоты стены, покрытые плющом. Отчаяние наконец заставило его мозг переключиться в режим решения проблем.
— А по ним подняться нельзя? — Он посмотрел на безмолвного Минхо. — По этим лозам нельзя вскарабкаться?
Минхо досадливо вздохнул.
— Ну ты и бестолочь, Чайник, думаешь — мы кучка идиотов? Думаешь, нам никогда в голову не приходило взобраться на чёртовы стены?
Впервые за всё время Томас почувствовал, как ярость одержала верх над страхом и паникой.
— Я всего лишь пытаюсь найти выход, мля! Бросай уже огрызаться на каждое моё слово, и давай нормально поговорим!
Минхо внезапно бросился к Томасу и схватил его за грудки.
— Не доходит, козёл?! Ты ни хрена не знаешь и только делаешь хуже, цепляясь за надежду! Мы — дохлое мясо, усёк? Дохлое!
Томас даже не мог понять, бесит его сейчас Минхо или вызывает жалость. Страж Бегунов слишком быстро сдался!
Минхо посмотрел на свои руки, вцепившиеся в футболку Томаса, и краска стыда залила его щёки. Он медленно разжал хватку и отступил. Томас упрямо оправил одежду.
— Мля, вот мля... — пробормотал Минхо, потом скорчился на полу, прижимая к лицу стиснутые кулаки. — Я ещё никогда так не боялся, чувак. Так — никогда.
Томаса так и подмывало вправить ему мозги, сказать, чтобы не хныкал как сосунок, чтобы начал соображать и рассказал ему, Томасу, всё, что знал о гриверах.
Он открыл рот — и тут же закрыл, услышав нечто. Минхо вскинул голову и вгляделся в один из тёмных коридоров. Дыхание Томаса участилось.
Из глубины Лабиринта донеслись низкие, наводящие жуть звуки: сначала несколько секунд странного продолжительного жужжания, имеющего металлический призвук, словно острые стальные ножи тёрлись друг о друга. Шум на секунду усиливался и оканчивался непонятным жутковатым звяканьем. Томасу оно показалось похожим на пощёлкивание длинных ногтей по стеклу. В воздухе разносился замогильный вой, сопровождаемый чем-то, сильно напоминающим звон цепей.
Всё вместе производило устрашающее впечатление, и Томас начал терять даже те жалкие крохи отваги, которые ему до сих пор удавалось наскрести.
Минхо поднялся. В сгустившейся темноте его лица почти не было видно. Но когда он заговорил, по звуку голоса Томас мог ясно представить, что в широко открытых глазах Бегуна застыл невыразимый словами ужас:
