Пассажир рядом с «таксистом» влетел в салон «Доджа» и обрушился на спину сидящей на заднем сиденье беременной женщины.
Когда они оказались в джипе, потратив на это часть секунды, с машиной что-то произошло. Сначала все прозрачные стекла ее покрылись тошнотворно-красной тонировкой, а потом вылетели мириадами алых брызг. На капот «Доджа» вывалилась нога «таксиста» в черном носке.
Ударившись о корму джипа и оставшись без пассажиров, «Мерседес-МЛ» словно подпрыгнул. Оттолкнувшись задними колесами от нагретой дороги, он перевернулся и рухнул крышей на крышу «Доджа». Двухтонный «баварец» скользнул по ней как по маслу и поехал дальше. Стащив с ноги «таксиста» носок и срывая капот джипа, он еще раз кувыркнулся и рухнул колесами на крышу «УАЗа», оказавшись на нем в позе совокупляющейся собаки. Наконец-то он остановился.
…«Мазерати» не успевал. Водитель изо всех сил давил педаль тормоза, словно это могло отнять у машины мощь инерционного движения.
Белый порошок на внутренней стороне ветрового стекла, стереть который щетками было невозможно, мешал видеть дорогу целиком. Она еще пять минут назад кое-как смахнула его перед собой, но это была всего лишь бойница, в такую смотрит механик в танке.
От едкого порошка резало в глазах и щипало шею. Весь салон был покрыт толстым слоем белого, отвратительного на вкус и запах порошка. Словно кто-то ссыпал ей на голову муку из мешка через открытый люк.
Вера Игоревна, жена генерала, кричала не своим голосом. Она пыталась остановить машину силой своего контральто. Когда-то она пела в Большом, там-то она с генералом – еще подполковником, но уже подающим генеральские надежды – и познакомилась.
Сработал человеческий опыт, не имеющий никакого отношения к водительскому мастерству. Чтобы избежать фронтального удара, она выкрутила руль вправо, в то место на дороге, которое для нее освободил улетевший куда-то вперед «Мерседес».
Удар.
Ремень безопасности отнял у нее дыхание и сломал ключицу.
Вера Игоревна без чувств упала лицом на руль, а потом свалилась на пассажирское сиденье.
Под капотом ее машины раздался щелчок. Звук был не механический. Так щелкает закоротившая проводка.
Была бы она в сознании, ее непременно привлек бы неприятный запах горящей пластмассы.
Салон постепенно заполнялся дымом. Сначала дым был серым и неприметным, но потом, когда огонь добрался до выбитого из картера масла, лизнул его и стал поглощать, дым окрасился в черный цвет.
Огонь вспыхнул и тут же погас. Распространению пламени внутри салона мешал тот самый порошок, который не давал Вере Игоревне видеть МКАД минутой ранее.
Снова треск, и снова всего лишь дымок.
Опять треск, огонь лизнул пропитанное порошком сиденье, и снова подавился.
Словно присевший на корточки перед разбитым «Мазерати» Прометей щелкал своей зажигалкой и никак не мог выбить из кресала полноценной искры.
Двери «Мазерати» с двух сторон вот уже две минуты пытались вырвать оказавшиеся в пробке водители. Помогать людям в «Додже» было бессмысленно, ибо все они были мертвы, – да если бы и нашелся оптимист, он мог бы помочь разве что советом. «Додж» был похож на сплющенную, но так и не вскрытую консервную банку.
Но сохранить жизнь женщине в «Мазерати» считали своим долгом все, кто оказался рядом. Кто-то рвал двери, кто-то вынимал из багажников просроченные огнетушители, наиболее резвые, но глупые бежали к месту катастрофы с отвертками и гаечными ключами.
Веру Игоревну вытянули из салона за минуту до того, как салон густо затянуло дымом.
А за десять секунд до воспламенения вынырнувший из толпы зевак и добровольных спасателей молодой человек кавказской наружности встал на колени, заглянул, закрывая лицо воротником дубленки, под сиденье и схватил за ручку маленький, цилиндрической формы саквояж.
– Деньги… – шептала, задыхаясь от боли и гари, Вера Игоревна. – Там все деньги мои…
Не все, конечно, что у нее было. Но ей хотелось, чтобы поверили.
Кто-то побежал к «Мазерати», другие бросились его контролировать, некоторые поспешили контролировать контролеров.
Молодой человек в дубленке частым шагом проворовавшегося артельщика вернулся к серебристому, битому на левый бок «Мерседесу Геленваген» и швырнул саквояж на пол.
– Поехали!
– Куда поехали? – вскипел Ташиев. – Пробка!
– Что ты принес? Зачем принес? – засуетился Джамрамбиев. – Искать станут, свидетели видели!
