Вернувшись к себе домой часов в семь утра, Козырь застал свою сожительницу, молодую еще недурную собой женщину, уже проснувшейся. Она возилась с самоваром, поджидая своего дружка, крайне озабоченная его долгим отсутствием. Цель таких ночных экспедиций, предпринимаемых Козырем, была ей хорошо известна и она опасалась за исход этих темных дел.
- Пришел! А может, приехал? - шутливо хлопнул ее по спине Козырь. На вот, спрячь, куда подальше! - и он протянул ей деньги.
4. В НЕБОЛЬШОЙ, НО ТЕСНОЙ КОМНАТЕ
Глаза молодой женщины блеснули радостным огоньком. Она бережно взяла переданную ей пачку денег и спросила:
- Сколько тут, Сеня?
Козырь промолчал и затем раздельно произнес, наблюдая впечатление, произведенное его словами.
- Ровно... шестьсот целковых.
Ольга Егоровна, так звали сожительницу, даже онемела от неожиданности: слишком уж большой показалось ей эта сумма.
- Вот что, Оля, - обратился к ней Козырь, - всех-то денег ты не прячь - оставь на расходы рублей пятьдесят. Сегодня у меня вечером будут гости, так надо будет приготовить угощение. Ты уж похлопочи, чтобы все было как следует.
- Много гостей звал-то?
- Нет, двое товарищей придут, да хозяина надо пригласить.
- Пельмени разве сделать.
- Что ж, это хорошо! Стряпай пельмени. Ну, а пока поторопи самовар. Напьюсь чаю, да пойду в магазины.
Полчаса спустя, Козырь, выпив наскоро два стакана чаю, оделся в приличное пальто с барашковым воротником и вышел из квартиры.
Одноэтажный дом разделялся на две половины. В одной из них, меньшей по размеру, жил Козырь, а другую с окнами на улицу, занимал сам хозяин Василий Федорович Шумков, человек с "политичным обхождением", как отзывался о нем Козырь.
Шумков, также как и его квартирант пришел в Сибирь не по доброй воле. В молодости он был письмоводителем у мирового судьи, где-то на юге России. Попался в какой-то грязной истории и был сослан с лишением некоторых прав в места не столь отдаленные. Здесь, в Сибири, он переменил множество профессий, начиная от содержания тайного дома терпимости и кончая скупкой заведомо краденных вещей. Последнее занятие давало ему постоянный и очень большой доход. В этой сфере он не имел себе соперников и действительно был достоин отзыва Сеньки: вел свое дело - "по самой тонкой политике". Кроме этого, так сказать, неофициального занятия, у Шумкова была мелочная торговля. Лавка помещалась в его собственном доме. Занимался он также скупкой и перепродажей просроченных ломбардных залогов. В общем, был человек оборотистый.
В описываемое нами утро, он стоял у себя в лавке за прилавком и щелкал на счетах, подводя итоги своих операций.
- Василию Федоровичу! - приветствовал его Козырь, показываясь на пороге лавки, - наше почтение!
Шумков оторвался от толстой засаленной книги, которую он называл "мемориалом", и протянул Козырю руку.
- Здравствуй, здравствуй, Сеня! Что хорошего скажешь?
- А вот хочу тебя, Василий Федорович, на пельмени звать. Приходи сегодня вечером и супружницу свою захвати. Гости у меня будут... покалякаем, значит!
- Спасибо на добром слове! Приду всенепременно! Часиков в восемь, после запора лавки! - любезно раскланялся Шумков.
- Ну, а пока до свидания! Пойтить до магазинов - вина набрать!
- А ежели что из закуски понадобится, так у меня в лавке есть: ветчина, колбасы, селедка, консервы, если нужно! - крикнул вдогонку Шумков.
Но Козырь не намерен был угощать своих гостей залежалыми колбасами и ржавой селедкой. Он решил все купить в хороших магазинах.
Часа через два Козырь, нагруженный разными свертками подъехал на извозчике к своей квартире и, расплачиваясь с последним, дал ему за три конца рубль серебром.
- Спасибо, барин! - пробормотал извозчик.
- Гм, барин, - усмехнулся Козырь, - а и то сказать - деньги есть. Стало быть и почет как барину.
- Ну, Ольга, - заговорил он, входя в комнату, - всего накупил: закусок разных и вина - прямо любому купцу впору.
Первым из гостей пришел Филька. Войдя в кухню, он долго возился около дверей, отряхивая снег и откашливаясь.
- Ну и чертило! - подумала про него Ольга, пораженная громадным ростом и могучим телосложением Фильки.
- Раздевайся, брат, да проходи сюда, в светлую горницу, - встретил его Козырь.
Они прошли в другую комнату, отделенную от кухни дощатой перегородкой. Здесь все было готово к приему гостей. На большом столе, покрытом чистой скатертью, красовалась целая батарея бутылок: тут был и коньяк, и рябиновая, и киевская наливка.
