В Заключительной резолюции участники конференции решительно осудили теорию о «добровольном вхождении Чечни в состав России»», развиваемую некоторыми историками и ведущую к развязыванию межнациональной розни на Кавказе. Появление статей М.М Блиева, В.Б. Виноградова и его учеников явилось, по мнению многих специалистов «реанимацией концепции о реакционной сущности борьбы северокавказских горцев в XIX веке». Данная концепция была воспроизведена в труде, вышедшем в 1994 году, в котором говорилось: «Расширяющееся во втор. пол. ХУШ века военное присутствие России на Северном Кавказе, с одной стороны, создавало препятствие на традиционных набеговых маршрутах, с другой – порождало новые соблазны в виде зажиточных станиц и укреплений по Кубани и Тереку, в результате чего постепенно возобладало северное направление в промысловых рейдах горцев»267.
11 апреля 2006 г. в Махачкале прошла Всероссийская научно – практическая конференция «Ислам на Северном Кавказе: история и современность». В работе Всероссийской конференции приняли участие более 250 человек. В докладах и выступлениях обсуждались сложные и злободневные проблемы истории и современное состояние ислама на Северном Кавказе: государственно – конфессиональные отношения и т. д. Конференция приняла конкретные научно обоснованные рекомендации и предложения, направленные на решение проблем сохранения межнационального мира, согласия и взаимопонимания между народами и конфессиями268.
В настоящее время у многих историков и исламоведов вызывает удивление точка зрения В.А. Матвеева и Б.В. Виноградова на проблему «мухаджирства», под которым в кавказоведческой литературе подразумевается, прежде всего, переселение народов Северного Кавказа на территорию Османской империи по «принципам веры». Данные исследователи предложили, как одну из его составляющих, рассматривать и случаи «добровольного переселения тех или иных групп туземного кавказского населения» в границы Кубанско-Терской линии, в среду и под защиту линейных казачьих станиц»269. В исторической литературе давно принято считать мухаджирство «религиозной эмиграцией», поэтому сложно себе представить что чеченцы – мусульмане переселялись в пределы казачьих православных станиц и крепостей из-за религиозных принципов. И.Е. Дунюшкин, в своей кандидатской диссертации «Терское казачество в межнациональных отношениях на Северном Кавказе» дошёл до того, что объявил казаков, проживавших на Тереке, «коренным населением» этих мест, хотя даже царские генералы во время Кавказской войны, на картах обозначали эти земли, как «чеченские»270.
Решить сразу же вопросы истории Кавказской войны оказалось чрезвычайно сложно. Часть учёных, увлекшись одной стороной вопроса, единственной причиной, вызвавшей эту борьбу, считали колониальную политику царизма. Другие, не критически заимствуя версии, доказывали, что война со стороны горцев велась для сохранения «набегового производства», которое горцы теряли с вхождением Северного Кавказа в состав России. Само собой понятно, что эта точка зрения, представляющая целые народы «разбойниками и грабителями», для которых набеги являлись хозяйственной схемой, «способом производства» была подвергнута резкой, но справедливой критике271.
Одним из болезненно-дискуссионных в современном кавказоведении остаётся вопрос о горском «хищничестве» или о набегах горцев. Особую позицию в вопросе о горских набегах занимает М.М. Блиев. Как и российские авторы и военачальники XIX века, он считает, что все жители Чечни и горной части Дагестана занимались в основном набегами. Для российских властей набеги горцев были основным официальным поводом для военных экспансий против горцев. Вопреки утверждениям М.М. Блиева, большинство чеченцев, жившие в бассейне Терека и Сунжи, не занимались набегами, более того, они оказывались фактически заложниками, т. к. были не в состоянии воспрепятствовать горцам, совершавшим набеги на русскую пограничную линию, и в тоже время первыми подвергались карательным акциям казаков и царской власти272.
Следует заметить, что далеко не всегда набеги казаков и регулярных российских войск на горские аулы, были «акциями возмездия». Нередко бывали случаи, когда они совершались без всякого повода со стороны жителей, ради добычи и наград, а то и просто ради своего корыстного интереса273. Неэффективность сети опорных пунктов и кордонных линий подталкивали кавказское командование к использованию стратегии набегов – экзекуционных и превентивных. Для того чтобы заготовить дрова, сено, пасти скот, доставлять провиант, солдаты должны были обеспечивать безопасность, так как именно во время хозяйственных работ они в большей степени чувствовали свою уязвимость. Наиболее надежным способом избежать нападения на лесосеке или при покосе была превентивная атака или «достойный» ответ на предшествующее нападение. Набеги вели к варваризации войск, поскольку именно при такой стратегии ни о каком соблюдении «цивилизованных» приемов не могло быть и речи. Такая стратегия вела к превращению войны в нескончаемую «средневековую междоусобицу»274.
