— Плавать! — объявил Корин, вскакивая на ноги и стягивая рубашку через голову.
— Плавать? Что ты имеешь в виду? — прыснула Кэролайн.
— Я покажу! — смеясь, Корин раскидал башмаки, стащил и отшвырнул в сторону брюки и, обнаженный, как Адам в раю, вбежал в озеро, ухая и поднимая брызги. Кэролайн, поднявшись, уставилась на него круглыми от изумления глазами. — Иди сюда, родная! Это так чудесно!
— Ты сошел с ума! — крикнула она девушка. — Мне нельзя здесь плавать!
— Это почему же? — спросил он и мощными гребками поплыл через озерцо.
— Ну… здесь же… — она неопределенно махнула рукой, — вода мутная! И все на виду — кто угодно может подглядеть! А у меня нет купального костюма…
— Конечно есть! Он у тебя прямо под одеждой, — усмехнулся Корин. — И кому здесь подглядывать? Здесь на мили вокруг ни души — только ты да я. Ну, иди же! Тебе понравится!
Нерешительно подойдя к воде, Кэролайн расшнуровала башмаки и заколебалась. Солнечный свет зазывно плясал на поверхности воды, на мелководье лениво шевелили плавниками крошечные рыбки. Солнце припекало, жгло макушку, одежда казалась тесной и душной. Наконец, решившись, она нагнулась, стянула обувь и чулки, аккуратно сложила их на берегу. Затем, подобрав юбки до колен, пошла вперед, пока вода не дошла ей до лодыжек. Прикосновение холодной воды к липкой коже застигло ее врасплох.
— Господи! — выдохнула она.
— Ну, что скажешь, так легче? — Корин подплыл ближе. Его ягодицы белели под водой, рябь искажала очертания.
Кэролайн не могла удержаться от смеха.
— Ты похож на лягушку в ведре! — поддразнила она мужа.
— Ах, вот как? — И он обдал ее брызгами с ног до головы. С визгом Кэролайн отпрянула. — Иди, иди сюда, поплавай! Я бросаю тебе вызов!
Кэролайн осмотрелась, как будто за спиной вдруг могли появиться наблюдатели, готовые осудить ее за легкомыслие, а потом сняла платье и повесила на ивовые ветви. Снимать шелковую сорочку она не стала, по обнаженным плечам бежали мурашки. Кэролайн обхватила себя за плечи и снова подошла к кромке воды. Здесь она помедлила, наслаждаясь прикосновением ила к босым ногам. Никогда прежде она не испытывала подобного и сейчас, подобрав нижнюю юбку, смотрела вниз, рассеянно улыбаясь и поджимая пальцы ног. Желая поделиться новыми ощущениями, она подняла голову и обнаружила, что притихший Корин пристально смотрит на нее.
— В чем дело? — встревожилась она.
— В тебе. Просто любуюсь тобой… Ты храбрая. И прекрасная. Я никогда не видел ничего подобного, — просто ответил он. Мокрые волосы прилипли ко лбу, отчего он казался моложе, совсем мальчишкой.
Кэролайн собиралась только поплескаться у берега, но прохладное касание воды и возбуждение от слов Корина придали ей смелости. Она зашла по пояс, вода подхватила и закрутила полупрозрачные складки сорочки вокруг ее ног. С нервным смешком Кэролайн легла на спину, доверившись воде, которая держала ее на поверхности. Волосы намокли, сразу стало прохладно.
— Иди сюда, поцелуй меня, — потребовал Корин.
— Сожалею, сэр, я слишком занята плаванием, — величественно провозгласила Кэролайн, неловко шлепая руками. Она плавала только в детстве, около летнего дома родителей.
— Я должен получить свой поцелуй, даже если придется тебя догонять, — заявил Корин.
Хохоча и молотя ногами, Кэролайн попыталась ускользнуть — надо признаться, однако, что она не так уж старалась.
Солнце клонилось к горизонту, когда они преодолели последний подъем и увидели огни дома на ранчо, поблескивающие внизу. Кэролайн обгорела на солнце, непривычным было ощущение от платья, надетого без нижней сорочки. На губах был привкус воды. Ее запах остался у обоих на коже и волосах. Они занимались любовью на берегу ручья, и томление еще наполняло все ее тело теплом и тяжестью. Внезапно она поняла, что совсем не хочет возвращаться домой. Ей хотелось, чтобы вечно длился этот день, чтобы они с Корином снова оказались в этом тенистом уголке, продолжали любить друг друга, ни о чем не думая и ни о чем не тревожась. Будто прочитав ее мысли, Корин натянул вожжи, остановил лошадь и посмотрел на их дом, а потом повернулся к ней.
— Ну что, хочешь домой? — спросил он.
— Нет! — горячо воскликнула Кэролайн. — Я… я хотела бы, чтобы каждый наш день был похож на этот. Он был просто восхитителен!
