начальника охраны тыла Юго-Западного фронта генерал-майора В. А. Хоменко, а также в телефонограмме УНКГБ по Львовской области своему руководству в Киеве. Почему авторы столь серьезного научного труда не воспользовались этими документами — мне непонятно.
В этом же томе также можно прочесть, что «на рассвете 22 июня сотни немецких самолетов вторглись в воздушное пространство СССР… от Баренцева до Черного моря»[75]. Но ведь это не соответствует действительности. Как известно, Финляндия начала военные действия только 29 июня. 22–23 июня произошли локальные боестолкновения на советско-румынской границе, но в наступление немецко-румынские войска здесь перешли только 2 июля 1941 года. Днем раньше боевые действия начала армия Венгрии. Поэтому в данном случае можно вести речь лишь о начале военных действий в первый день войны на фронте от Балтийского до Черного моря. Именно так и писали центральные газеты Советского Союза в первые дни войны.
В другом месте говорится о том, что «в Москву, в Главное управление пограничных войск, первое сообщение о вторжении поступило от пограничников Белорусского пограничного округа»[76]. Но это утверждение также не соответствует действительности. Первый доклад о начале войны в Главное управление пограничных войск, как ни странно, поступил в 4.15 из Молдавского пограничного округа, а из штаба Белорусского округа подобное сообщение поступило лишь в 8.25 22 июня 1941 года. А двумя часами раньше о начале войны сообщил дежурный по связи контрольной станции НКВД БССР, расположенной между Молодечно и Белостоком, капитан Мойленко.
В шестом томе на с. 361 утверждается, что в соответствии с Постановлением СНК СССР от 25 июня 1941 года на пограничные войска НКВД была возложена задача по охране тыла Действующей Красной армии. На самом же деле, как уже ранее отмечалось, эта задача была возложена на все войска НКВД, находящиеся в прифронтовой полосе. При этом Главное управление пограничных войск НКВД СССР к войскам по охране тыла ДКА в тот период, по сути, не имело никакого отношения. В этом можно легко убедиться, внимательно прочитав вышеназванное постановление СНК СССР. Там нет ни слова о том, что эта задача возложена на НКВД СССР.
Надеюсь, что вышеприведенные примеры, касающиеся деятельности пограничников в годы войны, дают повод усомниться в полной объективности нового фундаментального исторического труда о Великой Отечественной войне. В других главах этой книги придется еще не один раз обращать внимание читателей на те или иные неточности и ошибки в указанной работе отечественных историков.
Может быть, кому-то покажется, что я не совсем объективно и даже предвзято подхожу к оценке вклада историков в исследование сложнейшей темы — участия пограничных войск НКВД СССР в сражениях Великой Отечественной войны. Что моя позиция с преобладанием негативных оценок давно устоявшихся исторических фактов якобы не очень патриотична. Что, разоблачая некоторые мифы и указывая на многие фактологические ошибки, я тем самым подрываю авторитет Пограничной службы ФСБ России.
Если кто так думает, то он глубоко заблуждается. Ложь, в какие бы одежды она ни наряжалась, всегда останется ложью. Факты, не подкрепленные архивными документами, будут по-прежнему называться мифами или легендами. А это та же фальсификация истории, о необходимости борьбы с которой так много говорится в последнее время. Мне кажется, что очень точно и взвешенно позицию по данному вопросу высказал директор Российского государственного архива социально-политической истории А. К. Сорокин. На вопрос журналиста «Российской газеты» о том, что, владея страшной правдой о войне, очень непросто оставаться патриотом, он ответил так: «По моим представлениям, патриотизм никак не противоречит знанию трудных и тяжелых страниц истории своей страны. Более того, нормальный, реальный, практически действенный патриотизм только таким и может быть. Если мы не знаем своих ошибок, если мы их не анализируем, это патриотизмом назвать нельзя. Потому что в перспективе это нас приведет к повторению этих ошибок уже совсем в иных масштабах. Нужно извлекать уроки из своей истории. К слову, широко распространенная максима Гегеля: «История учит тому, что она ничему не учит» была оспорена сто лет назад Василием Ключевским, который в своих дневниках написал: «Не цветы виноваты, что слепой их не видит». Мне кажется, что это точная формула, которую мы все должны иметь в виду, начиная разговор об истории, о трудных ее вопросах. Мы живем не с чистого листа. Практически все, с чем мы имеем дело, было в истории до нас. И то, что война была такой трудной, такой чудовищной, такой жестокой, моему патриотизму никак не мешает, я реально горд этой Победой»[77].
Мне, честно говоря, нечего добавить к словам известного ученого.
К какой войне готовились пограничники?
Каждая новая идея, как правило, проходит три стадии: этого не может быть, а в этом что-то есть и — кто же этого не знал?
Немецкий физик-теоретик
Макс Планк
I
На протяжении многих десятилетий, прошедших после окончания Великой Отечественной войны, в советской, а затем и российской историографии преобладало мнение о том, что Сталин в канун советско-германской войны, вплоть до 22 июня 1941 года, готовился исключительно к обороне, но делал это недостаточно продуманно, в результате чего оказался жертвой внезапного и вероломного нападения Гитлера. Но в начале 90-х годов прошлого столетия благодаря избавлению от советской цензуры и частичному открытию архивов наконец-то появились реальные условия для более беспристрастного и глубокого изучения данной проблемы.
Особенно продуктивной стала полемика среди российских историков по поводу предвоенных планов советского руководства после публикации работ скандально известного В. Суворова (Резуна), в которых тот настойчиво проводит мысль о подготовке Советского Союза к нападению на Германию, которое якобы планировалось на 6 июля 1941 года. Чуть позже широкой научной общественности стали доступны многие ранее неизвестные архивные документы, указывающие на то, что вышеназванный автор не так уж далек от истины, как может показаться на первый взгляд. Это прежде всего Стратегические планы 1939 и 1940 гг., выступления Сталина на заседании Политбюро 19.08.39, а также перед выпускниками военных академий в Кремле 5.05.41, проекты директив, подготовленных в ЦК ВКП(б) и Главном управлении политической пропаганды РККА, дневниковые записи предвоенного времени писателя Вс. Вишневского — председателя Оборонной комиссии Союза советских писателей, неопубликованное интервью Маршала Советского Союза А. М. Василевского «Накануне войны» и др. Но самые интересные документы были найдены в так называемой «Особой папке Политбюро». «Особая папка» — это высшая степень секретности, существовавшая в СССР. Она до сих пор хранит в себе документы, которые и сегодня боятся предавать огласке. Именно в этой «Особой папке» хранятся до сих пор документы о предвоенном периоде, часть