Набеговая система прижилась в русских войсках, прежде всего потому, что давала им возможность выживать в буквальном значении этого слова (в основном в материальном смысле). Логика войны подсказывала выход из ситуации, когда войска не могли обеспечиваться с помощью обоза – реквизии, которые трудно было отделить от элементарного грабежа. В горных условиях, при ограниченности возможностей вьючного обоза, экспедиционный корпус мог взять продовольственных запасов не более чем на 12 дней. Трудности марша по пересеченной местности не позволяли делать суточные переходы более чем на 20 верст. Даже в европейской войне командование всегда учитывало риск деморализации войск при использовании местных ресурсов, создавало специальные структуры (отряды фуражиров, команды, занимавшиеся заготовкой провианта). На Кавказе эти походы «за сеном» представляли собой настоящие военные экспедиции с обязательным привлечением боевых частей, а чаще всего заготовками занимались сами солдаты. Любая война вскрывает не только лучшие, но и худшие человеческие качества. Д.А. Милютин вспоминал, что «среди кровавого побоища, рядом с подвигом храбрости, самоотверженности, порождали, и самые отвратительные сцены в занятой части населения: некоторые из солдат обирали валявшиеся трупы убитых, вытаскивали из горевших саклей всякую всячину, даже вещи, ни к чему не пригодные»275.
Мародерство – обычное явление войны. Мародерство часто смыкается с вандализмом, особенно когда разорение хозяйств и жилья неприятеля становилось важным элементом боевых действий. Имеются свидетельства о том, что часто добыча безжалостно уничтожалась или применялась не по назначению: восточные шали шли на обмотки, драгоценные ковры стелились в землянках, из сосудов устраивали мишени и т. д. Военное руководство, с одной стороны, боролось с такими явлениями, поскольку замечало, что нередко набеги организовывались в корыстных целях, с другой стороны, не могло не замечать повышения боеспособности войск, для которых война становилась личным делом. В 1843 г. Николай I строго запретил командирам частей «предпринимать экспедиции или поиски для наказания горцев», однако это распоряжение осталось на бумаге, т. к. никто не запрещал преследовать «хищников». В рапорте всегда можно было указать на вынужденность такой меры. А.А. Вельяминов не случайно назвал набеги – «частные экспедиции» средством, только «способствующим» покорению горцев. Он прекрасно понимал, что это – не более чем способ несколько «умерить» их воинственность. В тех случаях, когда отношения с горскими народами не были отягощены враждой, не оставлявшей надежды на мирный вариант развития событий, командование старалось демонстрировать свое миролюбие при первых контактах. Так, в 1838 г. при основании Велья-миновского укрепления расположенные поблизости от него брошенные горцами села были оставлены нетронутыми. Командиры строго запретили солдатам даже рвать фрукты в садах276.
В ходе Кавказской войны многочисленные карательные экспедиции против мирного населения вносили полную деморализацию в части, вследствие того, что подрывали в подчиненных доверие к законности действий их начальников; они вселяли в частях, благодаря легким «победам», повышенное представление об их боевой мощи; они развивали антагонизм между войсками и народом; действовали угнетающим образом на народ, и это угнетение духа народа не могло не передаваться и войску; они разрушали обычай войны и приучали смотреть на безоружного как на врага, которого можно убивать; они, наконец, отвлекали войска от прямого дела – подготовки к военным действиям и приучали их к тому, что в бою делать запрещено (разбой, грабеж, изнасилования, мародерство). Карательные экспедиции и участие в них войск могли сделать армию совершенно непригодной для исполнения своей единственной задачи – защиты родины и народа от иноземного ига277. Итоги карательных операций были трагическими для чеченского народа. Так, по свидетельству А.П. Берже, только за 3 года (1847–1850) народонаселение Малой Чечни уменьшилось вдвое, а с 1840 г. – вчетверо. Если в 1840 г. население Малой Чечни составляло около 8 000 дворов, то в 1847 г. уже – 4 000 дворов, а в 1850 г. – всего 2 000278.