— Согласен с тобой, любимая. — Корин взял ее руку и поднес к губам.
— Обещай, что мы снова там побываем. Я не желаю приближаться к дому ни на дюйм, пока ты не пообещаешь мне это.
— Пора домой! Ночь скоро наступит… но я обещаю тебе, что мы снова туда съездим. Мы можем ездить туда, когда захотим, — мы будем ездить туда, и у нас впереди еще множество таких дней, как сегодня. Клянусь тебе.
Кэролайн видела только силуэт Корина в синем мерцании ночи, она уловила отблеск его глаз, очертания улыбающегося рта. Протянув руку, она коснулась его щеки.
— Я люблю тебя, — просто сказала она.
Покачивая поводьями, лошадь начала ленивый спуск вниз, к деревянному дому, и с каждым ее шагом Кэролайн ощущала, как в душе растет смутное предчувствие. Она смотрела на темную долину впереди — и вдруг поняла, что боится: боится, несмотря на клятву Корина, что не будет в их жизни такого же счастливого и беспечного дня, как тот, что только что прошел.
Глава 3
…вперив
Притворный взор в расплывчатую книгу:
И если дверь приоткрывалась, жадно
Я озирался, и сжималось сердце,
Упорно веря в появленье «гостя»…
Сэмюэль Тэйлор Кольридж, «Полуночный мороз»[10]
Я стараюсь вспомнить что-нибудь хорошее о Генри. Возможно, мы должны ему хотя бы это, ведь мы-то выросли и стали взрослыми, проживаем свои жизни, влюбляемся, разочаровываемся. Он любил загадывать глупые загадки, а мне нравилось их слушать. Бет всегда была добра, таскала меня за собой, во всем помогала, но ее даже в детстве отличала серьезность. Однажды я так хохотала над загадками Генри, что чуть не описалась — от страха, что это вот-вот случится, я оборвала смех и вприпрыжку понеслась в туалет, зажимая кулак между ног. Где оказался Моисей, когда погасла свеча? В темноте. А почему у слона глаза красные? Чтобы прятаться в клубничке. Три да три — что получится? Дырка. Сколько яиц можно съесть натощак? Только одно — первое. Зачем охотник носит ружье? За плечами. Каким станет гнедой конь, если его искупать? Мокрым. Он мог продолжать это часами, и я пальцами прижимала щеки там, где мышцы сводило от смеха.
Как-то — мне тогда было лет семь — он принялся загадывать свои загадки. Помню, это была суббота, остатки завтрака еще не убрали со стола. Погода стояла солнечная, но прохладная. Большие окна, выходящие на террасу, были распахнуты, через них в комнату проникал свежий воздух, довольно холодный, так что у меня мерзли икры. Я не смотрела, чем там занят Генри, когда он разразился своими шутками. Мне было не до наблюдений. Я просто подбежала и слушала, клянча, как только он замолкал: Скажи еще! — Что это, на окне сидит, по-французски говорит? Француз. На каких деревьях вороны обычно сидят в дождь? На мокрых. Он подвинул к себе банку с бисквитами и занимался тем, что склеивал попарно плоские бисквиты, промазывая их толстенным слоем английской горчицы. Ужасно жгучая была эта горчица мерзкого химического цвета, Клиффорд любил есть с ней сосиски. Вот тебе и на, попыталась, называется, вспомнить о мальчике что-то хорошее. А вспомнила вот это.
Мне в голову не пришло спросить, зачем он это делает. Мне было невдомек, куда и зачем мы с ним идем. Генри завернул бисквиты в салфетку, сунул в карман. Я бежала за ним по лужайке, как ручная обезьянка, и требовала еще смешных загадок. Мы направились на запад — не на юг, в лес, а в долину, обошли ее по краю и наконец добрались до лагеря Динни. Генри нырнул в какую-то яму, поросшую высокой травой, присел на корточки и меня потянул за собой. Мы спрятались за пенной дурманящей стеной цветущего купыря. Только тогда я додумалась шепотом спросить: Генри, а что ты делаешь? А почему мы прячемся? Он велел мне заткнуться, и я повиновалась. Наверное, мы играем в шпионов, подумала я. Стараясь не шуметь, я осматривалась, проверяла, нет ли подо мной крапивы, муравьев, шмелей. Дедушка Динни сидел на раскладном стуле рядом с их видавшим виды белым домом-автофургоном. Шляпа надвинута на глаза, руки сложены, пальцы под мышками. Мне кажется, он спал. От крыльев носа к уголкам рта сбегали глубокие темные морщины. Собаки дремали по обе стороны от него, положив морды на лапы. Два колли, черные с белым, Дикси и Файвер. Нам не разрешалось гладить их, пока дедушка флаг не позволит: Им палец в рот не клади, отхватить могут.
