Но не является ли это на самом деле синдромом "женщины из богатых пригородов"? Такие женщины, которым больше нечем заняться, часто возвращаются в колледж для "самоусовершенствования" или, спаси Господи, для «самовыражения». Все это настолько ниже твоего уровня, как ты понимаешь, что мне даже не хочется это комментировать. А использовать учебу в аспирантуре и защиту докторской диссертации в качестве развлечения, этакого заполнителя времени перед тем, как завести детей… — Он не договорил и лишь недоумевающе пожал плечами. — Итак, я предлагаю следующее: этой осенью ты проведешь месяц на пляже в Майне. Можешь прожить там хоть весь семестр, если захочешь. И будешь писать. А я смогу приезжать к тебе на выходные.
Только не затевай, пожалуйста, эту никчемную игру в защиту диссертации, Вирджиния! Женщины вечно к этому стремятся и только — извини, но это так! — все дело портят. Ученость, эрудиция, университетское образование — еще раз извини, это ведь не замки из песка и не игрушки!
Она посмотрела на банку с пивом, которую все еще держала в руке.
— Нет, это скорее похоже на поле битвы, — сказала она. — Когда у преподавателей университета зубы и когти выпачканы кровью друг друга.
Он улыбнулся.
— Если ты это так воспринимаешь, то зачем же сама лезешь в драку?
— Хочу получить профсоюзный билет.
— Докторскую степень? Зачем она тебе?
— Чтобы получить работу преподавателя.
— Ты можешь читать творческие курсы, например по стилистике, и не имея степени. Ты же и сама это знаешь.
— По-моему, ты к подобным занятиям всегда относился пренебрежительно. Во всяком случае, ты довольно часто это повторял. Зачем же ты предлагаешь мне преподавать то, что сам презираешь?
— Потому что по большому счету это профанация, самодеятельность, — сказал он и встал, чтобы пройти в другую комнату к холодильнику и взять еще одну банку пива. При этом он непрерывно что-то говорил. Открыв банку, он вернулся к ней и уселся на шатающийся стул перед затянутой сеткой дверью. По ту сторону сетки так и ныли москиты, поэтому свет Вирджиния не зажигала, и в комнате было почти темно.
— Если тебе захотелось поиграть, что ж, прекрасно.
Но ты не должна заниматься играми на взрослой стороне площадки. Правила игры у детей и у взрослых совершенно разные. У тебя в жизни все получалось очень легко. Сперва на тебя просто с неба свалилась премия Йельского университета, а потом, поскольку ты моя жена, для тебя открылись и кое-какие весьма полезные двери. Ты, возможно, не хочешь этого признавать, но подумай, почему, например, некоторые рецензенты так серьезно отнеслись к твоим творениям? Почему некоторые издатели так охотно тебя печатают? Тебе, правда, и не обязательно об этом знать. Ты можешь спокойно продолжать писать стихи и играть с реальной действительностью; это твоя привилегия как художника. Но не пытайся вынести подобное отношение к жизни из своего детского сада наружу, в ту среду, где вынужден обитать я и где успех не зависит от одной-двух премий. Здесь он дается только благодаря тяжелой каждодневной работе и никогда — просто так, даром. Здесь все приходится ЗАРАБАТЫВАТЬ. Так что, прошу тебя: не стоит рушить все то, что я с таким трудом уже построил для нас, только потому, что у тебя возникло некое душевное беспокойство, некая неудовлетворенность собой.
Я не раз слышал пренебрежительные разговоры твоих приятелей — артистов, художников, поэтов — о том, что они именуют "восточным истеблишментом". Знаешь, по-моему, это просто детский лепет. Если бы я не был членом некоего реального, в данном случае филологического, «истеблишмента», то подумай как следует: неужели твоя последняя книжка была бы напечатана там, ГДЕ она была напечатана? Ты, дорогая, тоже вовлечена в сеть этого самого «истеблишмента». От него зависит твой успех, и восставать против него или отрицать его существование — это просто ребячество и безответственность! И прежде всего по отношению ко мне.
— Моя последняя книга, — сказала Вирджиния очень тихо, словно ей не хватало дыхания, — была полным провалом. Это был типичный выкидыш, недоношенный, недоразвитый младенец, которому просто помогли… забраться в детскую коляску! Я не отрицаю существования твоей среды. Я просто хочу сама остановиться и сойти с неверного пути. Хочу дальше идти верной дорогой.
— Верной, неверной… — Он говорил мягко, с загадочным выражением лица, склонив голову набок. — Ты совершенно изработалась, Вирджиния. Ты выдохлась, ты неудовлетворена собой, своей работой, своими неудачными беременностями; согласен, все это очень неприятно, но нельзя же позволять временным неприятностям брать над тобой верх! Мне не нравится то, что ты сама превращаешь себя в этакую "несчастненькую".
Попробуй сделать то, что я предлагаю. Поезжай в Майн, отдохни, начни писать!
— Я хочу работать над диссертацией, Дейв. У себя дома, на Западном побережье.
— Да, ты это уже говорила. А я все пытаюсь тебя понять, но вряд ли мне это удастся. Идея, видимо, заключается в том, что я должен бросить предоставленную мне на длительное время должность на факультете английской филологии в Гарварде и отправиться учить первокурсников, которые и сочинение-то на заданную тему написать как следует не умеют, в какой-нибудь жалкий колледж в пустыне, где ничего нет, кроме кактусов, потому что тебе, видите ли, приспичило непременно защитить докторскую диссертацию в самом замшелом из наших штатов! А как иначе мне все это понимать?
Ты что, недавно разговаривала со своей матерью? Очень похоже на одну из ее версий «реального» мира! Серьезно, Вирджиния! По-моему, я имею полное право просить тебя впредь как следует обдумывать свои просьбы, прежде чем ты надумаешь настолько осложнить наши отношения.
— Да.
— Что "да"?
— Да, ты имеешь полное право.
— Ну и что дальше?
— А то, что оно распространяется на обоих, не так ли?
— Что распространяется? На кого?
— Таким правом обладают оба человека, вступившие в супружеские отношения. А у нас с тобой такие супружеские отношения, что я уже не могу дышать, Дейв: ты забираешь весь кислород! Я ведь не дерево, хотя я пыталась дышать азотом и вырабатывать кислород, как деревья; я пыталась стать для тебя вязом, но у меня развилась странная болезнь: у меня опадают листья, Дейв, их жрут паразиты. Я просто умру, если буду продолжать подобную жизнь. Я не могу жить только за счет того, что выдыхаешь ты. Я больше не могу перерабатывать твой углекислый газ. Я больна и боюсь умереть. И мне очень жаль, если это так осложняет наши отношения!
— Так, — сказал он, словно уронив тяжелый мясницкий нож. И встал, глядя сквозь затянутую сеткой дверную раму и словно нащупывая выход. — Так. Хорошо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
