оно отрывает мою плоть и мое спокойствие, прожигает путь сквозь мое решение быть вежливой, словно кислота. Я оглядываю комнату из-под ресниц: его охранники распределены вокруг большой центральной комнаты. Я могла бы воспользоваться его близостью и попытаться причинить ему боль, но меня бы быстро одолели, и нет нечего, чем бы я могла воспользоваться, чтобы нанести удар, за исключением нескольких тарелок и моих собственных кулаков.
— Я хочу, чтобы это было приятным для нас обоих, — говорит Мелвас. Его голос звучит мягче, акцент более выражен. — Разве тебе не понравилась одежда, которую я тебе дал? А прекрасная комната? Даже у моей жены нет таких красивых вещей.
Он планирует меня изнасиловать и все же ожидает того, что я найду это приятным?
— Одежда — продуманный жест, — говорю я. Жизнь, проведенная за наблюдением за дипломатами в работе, помогает мне найти правильные слова. — Но я не уверена, как именно относиться к нашей ситуации.
— Я покорю тебя, — говорит он.
— Я думала, ты хочешь, чтобы я была вызовом. Чтобы сломить мой дух.
Рука на моем плече сжимается. Сильно.
— Да. Я этого хочу. Знай, Грир, если ты будешь отбиваться, я еще больше буду этим наслаждаться.
— Так что ты хочешь, президент Кокур? Чтобы я этим наслаждалась, или чтобы боролась?
Его рука перемещается с моего плеча к задней части шеи, и он сжимает в кулак мои волосы. У меня на глаза накатываются слезы из-за боли, пронзившей кожу головы.
— Для тебя это будет исключительным соглашением. Такие женщины, как ты, получают удовлетворение от такой грубости, — он дернул меня за волосы, — …а такие мужчины, как я, получают удовлетворение, когда действуют грубо. Мне рассказали об отметинах, которые на твоем теле нашли мои люди в ночь похищения. Так что не притворяйся, что большой жестокостью будет то, что я собираюсь с тобой сделать.
Еще одно сильное потягивание (достаточно сильное, чтобы заставить меня кричать), а затем он меня отпускает. Но когда снова садится, его поведение меняется. Одно из непредсказуемых колебаний его настроения.
— Тебе будет хорошо, вот увидишь, — серьезно говорит он, почти ласково. — Ты увидишь, сколько я готов для тебя сделать, и, когда придет время, ты будешь наслаждаться мной.
Когда мерзавец снова принимается за еду, я пристально на него смотрю, желая, чтобы мой пульс вернулся к норме. И осознаю, что Мелвас опаснее, чем я думала.
Он — садист, считающий себя добрым, нарцисс, считающий себя скромным.
И я полностью в его власти, пока не смогу найти способ его остановить.
— Достаточно, — резко заявляет Мелвас. Он резко бьет руками по столу, и из ниоткуда появляются слуги, поспешно убирая со стола. Он поднимается на ноги и снова идет к моей стороне стола, обхватывает ладонью мою руку и так быстро рывком ставит меня на ноги, что мой стул падает позади меня. — Мы идем в твою комнату.
Ужас бьет меня в грудь, когда он тянет меня по широкой лестнице на второй этаж, и я понимаю, что все, началось. Королева Гвиневра потерпела неудачу, надежда направить моего похитителя на путь вежливости провалилась, и теперь у меня есть выбор: сдаться человеку, который почти наверняка хочет меня изнасиловать, или же бороться. И на долю секунды мне хочется быть какой-то другой женщиной, а не Грир Гэллоуэй-Колчестер. Мне жаль, что я — не борец, не боксер, не полицейский или не солдат. Хотелось бы мне быть такой женщиной, которая стреляла бы из лука и разрушала империи, которая знала бы все способы, как можно причинить боль таким людям, как Мелвас. Но я — не такая женщина.
Я могу назвать все двенадцать битв короля Артура, могу прочесть наизусть Чосера, могу говорить по староанглийски так же свободно, как любой воин Мерсии. Я могу шпионить за политиками, знаю, как продвинуть законопроект, знаю, как произносить слова таким образом, чтобы они могли означать все, или, чтобы ничего не значили. Я могу удержать в руках власть над тридцатью студентами, могу властвовать над прессой или в комнатах с большими конференц-столами и законодателями с каменными лицами. Меня обучали всему этому с самого рождения. Но здесь? Против кого-то, кто причинит мне телесные повреждения, у кого есть охранники с оружием и дубинками наготове?
Не знаю, какую власть смогу здесь использовать.
Мы добираемся до двери в мою комнату, и я вижу позади нас людей Мелваса в боеготовности, и делаю просчитанный ход:
— Пожалуйста, — тихо говорю я. — Я хочу, чтобы мы были вдвоем, наедине, — я вкладываю в свои слова достаточно своего реального отчаяния, чтобы мой голос совсем чуть-чуть дрожал. Пусть он ошибочно примет его за мое возбуждение.
Мелвас так и делает. Облизывает губы, смотрит на мое лицо, а затем опускает взгляд на мою грудь, где вырез на платье из красного шелка опускается ниже моих грудей.
— Оставайтесь снаружи, — приказывает своим людям Мелвас, а затем толкает меня в комнату. Он запирает за собой дверь, снимает пиджак, бросает его на пол и начинает вытаскивать запонки.
Я наблюдаю в течение минуты, дезориентированная. Сколько раз я наблюдала за тем, как Эш делает то же самое? Как он вытаскивает запонки и снимает стяжку для галстука, как сгибаются его предплечья, когда он подворачивает рукава? Как два человека, имеющие столько одинаковых составляющих, могут влиять настолько по-разному?
Я перехожу к окну от пола до потолка, и, прижавшись лбом к стеклу, смотрю, на приближающийся закат. Я измучена, усики яростной головной боли, пробиваются в мой мозг. Я все еще чувствую вкус тех яблок.
Но это мой шанс. Заперта в комнате с Мелвасом, без охранников. Не знаю, каким будет мой план после того, как я его смягчила (если я вообще его смягчила), но это мой лучший шанс.
«Он может захотеть связать тебя, — думаю я. — Ты должна все сделать до этого».
С подвернутыми рукавами Мелвас подкрадывается ко мне сзади, прижимает меня своим телом к холодному стеклу. Каждый дюйм моего тела, каждый уголок и каждый изгиб переполнен отвращением, переполнен моим «нет», словно «нет» — эмоция, словно «нет» — физиологический ответ. Но я скрываю это, сопротивляясь желанию задрожать или оттолкнуть его, потому что знаю из урока по самообороне, который брала в колледже, что время — это все. Удар в глаза, коленом в пах, коленом в голову. Я могу это сделать. Глаза, пах, голова.
Глаза, пах, голова.
Один, два, три, проще простого.
Рука Мелваса поднимается и обхватывает мое горло, а другая рука скользит по шелку к моему животу, спускается вниз и обхватывает мою лобковую кость.
