– Сами проверьте!
Я выставила псов в коридор. Что бы там Тина ни говорила, но ни одна из наших собак не умеет поворачивать ручку. Секунду стояла тишина, потом раздалось пофыркиванье, повизгиванье, царапанье. Красивая бронзовая ручка медленно наклонилась, и свора влетела в комнату. Я обомлела. Мопсам просто не достать до запора, их рост едва превышает тридцать сантиметров, впрочем, и Рейчел не дотянуться…
– Слушай, – велела я Тине, – сейчас я уйду на кухню и заберу псов, а ты позови их через минуту, интересно, как они такое проделывают?
Спустя несколько секунд я, раскрыв от удивления рот, наблюдала за происходящим. Сначала мопсы ткнулись мордами в закрытую дверь, потом попытку предприняла Рейчел. Не добившись результата, псы сели и тихонько заскулили. И тут из Кирюшкиной детской величаво выступил Морис, ну не кот, а тигр, что походка, что посадка головы. При виде его собаки принялись радостно повизгивать. Морис подошел к двери и снисходительно глянул на мопсов и стаффордшириху. Весь его вид говорил: «Ну вот, опять выручай вас, идиотов!» Мгновение котяра сидел без движения, потом, коротко мяукнув, подпрыгнул и всем тяжелым, сытым телом повис на ручке. Язычок щелкнул, вход открылся. Собаки радостно кинулись в спальню. Морис разжал лапы, пружинисто приземлился на пол и торжествующе глянул на меня. В его глазах горел бесовский огонек. Онемев, я наблюдала, как он не торопясь уходит в детскую. На пороге Морис обернулся и коротко произнес «мяу». Звучало это, как «ха».
Ошеломленная, я побрела на кухню мыть посуду. Ну не котище, а кладезь талантов. Интересно, что он еще умеет?
Самые кровожадные мысли приходят мне в голову во время чистки сковородок. Смывая противный, засохший жир, я перебирала в уме варианты подхода к Нине Сорокиной. Не придумав ничего хорошего, еще раз позвонила Бурлевскому:
– Не вспомнили, где живет Федина?
– Вы можете приехать ко мне в офис?
– Только через час с небольшим, – обрадовалась я.
– Жду, – коротко ответил Федор и отключился.
Я бросилась к вешалке, выкрикивая на ходу:
– Тина, помой посуду и возьми в холодильнике еду.
– Ладно, – донеслось из комнаты.
На этот раз Бурлевский предложил кофе. Я посмотрела на чашечку с коричневой жидкостью и подавила вздох. Чаю я могу выпить канистру, но только цейлонского, растворимый же «Нескафе» не выношу, мне дурно от одного запаха. Просто не понимаю, как можно называть «кофе» эту смесь химикатов… Но для пользы дела придется притвориться, что нахожусь в телячьем восторге.
– На кого вы работаете? – резко спросил Федор.
Я улыбнулась:
– Не все ли равно, надеюсь, вы не ждете, что я назову имя клиента…
– Какое агентство представляете? – настаивал продюсер.
– Я занимаюсь частным сыском.
– Лицензию имеете?
Простой вопрос поверг меня в ступор.
– Нет.
– Понятно, – протянул Федор, – от налогов уходите, нехорошо, мадам!
– Слушайте, – обозлилась я, – какая вам разница, если вспомнили адрес Фединой, давайте, а не хотите, зачем звали тогда?
– Ну-ну, не горячитесь, – усмехнулся продюсер, – о Фединой ничего не знаю.
– Так какого черта…
– Тише, тише, хотел предложить вам работу.
Я уставилась на Федора и хмыкнула:
– Совершенно не умею петь, танцевать, впрочем, тоже.
Бурлевский ухмыльнулся:
– Я вовсе не собирался приглашать вас на сцену. Хочу, чтобы вы помогли моему сыну.
– Абсолютно невозможная вещь, – отрезала я.
– Почему?
– Я занята по горло с другим клиентом.
– Бросьте его.
– Как это бросьте? – возмутилась я. – Человек заплатил деньги!
– Сколько стоит день вашей работы? – поинтересовался Федор.
– Пятьсот долларов плюс расходы, – ляпнула я в надежде, что, услышав астрономическую сумму, мужик отстанет.
Но Бурлевский выдвинул ящик письменного стола и принялся отсчитывать купюры. Я во все глаза глядела на растущую стопку.
– Здесь пять тысяч за десять дней и еще штука на расходы, берите, – велел Федор.
Я покачала головой:
– Знаете, все-таки я не являюсь суперпрофессионалом, обратитесь лучше в агентство.
– Не хочу, – четко сказал Федор.
– Почему?
– По кочану, считайте, такой у меня каприз, берите деньги и начинайте.
– Ну, а если я ничего не узнаю или, наоборот, выясню, что ваш сын виноват…
Федор потер ладонью затылок.
– На нет и суда нет, коммерческий риск. Деньги все равно останутся у вас.
