Словно хотела спросить: «Ты ведь не веришь этому, правда?»
— Да уж, папа! — Мой брат говорил с той же чуть заметной насмешкой.
— Тут есть над чем подумать. — Отец не обращал на них внимания. Он не сводил глаз с дороги, ведя машину легко и свободно, не стискивая руль, а уверенно направляя наше «утлое суденышко» через пустыню. Стоило миновать один холм, как сразу же за ним возникал следующий, а там и еще один, и дальше… а что дальше?
Мать заглянула отцу в глаза, но у нее не хватило духу окликнуть его тем же насмешливым тоном еще раз. Она отвернулась к окошку, посмотрела на дорогу и промолвила так тихо, что нам почти не было слышно:
— Как там было написано? Повтори-ка!
Отец плавно миновал поворот в сторону Уайт-Сэндз, откашлялся, на ходу протер ладошкой ветровое стекло перед собой, точно расчищая кусочек неба, и сказал, как бы вспоминая:
— Мир вам. Благоденствие ваше грядет.
Мы проехали еще с милю, прежде чем я решился спросить:
— А сколько… ну, сколько может… стоить такое яйцо, пап?
— Людям его оценить невозможно, — ответил он, не оглядываясь и продолжая вести машину к далекому горизонту. — Знаешь, сынок, этого просто нельзя делать! Нельзя вешать ценник на яйцо, посредством которого с нами говорят Небеса! Мотелем куриных откровений — вот как мы теперь всегда будем называть этот мотель.
И мы помчались дальше со скоростью сорок миль в час сквозь жару и пыль послезавтрашнего дня.
Мы со Скипом сидели смирно и даже потихоньку, незаметно не пихали друг друга, пока где-то в полдень не пришлось вылезти, чтобы «полить цветочки» на обочине дороги.
1969
The Inspired Chicken Motel
© Перевод И.Тогоевой
До встречи над рекой
Без минуты девять, и пора бы уж закатить деревянного индейца — символ табачной торговли — обратно в теплый ароматный полумрак и запереть лавку. Но он все медлил: столько людей потерянно брели мимо, непонятно куда, неизвестно зачем. Кое-кто забредал и сюда — скользнет глазами по опрятным желтым коробкам с сортовыми сигарами, потом осмотрится, сообразит, куда его занесло, и скажет уклончиво:
— Вот и вечер, Чарли…
— Он самый, — отвечал Чарли Мур.
Одни выходили с пустыми руками, другие покупали дешевенькую сигарку, подносили ко рту и забывали зажечь.
И только в половине десятого Чарли Мур решился наконец тронуть индейца за локоть — будто и не хотел бы нарушать покой друга, да вот приходится… Осторожно передвинул дикаря вовнутрь, где стоять тому всю ночь сторожем. Резное лицо уставилось из темноты через дверь тусклым слепым взглядом.
— Ну, вождь, что же ты там видишь?..
Немой взор указывал именно туда, на шоссе, рассекавшее самую сердцевину их жизни.
Саранчовыми стаями с ревом неслись из Лос-Анджелеса машины. Раздраженно снижали скорость до тридцати миль в час. Пробирались меж тремя десятками лавок, складов и бывших конюшен, переделанных под бензоколонки, к северной окраине городка. И вновь взвывали, разгоняясь до восьмидесяти, и как фурии летели на Сан-Франциско — преподать там урок насилия.
Чарли тихо хмыкнул.
Мимо шел человек, заметил его наедине с бессловесным деревянным другом, промолвил:
— Последний вечер, а?..
И исчез.
Последний вечер.
Вот. Кто-то наконец осмелился сказать это вслух.
Чарли круто повернулся, выключил в лавке весь свет, закрыл дверь на ключ и замер на тротуаре, опустив глаза.
Потом, будто во власти гипноза, ощутил, как глаза сами собой вновь поднялись на старое шоссе: оно проносилось рядом, но шоссейные ветры пахли теперь далеким прошлым, их относило на миллиард лет. Огни фар взрывались в ночи и, разрезав ее, убегали прочь красными габаритными огоньками, как стайки маленьких ярких рыбешек, что мчатся вслед за стаей акул или за стадом скитальцев-китов. Красные огоньки тускнели и растворялись в черноте гор.
Оторвав от них взгляд, Чарли медленно зашагал через свой городок. Часы над клубом пробили три четверти и двинулись дальше к десяти, а он все шел, удивляясь и не удивляясь тому, что у каждой двери изваяниями стоят мужчины и женщины, — вот и он недавно стоял подле индейского воина, ослепленный мыслью, что будущее, о котором столько говорили, которого так боялись, вдруг превратилось в настоящее, в Сегодня и Сейчас…
Фред Фергюсон, набивщик чучел, глава семейства пугливых сов и встревоженных косуль, навсегда поселившихся в его витрине, проронил в ночной мрак — Чарли как раз проходил мимо:
— Не верится, правда? — И продолжал, не дожидаясь ответа: — Все думаю — не может быть. А завтра шоссе умрет, и мы вместе с ним…
— Ну, до этого не дойдет, — откликнулся Чарли.