Громадный графин водки возвышался посредине стола.
- Ну-ка, Филя, хватим по одной для начала, - налил хозяин рюмки.
- С чем поздравить-то, - прохрипел Филька, бережно беря толстыми пальцами налитую рюмку, - с новосельем, штоль!
- С окончанием дела, - подмигнул ему Козырь.
Они выпили, и Филипп не без важности ткнул вилкой в коробку с килькой: дескать, знай наших - тоже не лыком шиты! Вскоре пришел, верный своему слову, Сашка.
- Эге, да вы, братцы мои, вижу я времени не теряете! - весело заговорил он, входя в комнату и здороваясь с присутствующими.
Одет он был в красную шелковую рубашку, суконную поддевку и лакированные сапоги. Костюм его очень шел к статной молодецкой фигуре.
- Ишь, ты как вырядился, - подумал Козырь, и присоединившись, церемонно ответил на пожатие руки.
- Гости дорогие, прошу - угощайтесь. Кому чего любо! - и он сделал пригласительный жест рукой...
Выпивали, закусывали, но беседа клеилась плохо. Козырь был слишком поглощен хозяйственными заботами, а Филька вообще был не из разговорчивых. Некоторое оживление внесло появление Шумкова и его супруги. Сам Шумков был в длинном старомодном сюртуке. Щеки его были тщательно выбриты, а седоватые усы лихо закручены кверху. Супруга его - толстая дебелая женщина - куталась в дорогую ковровую шаль и производила впечатление простоватой мещанки, какой она и была на самом деле. Шумков женился на ней по расчету и, несмотря на все старания, никак не мог привить ей "хороший манер".
В разговоре принимала теперь участие и Ольга.
Обменявшись незначительными фразами о погоде, о дороговизне дров, причем Василий Федорович не преминул рассказать о том, что в их местах - в херсонской губернии - поздно ложится снег, и какие там теплые бываю зимы.
Мало-помалу вино начало развязывать языки. Оживился также и Филька: пользуясь тем, что дамы вышли в кухню, он сразу опрокинул чайный стакан водки.
- Не люблю из рюмок! - пояснил он.
На сцену появилась гармонь, и Пройди-свет бойко заиграл какой-то марш.
- Я обожаю музыку, - подвинулся к нему Шумков.
5. ПОСЛАНЕЦ ШАЙКИ
На другой день после вечеринки, устроенной Козырем, утром, сидя у себя в лавке, Василий Федорович, развернул только что принесенный номер местной газеты, прочитал следующее:
Загадочное преступление
Вчера утром был найден в своей спальне
задушенным известный Томску коммерсант и
домовладелец NN. Убийство совершено с целью
ограбления: железный несгораемый шкаф, в котором
покойный хранил ценности, оказался сломанным.
Ящики письменного стола выдвинуты; вещи перерыты.
Убийцы, очевидно, люди опытные, так как ими взяты
только наличные деньги, сумма которых неизвестна,
и оставлены именные серии, свыше чем на 36000
рублей. Предварительным дознанием установлено, что
преступники пробрались в дом через взломанную
дверь парадного хода. На этом преступлении лежит
печать загадочности. Положительно непонятно: каким
образом убийцам удалось совершить свое гнусное
дело, не разбудив никого в доме. Через две комнаты
от спальни убитого спал его приемный сын, молодой
человек. Жена покойного и его дочь, спавшие в
своей комнате, тоже ничего не слышали.
Заканчивая настоящую заметку, высказываем
горячее пожелание, чтобы перст карающей Немезиды
указал преступников!
Прочитав это сообщение, Шумков не спеша сложил номер газеты и многозначительно крякнул. Теперь ему было понятно появление портсигара в руках Фильки.
Покойный NN - был тот самый человек, которому принадлежал портсигар, узнанный Шумковым.
Вот оно, что, - размышлял Василий Федорович, - стало быть, это их рук дело! Однако, не ожидал я от своего квартиранта такой прыти! Это, должно быть все тот, в поддевке, руководит... Парень, видно сразу, прожженный!
Шумков имел в виду Пройди-света, импонирующее влияние которого было замечено им во время пирушки.
- Да... Дельце, можно сказать, тонкое! И взяли они думать надо, сумму немалую! Недаром Сенька так раскутился: вина да закуски разные выставил. Чай пришлось на его долю не одна тысяча. У покойника деньги должно быть были бешеные. Эх, нельзя ли мне около этого дела чем поживиться!
Последние мысли глубоко засели в голову Василию Федоровичу, и он весь день, отпуская товар, считая деньги, казался озабоченным и непривычно рассеянным. У него созрел план, как извлечь выгоду для себя из той тайны, которую открыл ему портсигар с инициалами...