Человек слаб, и мои руки сами по себе потянулись к деньгам. Я смогу купить Сережке новую машину! Говорят, у простых сотрудников уголовного розыска в работе одновременно по пять-шесть дел… Может, и мне удастся справиться, не боги горшки обжигают. Допустим, понедельник, среду и пятницу я стану заниматься поисками Ксении, а вторник, четверг, субботу посвящу младшему Бурлевскому. Чтобы не испытывать угрызений совести от того, что взяла деньги сразу у двух клиентов, я буду трудиться не покладая рук, вернее ног, с девяти утра до полуночи, сократив время на сон, еду и чтение детективов.
– Хорошо, – пробормотала я, – рассказывайте суть.
– Только что я вернулся из милиции, – пояснил Федор, – Антон наконец-то проспался и смог внятно ответить на вопросы. Так вот, он клянется, что не делал Вере Зайцевой ничего плохого. Пришел к ней около девяти вечера в легком подпитии. В желудке плескалось несколько бутылок пива. Вера встретила Антона нелюбезно и даже попыталась выставить за дверь, но парень показал ей деньги, полученные недавно от меня, и она его впустила.
– Они давно были знакомы? – поинтересовалась я.
– С детства, – вздохнул Бурлевский, – учились в одном классе. Я был против этой дружбы.
– Почему?
– Она отвратительная девчонка, хотя о покойных плохо не говорят. Лживая и без всяких стоп-сигналов. С двенадцати лет таскалась по подвалам с мальчишками, нюхала клей, жрала таблетки, курила и пила. Это она Антона с толку сбила. Я его даже поколотил один раз, да без толку, прямо тянуло парня на дерьмо. Ни дня без сучонки прожить не мог. Конечно, я виноват, целыми сутками был занят, матери все по фигу. Словом, когда спохватился, пришлось укладывать Антона в клинику.
– Он сильно пил?
– Не то слово, – махнул рукой Федор, – чего я только не пробовал – кодирование, зомбирование, всякие «Эспераль» и торпеды, гемодиализ… Даже в церкви молебен заказывал, да толку чуть! Он держался максимум неделю – держался, и вперед, по новой, ползет домой на животе.
– Он с вами жил?
– Раньше да, а пару лет назад я купил ему квартиру. Честно говоря, махнул на парня рукой. В конце концов, он не мальчик, двадцать пять стукнуло, может отвечать за свои гадкие поступки. Мне, между прочим, в его возрасте приходилось пахать как лошади, бегая с аккордеоном по ресторанам. Добренького папочки, оплачивающего счета, не было. Сам лапками бил, старался, из дерьма вылезал, а этот! Ну ничего моего: ни трудолюбия, ни целеустремленности, ни силы воли… Весь в мать. Та такая же рохля.
– С чего бы ему убивать подружку детства?
– Сам не пойму, – пожал плечами Федор, – он, когда нажрется, никогда не буянит, ляжет на диван и спит тихонечко. Не кричит, не ругается. Знаете, есть люди, которые под воздействием алкоголя дуреют, в драку лезут, злобятся, а Антон, наоборот, ласковый делается, плачет, всех ему жаль. Деньги прохожим раздает, пальто с себя снимет, часы… Ну не в его характере за ножик хвататься. И потом – он патологически боится крови, в детстве, если разбивал колени, моментально в обморок шлепался. Да что ссадины, в ресторанах блюдо подают – говяжье филе на вертеле. Разрежешь кусок, а он внутри сочный, розовый. Так Антоше становилось дурно при одном виде. Ну как, скажите, он мог перерезать горло девчонке, да еще преспокойненько лечь спать, сжимая окровавленными руками нож? Ладно бы задушил, или отравил, ну по башке треснул, я могу в такое поверить. Но полоснуть лезвием по шее! Там, говорят, кровь фонтаном хлестала.
Я молча теребила в руках пачку «Вог». Алкоголь делает с человеком дикие вещи!
– Антон уверяет, – продолжал Бурлевский, – будто в тот день выпил сущие капли. Сначала две бутылки пива, затем Верка поставила водку, крохотную бутылочку «мерзавчик», всего 250 грамм . Себе налила граммов сто пятьдесят, а остальное предложила кавалеру.
Он возмутился, почему ему меньше достается, но хозяйка быстро заткнула гостя. Не успел он опрокинуть рюмку, как алкоголь мигом ударил в мозг. Антон еле-еле добрался до дивана и рухнул, словно подкошенный. Тяжелый, дурной сон не прошел даже к утру, и, когда его забирали в отделение, Антон ничего не соображал. Хмель начал отпускать только сейчас, по прошествии слишком большого количества времени.
– Может, он врет, вылакал ведро, а вам поет песни про две бутылки пива и сто грамм.
– Нет, – вздохнул Федор, – не врет. Анализ крови показал ничтожное содержание алкоголя и присутствие клофелина. Значит, кто-то хотел одурманить сына. Но кто и зачем? Что, если эта таинственная личность специально опоила Тошу, чтобы свалить на него убийство?
