гребцами.
Отправивши своего короля, утомленное до крайности войско
легло спать, а для безопасности оставлены были караулы.
Утром Левенгаупт и Крейц стали приводить в известность и
порядок свои военные силы. Тут Крейц первый провозгласил
зловещую новость: <Мы опоздали, - Меншиков уже за высотами>.
Вслед за тем на возвышении появилось 9000 русской кавалерии
719
с прибавкою пехоты. Русские от одного пойманного шведского
полкового квартирмейстера узнали уже о бегстве короля за Днепр.
Таким образом, главная цель - взятие в плен короля и
Мазепы - достигнута быть не могла. Оставалось русским
разделаться с оставшимся шведским войском.
Но русское войско было тогда чрезвычайно истомлено
быстрым маршем. Меншиков приказал бить в барабаны, чтобы шве-
да*м показалось, что на них идет большая сила, а князь Михайло
Голицын позади войска, вдали поставил несколько сот лошадей
с солдатами при них, чтоб издали они могли показаться шведам
еще одним наступающим корпусом русских войск. В шведском
войске сразу наступило уныние, и Левенгаупт сообразил, что
нечего и думать бороться с неприятелем. Он послал к Менши-
кову генерала Крейца, полковника Дукера, подполковника Тра-
утфетера и капитана Дугласа узнать, не расположен ли русский
военачальник, не вступая в бой, заключить какие-либо условия.
Меншиков от имени царя объявил им, что они должны сдаться
на капитуляцию как военнопленные и выдать победителям все
запасы и оружие. Шведы, чтобы дать время своему королю
уехать подалее, думали тянуть переговоры о сдаче и просили у
Меншикова дозволения снестись о таком важном деле с Левен-
гауптом. Меншиков дозволил Дукеру ехать к Левенгаупту, а
Крейца с другими его товарищами задержал. Тогда Крейц, находясь у русских в стане, видел неприятную для него сцену; козаки приводили пленными к Меншикову шведов, бежавших из
шведского лагеря, а другие шведы кучками сами являлись в
русский стан, заранее избегая возможности сражения, которого
не надеялись выиграть. Левенгаупт, получив через полковника
Дукера требование Меншикова, собрал военный совет. Шведов
было от тринадцати до четырнадцати тысяч, но из них тысяч
до пяти было нездоровых и раненых, так что годных к бою
могло набраться не более как от восьми до девяти тысяч.
Левенгаупт сказал полковникам: <Проезжайте по своим полкам и
спросите солдат, будут ли они драться>.
Когда сделаны были полковниками такие запросы, три полка
объявили, что готовы биться на жизнь и на смерть. Мужественнее
всех заявила себя рота Альбедиля, состоявшая из самых опытных
солдат. Когда подошли к ним, они лежали на земле и читали
молитвенники. Им сделали запрос. <Зачем это нас
спрашивают? - сказали они, поднявши головы. - Нас прежде не
спрашивали; скажут, бывало, только: вперед! - и мы идем>. Но иные
не с такою охотой отзывались, хотя и не противились из чувства
стыда, чтобы не показаться трусами; некоторые же не дали
никакого ответа. Обо всем этом принес Дукер известие Левенгаупту, заметивши тогда же, что те, которые больше обещают и храбрятся, 720
первые убегают. Дисциплины в войске совсем не стало. Солдаты
самовольно расхищали багаж.
Между тем Меншиков, вслед за Дукером, прислал
парламентера к Левенгаупту и торопил шведского военачальника
скорейшим ответом. Левенгаупт выпросил еще один час и поехал сам
лично обозревать свое войско. Он узнал, что во многих полках
недостает уже половины солдат, а многие сдались уже русским, не дождавшись команды. Ясно было, что Меншиков не станет
уже ждать более, и надобно было на что-нибудь решаться. В
полдень Левенгаупт, соображая, что король уже отъехал далеко, послал сказать Меншикову, что сдается на капитуляцию.
Запорожцы умышленно были изъяты от капитуляции Меншиковым.
Узнавши это, они бросались в реку, предпочитая добровольную
смерть мукам, которые ожидали бы их, если б они сдались
русским. Их примеру последовали некоторые раненые шведы; они
не хотели идти в плен к русским, которых считали лютыми
варварами. Они срывали сами с себя повязки и бросались в Днепр.