Фергюсон глянул на него с возмущением:
— Постой-ка. Не ты ли два года назад орал, что надо взорвать законодательное собрание, перестрелять подрядчиков, выкрасть бульдозеры и бетономешалки, как только они осмелятся начать работы на новом супершоссе, там, в трехстах ярдах к западу? Что значит «до этого не дойдет»? Дойдет, и ты это прекрасно знаешь!
— Знаю, — согласился Чарли Мур нехотя.
Фергюсон все раздумывал над близкой судьбой.
— Каких-то три сотенки ярдов. Совсем ведь немного, а? Городишко у нас в ширину ярдов сто, стало быть, еще двести. Двести ярдов от супершоссе. От тех, кому могут понадобиться болты, гайки или, допустим, краска. Двести ярдов от шутников, которым удалось подстрелить в горах оленя или, на худой конец, бродячего кота и которые нуждаются в услугах единственного первоклассного набивщика чучел на всем побережье. Двести ярдов от дамочек, которым приспичило купить аспирин… — Он показал глазами на аптеку. — Сделать укладку… — Посмотрел на полосатый столбик у дверей парикмахерской. — Освежиться клубничным глясе… — Кивнул в сторону лавочки мороженщика. — Да что перечислять…
Молча они докончили перечень, скользя взглядом по магазинчикам, лавкам, киоскам.
— Может, еще не поздно?
— Не поздно, Чарли? Да черт тебя побери! Бетон уложен, схватился и затвердел. На рассвете снимут с обоих концов ограждение. Может, сам губернатор ленточку перережет. А потом… В первую неделю, пожалуй, кто-нибудь и вспомнит Оук-Лейн. Во вторую уже не очень. А через месяц? Через месяц мы для них будем мазком старой краски справа, если давишь железку на север, или слева, если на юг. Вон Оук-Лейн, припоминаешь? Город-призрак… Фюить! И нету…
Чарли выждал — сердце отмерило два-три удара — и спросил:
— Фред! А что ты собираешься делать дальше?
— Побуду здесь еще немножко. Набью десяток птичьих чучел для наших, местных. А потом заведу свою консервную банку, выведу ее на новое супершоссе и помчусь. Куда? Да никуда. Куда-нибудь. И прости-прощай, Чарли Мур…
— Спокойной ночи, Фред. Надеюсь, тебе удастся заснуть.
— Что-о? И пропустить Новый год в середине июля?..
Чарли пошел своей дорогой, и голос за ним затих. Добрался до парикмахерской, где за зеркальной витриной возлежали в трех креслах три клиента и над ними склонились три усердных мастера.
Машины, пробегающие по шоссе, бросали на витрину яркие блики. Будто между парикмахерским салоном и Чарли плыл поток гигантских светляков.
Чарли вошел в салон, и все обернулись к нему.
— Есть у кого-нибудь какие-нибудь идеи?..
— Прогресс, Чарли, — ответил Фрэнк Мариано, продолжая орудовать гребенкой и ножницами, — это идея, которую не остановишь другой идеей. Давайте выдернем этот городишко со всеми потрохами, перенесем и вроем у новой трассы…
— В прошлом году мы прикидывали, во что бы это обошлось. Четыре десятка лавок — в среднем по три тысячи долларов, чтобы перетащить их всего-то на триста ярдов.
— И накрылся наш гениальный план, — пробормотал кто-то сквозь горячий компресс, задавленный мокрой тряпкой и неотразимостью фактов.
— Один хорошенький ураган — и переедем бесплатно…
Все тихо рассмеялись.
— Надо бы нам сегодня отпраздновать, — заявил человек из-под компресса. Он сел прямо и оказался Хэнком Саммерсом, бакалейщиком. — Выпьем по маленькой и погадаем, куда-то нас занесет ровно через год…
— Мы плохо боролись, — возвестил Чарли. — Когда все начиналось, нам бы навалиться всем миром…
— Какого дьявола! — Фрэнк вырвал у клиента волос, торчавший из большого уха. — Если уж времена меняются, то дня не проходит, чтоб кого-то не зацепило. В этом месяце, в этом году пришел наш черед. В следующий раз нам самим что-нибудь понадобится, и плохо придется кому-то другому. И все во имя Великого Принципа Давай-Давай… Слушай, Чарли, организуй отряд добровольцев. Поставьте на новом шоссе мины. Только поосторожнее. А то будешь пересекать проезжую часть, чтоб заложить взрывчатку, и запросто угодишь под транзитный грузовик с навозом.
