деле на следующий день повез он меня в город…
Еди сидел молча и всем видом демонстрировал недоумение: зачем вы мне, мол, все это рассказываете? Полковник улыбнулся, хотел было потрепать Еди по голове, даже протянул руки, но передумал и перешел на официальный тон:
— Скажи, Еди, почему у тебя с Овезом сложились такие недружелюбные отношения?
Еди молчал.
— Ну ладно, оставим ваши отношения в покое на другой раз, если тебе трудно сейчас говорить об этом. Только ты мне ответь на другой вопрос. Почему ты не можешь найти себе занятия по душе? Поехал учиться, забросил учебу, в колхозе никак не можешь найти работу по душе. Я, конечно, понимаю сложность выбора профессии, но без конца переходить с одного места на другое тоже не дело… Ты скажи мне, чего твоя душа желает, а?
Еди упорно отмалчивался.
— Ну что ты дуешься на меня?! Обиделся, что я тебя так встретил в своем кабинете? Ну, это ты зря… У меня такая работа. Одного нужно как следует отругать, чтобы он опомнился, взялся за ум. Другого надо гладить по шерсти. Я с тобой попробовал и так и эдак, а ты ни в какую, так нельзя, братишка, нельзя… Я тебя понимаю, что ты чего-то ищешь для себя, но не знаю чего, скажи, и я постараюсь тебе помочь.
Еди молчал, словно язык проглотил, хотя в голове у него родились сотни противоречивых мыслей: «Почему я молчу? Гордость не позволяет? Разве у такого, как я, может быть гордость?! Вот у Кадыр-ага есть чем гордиться: ветеран войны, орденоносец, полковник, начальник милиции, уважаемый человек. И он возится со мной, выспрашивает, предлагает свою помощь. А я сижу и, как последний осел, тупо гляжу себе под ноги. Почему?..»
Мысли Еди перебил Варан-хан. Войдя в камеру, он по-военному выпрямился во весь рост и доложил:
— Товарищ полковник, разрешите доложить?! Мною составлен протокол о преступных деяниях Веллатова Еди на основании показаний шести свидетелей. Прошу ознакомиться и подписать.
Варан-хан протянул папку начальнику милиции, но тот даже не взглянул на нее, отмахнулся:
— Мне нужен седьмой свидетель, Варан-хан!
Варан-хан недоуменно пожал плечами.
— Мне нужны его показания, его! — повысил голос полковник Кадыров и, указывая пальцем на Еди, а затем словно разговаривая сам с собой, добавил: — Стареешь, Кадыров, стареешь, если не сумел вызвать на откровенность этого мальчишку…
Полковник долго просидел в задумчивости, видимо решая только ему известную задачу, а потом резко встал из-за стола и четко скомандовал:
— Варан-хан! Задержанного освободить, в дальнейшем я сам займусь им…
Еди тут же освободили. Он теперь шел домой и вроде должен был радоваться своей свободе, но ему было не до веселья. Его обуревали тяжкие мысли. «Почему я не ответил Кадыр-ага?! Ведь он ко мне всей душой, а я… Вообще, почему я молчу, когда спрашивают о моем желании и хотят помочь?! Так было с братьями, и с Дилбер, и с Джахан, — и все обиделись на меня. Почему они все обижаются на меня? Откуда у них такая уверенность в том, что смогут понять и помочь мне?! Ведь не поймут… Тот же самый Кадыр-ага, откройся я перед ним, как перед отцом, наверняка закончил бы нашу беседу нравоучением: «Еди, сынок, пойми меня правильно, в молодости о многом мечтается. И на коне кататься, и на легковой машине, парить в небе, исколесить все моря… Мечтать нужно, даже необходимо, но все в мире имеет свой предел. Ты уже взрослый и должен уметь трезво смотреть на вещи. Вот ты поступил в институт, ну чем плохо, учился бы. Ну, допустим с учебой вышла промашка, работал бы в колхозе. Ведь сотни твоих сверстников трудятся там и счастливы, а ты ищешь чего-то, сам не понимая чего. Счастье в труде, трудись, а счастье само найдет тебя…»
Еди глубоко вздохнул и все больше убеждал себя в том, что никто не сможет понять его сокровенной мечты. «Да кто мне поверит, что я увел Карлавача не ради своего удовольствия, не для того, чтобы покататься на нем, а чтобы развеять его скуку. Ведь конь, как и человек, скучает, жаждет общения. Да разве поймут…»
Еди не успел развить дальше свою мысль, как звонкая пощечина ошеломила его.
* * *
Старшие сыновья Веллат-ага жили в разных домах, во дворе появились два очага, в двух казанах варился обед. Казалось, что наконец-то эти две семьи разъединились окончательно. Но не тут-то было. Крепкий узел, связывавший эти две семьи, не так-то легко было разрубить. И виною тому были дети.
Дети есть дети. Ссоры и недомолвки между взрослыми для них ровным счетом ничего не значат. И казаны с обедом для них были общими. Они не различали, да, видимо, и не хотели знать, какой казан какой семье предназначен. Понравится им обед Бибигюль — они всей компанией ели у нее, приглянулся обед Тумарли, так они так же дружно орудовали своими ложками там. Днями казан Бибигюль был вылизан до блеска, а Тумарли не знала, куда девать свой обед, в иные дни случалось и наоборот. Женщины в первое время пытались не замечать этого, Чары и Бяшим, не привыкшие трапезничать в одиночку, давились пищей, а дети, как ни в чем ни бывало, обедали гурьбой то там, то здесь.
И взрослые сдались, исчезли казаны, появился один, да такой внушительный, что еда в нем была вкусна и сладка.
В полдень у дома братьев остановился милицейский «газик», из него вышел, сверкая золотистыми погонами, полковник Кадыров. Бибигюль и Тумарли так и ахнули, увидев непрошеного гостя в милицейской форме.
— Неужели он опять что-то натворил?! — озабоченно воскликнула Бибигюль.
— Пока Еди будет у нас, милиция не забудет дорогу в наш дом, — произнесла Тумарли как можно безразличнее.
— Некоторые полагают, что работа счетовода одна из легких на всем белом свете, но я гляжу на тебя, и мне думается, что это не совсем верно, — еще издали начал полковник Кадыров шутливым тоном, видя, как Бяшим, обложив себя со всех сторон какими-то бухгалтерскими документами, щелкает на счетах.
Бяшим на самом деле был с головой занят своим делом, и, видимо, оно давалось ему нелегко, он то и дело вытирал со лба пот, хотя под густой тенью беседки было не слишком жарко.
Услышав голос полковника, Бяшим соскочил с места. В его взгляде было недоумение, но положение хозяина обязывало его соблюдать приличие, потому он постарался изобразить радушие:
— Вах, Кадыр-ага, вы попали прямо в цель. Я бы лучше каждый месяц изготовлял вручную один ковер, чем возился