Два шведских офицера прокололи друг друга шпагами. Но
большинство вообще было довольно. Сдались в качестве
военнопленных: три генерала, 11 полковников, 14 подполковников, 20
майоров, 250 капитанов, 300 поручиков, 320 корнетов и фендрихов
и от тринадцати до четырнадцати тысяч рядовых. По русским
известиям, число пленных - по одному - простиралось до 16
275 человек, по другому - 15 753, по третьему всех взятых в
Полтавском бою и в Переволочне - 16 947.
Все запорожцы лишены были всякой надежды на
сколько-нибудь милостивое и человеколюбивое снисхождение к себе, но не
у всех достало отчаянной решимости утопиться в Днепре. Со
шведским войском взято было их в плен русскими 220 человек.
Вслед за Меншиковым приехал в Переволочну сам государь.
Тогда бывшие с Мазепою малороссияне, не успевшие с .ним
переправиться, терпя голод, решились отдаться на милосердие
государя. По известию Голикова, царь оказал всем им пощаду, ограничивши кару над ними только тем, что приказал их обратить
из Козаков в поспольство, т. е. в мужиков, и запретил им носить
оружие. Это, вероятно, были прежние мужики, только недавно
поступившие в козаки по приглашению Мазепы, увлекшись давно
уже господствовавшею в поспольстве страстью окозачитьея. Таких
было тогда 2700 человек. Не так милостиво относился царь к
запорожцам, которые с своею Сечею были уже обречены царем
на истребление в видах государственной безопасности и
спокойствия. Их заковали и более виновных отправили на казнь, а
других - на вечные времена в Сибирь. Государь принял очень
ласково пленного Левенгаупта и всех его офицеров. Узнавши от
них, что шведский король побежал в Турцию, Петр отправил в
721
погоню за ним бригадира Кропотова и генерал-майора
Волконского с четырьмя конными полками.
Шведский король с остатком своей армии и Мазепа с кучкою
соумышленников бежали по дикой степи в совершенном бездо-
рожьи. Сначала за Днепром почва была болотиста, покрыта кое-
где камышом и осокою, но потом беглецы очутились в
необозримой степной равнине, в которой однообразие нарушалось кое-где
выдававшимися из степного уровня возвышениями. По всем
сторонам не мог увидеть глаз ни человеческого жилья, ни людей, ни домашних животных; беглецы увидали только множество дичи
в высокой траве, никогда не кошенной и не сожигаемой. Не было
ни малейшего признака леса. Туда шел путь в Брацлавское
воеводство, путь, по которому ходили чумаки: там была
проложенная последними дорога; там были еще развалины прежнего
жительства, уничтоженного эпохою <Руины>. Беглецы не пошли по
этому пути, потому что их там могли удобнее нагнать русские.
Они свернули влево и пошли не по проложенной дороге, а по
такой девственной степи, что, казалось, нога человеческая не
ходила там с сотворения мира. Идучи по степи, шведы охотились
за дичью и за одичалыми овцами, которых встречали там во
множестве. У некоторых шведов сохранилась провизия, взятая с
собою. По замечанию очевидцев, нужда заставила всех делаться
бережливыми и скупыми; все припрятывали полученную добычу.
Сам король ел овсянку. Все войско было разделено на две
половины: одна шла за королем, другая за Мазепою и его козаками.
Конные ехали верхом; у редких не было вначале лошадей; пастбища были превосходные; дикая степь для лошадей представляла
более удобств, чём для людей. Сам Мазепа ехал в коляске с
какою-то козацкою госпожою, jco-торая, как видно, ухаживала тогда
за дряхлым стариком. Потрясенный последним поражением, он, видимо, приближался к своему концу: постоянно лежал в
подушках, едва в состоянии был привстать на ноги, и притом
находился в ужасающей душевной тревоге, ожидая с минуты на
минуту русской погони, от которой отбиться было уже
невозможно. Тем не менее злосчастный изменник приносил еще своим
союзникам большую пользу. Ему были известны все пути по этой
дикой степи; он ходил по ней много раз и в молодости, и во
время своего гетманства, когда воевал турецкие городки. Впрочем, не один Мазепа, а и другие бывшие с ним козаки обладали также