– Никто не видел, – прохрипел Мирзоев. – Но если ты знаешь легкий способ достать денег, почему ты с нами им не поделишься?
– Какие деньги могут быть у женщины?
– У нее дорогая машина, – упрямо хрипел Мирзоев, склонившись над саквояжем. Поняв, что замки закодированы, он пробормотал ругательство и схватил трость. Свинтив не ручку, а нижнюю часть ее, он вытянул оттуда жало заточки. Несколько раз он срывал ее с замка, поранил руку, но его не могла остановить даже боль. Наконец замок поддался и хрястнул.
– Что это?.. – прошептал он, давясь впечатлениями.
Джамрамбиев, перегнувшись с переднего сиденья, затаил дыхание.
– Что там?
Ташиев, морщась и кряхтя, перевернулся на другой бок и развел руками створки саквояжа.
– Это деньги…
Втроем схватив саквояж, не замечая, что вокруг суетятся люди, каждый из них стал рвать саквояж к себе. Каждого мучило два вопроса: деньги ли? – и – сколько их?
– Здесь… много, – прошептал Мирзоев.
Убедившись, что все не выдумка Мирзоева, который сразу после аварии остановил джип и вышел на улицу, Джамрамбиев затолкал чемоданчик под сиденье.
– Кто видел? – почти прокричал он.
– Никто не видел, – успокоил его Мирзоев. – И никто не услышит, если ты не замолчишь.
Вокруг царила суета. Шипели огнетушители, трещали вырываемые домкратами двери. Мирзоев и Джамрамбиев сидели впереди, прислонившись плечом к плечу, а Ташиев считал, перекладывая пачки купюр из саквояжа на пол.
– Здесь семьдесят две тысячи долларов… – простонал он, закончив. – Видел бы брат… Он хотел, чтобы я учился и стал большим человеком…
– Тебе придется остаться недоучкой еще некоторое время, – заверил его Мирзоев. – Эти деньги сегодня вечером мы обменяем на свои паспорта.
Помолчав, он добавил:
– Мне нравится этот город.
* * *
Дядя Поля был вне себя. Чтоб человек попал в пробку и застрял в ней на шесть часов – такого быть не могло. Не могло также случиться ни при каких обстоятельствах, чтобы Гурам ехал по Москве именно в тех ее местах, где отсутствует связь с абонентом. Если, конечно, он не спустился на станцию метро «Парк Победы» на глубину почти двухсот метров, чтобы просить милостыню. Рано утром, даже не утром, а ночью, он встретился со старшими групп и забрал двести тысяч. Может – больше, хрен теперь узнаешь. После этого он повез их к Поликарпу. Может, и не к нему – кто теперь подтвердит. Деньги уже давно должны быть в этом доме, вот на этом столе. Долбанном столе, купленном в антикварном за пять штук баксов. Говорили, за ним Набоков писал «Лолиту». Позавчера какая-то сука в пиджачке по ящику сказала, что «Лолита» написана в Париже – кто теперь проверит. А стол пришел в магазин с Малой Никитской. Дядя Поля навел справки и узнал, что Набоков на Малой Никитской никогда не бывал, то есть, может быть, у него там и были бабы – кто теперь докажет обратное, но весьма сомнительно, чтобы он приезжал к ним, чтобы сесть за этот стол и начать писать.
Кругом одна сволочь. Все врут и воруют. Групповые утягивают маленькую толику. Бомбят, гады, на больше, чем отдают. Гурам пропал! Где он сейчас, кто скажет?! Поехал навестить тетушку в Цхалтубо? Где этот Мимино в тигровой шкуре?!
Поликарп взял со стола пепельницу, посмотрел на нее, словно предаваясь ностальгии по всем затушенным в ней бычкам, и врезал ею о стену так, что заныло под мышкой.
– Злится? – спросил за стенкой охранник.
– Гурама нету, – объяснил второй, листая газету.
Охранник посмотрел на приятеля повнимательнее:
– Что это у тебя на лице?
– Это? – тот потрогал щеку. – Порезался, когда брился. Кусочек газеты пришлось наклеить.
– От этой газеты кусочек? – охранник показал на «СПИД-инфо».
– Ну.
– Хана тебе.
Приятель смотрел на него долго, потом тряхнул прессу:
– Пошел ты. Он только половым путем передается.
Некоторое время они сидели молча. Они сидели бы так, как всегда, до ужина, но в кармане того, кто читал, затрещала трубка.
– Да! – сказал он, не отрывая глаз от статьи, в которой рассказывалось о том, как свинья понесла от бомжа, свиноребенка потом воспитала учительница из Екатеринбурга, и сейчас свиноребенок учится на втором курсе МГИМО и мечтает стать послом в Швеции. Давали интервью, все по-честному.
